Начало:
Дело Бейлиса. Хроника судебного разбирательства. Часть 1. 25 сентября 1913 г.
Дело Бейлиса.
12 октября 1913 г.
Возобновляется перекрестный допрос Кириченко. На вопросы прокурора свидетель подтверждает, что когда Малицкая рассказывала о слышанной 10 ноября возне в квартире Чеберяковой, то путалась относительно того, было ли это утром или вечером. На вопрос Шмакова свидетель подтверждает, что при первом допросе Малицкая об этом не говорила, хотя не было пристава, который грубо обходился. Рассказ Дьяконовых свидетель относит к времени до опубликования разоблачения Бразуля.
На вопросы Грузенберга показывает, что впервые видел Малицкую при обыске у Чеберяковой в мае. Малицкая рассказывала о краже и просила зайти, сказав, что имеет еще о чем-то сообщить. Пристав не разрешил свидетелю вмешиваться в дело. Когда Женю вели на допрос в жандармское, Чеберяковы стали учить его показывать то, что пресек пристав. Участвуя в розысках, свидетель пришел к убеждению, что кем бы преступление ни было совершено, к нему причастна Чеберякова. Указания ее на Мифле и других, по мнению свидетеля, делались для отвода глаз.
В апреле 1912 г. свидетель встретил Красовского и рассказал, что дело приостановлено и некому работать. Красовский сообщил, что продолжает работать. Свидетель высказал ему свои подозрения относительно Сингаевскаго, Рудзинскаго и Латышева. Красовский обещал продолжать розыски в этом направлении. Оказалось, что он сообщил о полученных от свидетеля сведениях Бразулю. Свидетелю сообщали, что Чеберякова давала соседям прокламации с обвинением евреев в убийстве. На вопрос Григоровича показывает, что проверял, что в ночь с 12 на 13 марта Рудзинский ночевал дома, а 13 марта, утром уехал. При допросе прокурором объясняет, что рассказ о ссоре Жени с Андрюшей из-за прутиков, после которого Андрюша угрожал донести, что на квартире Чеберяковой воровской притон, исходит от неизвестнаго мальчика, разыскать которого не удалось.
На вопрос, что подозрение против Рудзинского, Латышева и Сингаевского не возникло ли у свидетеля только потому, что они воры и бывали у Чеберяковой, свидетель отвечает, что возникло потому, что Чеберякова подавала заявление на других и разносила прокламации. На вопрос, как мог свидетель сообщать сведения сыщику Красовскому, являвшемуся частным лицом, говорит что на предварительном следствии не показывал, а лишь, по его словам, докладывал следователю и начальству. На вопрос Грузенберга Кириченко показывает, что по мере собирания сведений подавал рапорты начальству. Следователь спрашивал только относительно Малицкой.
Возникают прения по поводу ходатайства Грузенберга об удостоверении судом нахождения в деле рапортов свидетеля начальству, причем Замысловский, не возражая против удовлетворения ходатайства, указывает, что против аналогичного ходатайства Замысловского защита горячо протестовала, и ходатайство было отклонено. Грузенберг указывает, что там дело шло об оглашении рапорта, Грузенберг же ходатайствует только об удостоверении факта нахождения рапортов в деле. Суд удостоверяет, что рапорты писались и имеются в деле. Грузенберг просит занести в протокол, что Замысловский, обращаясь к нему, сказал: „Неправда". Председатель не делает Замысловскому замечания. В виду заявления Зарудным о недопустимости между сторонами оскорблений и обращения с просьбой об ограждении председатель, на поминая, что аналогичные выражения Зарудный допустил по отношению к Шмакову, разъясняет, что по поводу того, что слышит, он делает соответствующие указании. Заявление Грузенберга занесено в протокол.
 А. С. Шмаков, поверенный гражданской истицы (матери Андрея)
По ходатайству Шмакова, оглашаются части показаний Кириченко на предварительном следствии, из которых видно, что он не сообщил следователю о приглашении его Малицкой зайти потом. Кириченко настаивает, что Малицкая просила зайти потом.
Передопрашивается Полищук. На вопросы гражданских истцов, преимущественно Шмакова, он показывает, что заброшенная при Мищуке версия о прутиках вновь всплыла после ареста Бейлиса, по мнению свидетеля, с целью направить дело на ложный путь. Беспокойство евреев особенно возросло, когда при повторном обыске Красовского в квартире Бейлиса у Чернобыльского в присутствии свидетеля и других агентов взят был еврейский молитвенник древнего палестиского издан. 847 или 747 г. в переписях на еврейском и русском языках. На обложке молитвенника был список фамилий, из которых свидетель помнит фамилии Арендаря, Чернобыльского, Тартактинского, Вайнштейна и Шнеерсона. Молитвенник и переписка доставлены в квартиру Красовского, в гостиницу "Орион"; посылались ли присяжному переводчику Барацу, а также следователю, свидетель не знает. В ноябре следователь Фененко сказал, что переписка и молитвенник, вероятно, возвращены, как не относящиеся к делу. На основании фамилий, записанных на молитвеннике, выяснилось, что Андрюша дружил с сыном Арендаря и часто его посещал, и что Шнеерсон—высшее духовное лицо.
После обыска Бразуль, посещавший часто Красовского, сказал, что если Красовский не будет производить расследование, найдется публика, которая избавит евреев от обвинения. На вопрос Грузенберга, как свидетель мог знать год издания молитвенника, когда на еврейском языке числа обозначаются буквами, Полищук сказать, что год зачеркнут и написан карандашом. Отвечая на дальнейшие вопросы, показывает, что принадлежность молитвенника не установлена, ибо при опросе Чернобыльскаго и Шнеерсона каждый считал его своим. Повторный обыск произведен Красовским в квартире Бейлиса в комнате Червобыльского. На вопрос прокурора свидетель удостоверяет, что сведения о прописке евреев на заводе Зайцева не соответствовали действительно проживавшим: например, Шнеерсон, прописанный 12 марта 1911 т., проживал без прописки раньше.
По ходатайству защиты, оглашается протокол осмотра следователем документов, взятых в квартире Бейлиса, и удостоверяется возвращение их, как не имеющих отношения к делу.
Передопрашивается прокурором Красовский, показывающий, что при обыске, после которого арестован Бейлис, в квартире Бейлиса не присутствовал. Книги, взятые свидетелем при осмотре квартиры Бейлиса, были представлены в камеру следователя.
Вводится Сингаевский, находящийся под стражей по обвинению в покушении на кражу. На вопросы прокурора показывает, что с Караевым свидетеля познакомил в пивной парикмахер Ленька. Свидетель был приглашен Караевым в гостиницу при Михайловском монастыре. Караев подстрекал к краже, сопряженной с убийством, но свидетель отказался, ибо не способен на убийство. Тогда же Караев сообщил свидетелю, что некия две сестры оговаривают Сингаевского, связывая с делом об убийстве Ющинского. Караев говорил, что надо сестер истребить, иначе свидетелю будет плохо. Караев отлучился из номера, предложив обождать, и оставил револьвер.
Вошел высокий незнакомец в студенческой форме, назвавшийся товарищем, Караева, стал шагать по комнате и вынимал браунинг. Свидетель заявил об уходе. Ушли вместе и, по предложению неизвестного заходили в ресторан. Далее свидетель рассказывает о свидании с незнакомцем у памятника Владимиру. По приглашению Караева, свидетель опять был в гостинице. Караев сообщил о получении из жандармского управления сведений об опасном положении свидетеля и предложил способ избежать ареста. По поводу своих сношений с Караевым объясняет, что полагал, что предлагают хорошее дело в смысле кражи. Свидетель относился к Караеву осторожно. Далее свидетель рассказывает о совершении совместно с Рудзинским и Латышевым кражи в магазине Адамовича 12 марта вечером и о выезде 13 марта утром в Москву, об аресте Латышева, уронившего в пивной 200 или 300 рублей, что выдало их. Когда свидетеля стали пришивать к делу об убийстве Ющинского, он решил рассказать о краже. Но слова Замысловского, что нужно прежде чем обокрасть, предварительно обследовать место кражи, что требует времени,— свидетель отвечает утвердительно и подтверждает что воры, не окончив одного дела, за другое не берутся.
На вопросы Карабчевского отвечает, что дома узнали о краже, ибо он привез вещи домой. У Чеберяковой бывал очень редко. Украденные вещи везли в Москву втроем в чемодане. Ющинского свидетель не знал, и не видал. По поводу вопросов Карабчевского относительно судимости свидетеля председатель указывает, что Карабчевский сообщает неверныя сведения.
Карабчевский заявляет: „Как вы не хотите понять, что я, может быть, намеренно сообщаю ему невервыя сведения, чтобы получить от него лучшия". Шмаков ходатайствует о занесении этих слов Карабчевского в протокол. На вопрос Грузенберга, почему участие в краже вечером 12 марта может служить доказательством, что свидетель не совершил убийства 12 марта утром, свидетель заявляет, что утром был дома с Латышевым. На вопрос, зачем сбывать вещи ездили в Москву втроем, отвечает: "Хотел посмотреть Москву и думал, что в Москве удастся кража".
Грузенберг просит суд удостоверить, что дело об этой краже, несмотря на сознание, прекращено. На слова Замысловского: „Если убить, то надо труп, спрятать, и если убить утром, то до ночи спрятать нельзя, а раз не могли спрятать трупа, то, значит, сознание в краже освобождает от подозрения в убийстве",—свидетель отвечает утвердительно. На вопрос Замысловского относительно поездки в Москву показывает, что один, сбывая результаты совместной кражи, может надуть, и потому должны были сбывать вместе.
Производится очная ставка Сингаевского с Махалиным, Сингаевский несколько моментов смотрит на Махалина и признает, что встречал его в номере Караева. Утверждает, что разговора относительно убийства Ющинского не было. Махалин подтверждает свои показания и повторяет свое показание о беседе. в которой Сингаевский относительно убийства Ющинского сказал: "Да, это наше дело". Сингаевский вновь заявляет, что этого не было. Махалин остается при своем. Спрошенный относительно слов ,,сделала министерская голова Рудзинского", заявляет, что таких слов даже не может выговорить. На вопрос о выражении: „идти на мокрое дело" свидетель объясняет, что никто в преступном мире не знает, что значит, выражение: „мокрое дело". На вопрос выражение „мокрое дело", возможно, есть у Замысловского подтверждает, что выражение политических, но уголовных нет.
Рудзинский на вопросы прокурора показывает, что за последний вооруженный грабеж совместно с Латышевым осужден к каторге на 32 месяца. Сингаевского знает с 1910 г. Знаком с его сестрой девицей. О Вере Чеберяк никогда не слыхал и не ви дел. Дьяконовых немного знает. 12 марта 1911 г. из дому вышел в 10 ч. утра, осматривал на Крещатике магазин Адамовича, который в девятом часу вечера обокрал с Сингаевским и Латышевым, забрав бинокли и ножи. 13 марта утром все въехали в Москву, где сбыли краденое. 16 марта задержаны в пивной.
Г. Г. Замысловский, депутат Государственной Думы, поверенный гражданской истицы (матери Андрея)
Спрошенный Шмаковым в Замысловским, заявляет, что в тюрьмах арестанты строго наказывают за предательство товарища. Сингаевский не отличался болтливостью и не имел особого пристрастия к водке. Спрошенный Грузенбергом объясняет, что выкупить из ломбарда чистый костюм поручил матери в пятницу, выкупила она его в субботу, а в воскресенье я в этом костюме выехал в Москву. Когда находился в военно-фельдшерской школе, из которой вышел из второго класса, учил зоологию, изучал организмы животных: анатомии не изучал, хирургии не знает. На вопросы Карабчевского отвечает, что осужден три раза к тюрьме; имени Верки- чиновницы не слыхал, Модзалевского не знает. На вопрос председателя заявил, что Караева не знает, но слышал о нем в тюрьме, как о смелом, не боявшемся тюремного начальства человеке.
Передопрашивается Сингаевский, сказавший, что учился сначала в разных школах, а потом нанимал репетитора дома, но отличался тупостью и сейчас с трудом читает и может подписать только фамилию. На вопрос Карабчевского отвечает, что сестра его была невестою Рудзинского. На вопрос Шмакова заявляет что анатомии не учил и не знает.
Модзалевский на вопросы сторон отвечает, что судился за кражу три-четыре раза. 9 марта 1911 г. вместе с другими был арестован в бане и выпущен 23 марта, около 10 ч. вечера. Об обыске Чеберяковой в связи с арестами не слыхал, Ющинского не знал, о Рудзинском впервые слышал в тюрьме в августе 1912 г.. С Верою Чеберяк познакомила Екатерина Дьяконова в последних числах января 1911 г. советовавшая держаться прилично. На очной ставке Дьяконова настаивает, что познакомилась с Модзалевским при посредстве Чеберяк.
Парикмахер Швачко показывает, что в июле 1911 г. содержался вместе с 25 арестованными в числе их с Рудзинским и Крымовским, в участке. Ночью подслушал, как Крымовский спросил: „Как байстрюк?" Рудзинский ответил: „Пришили предателя", а потом рассказал об отъезд на третий день после убийства в Москву, где их арестовали. Затем свидетель слышал рассказ Крымовского о предполагавшемся ограблении Софийского собора, однако, —без упоминания о Ющинском. При появлении в 1912 г. в газете портретов предполагаемых убийц свидетель опознал на портрете Рудзинского и явился в редакцию „Киевской Мысли", чтобы рассказать о слышанном в участке Бразулю, печатавшему статьи об убийстве. Бразуля не застал и оставил записку, приглашал в парикмахерскую в любой день. В парикмахерскую явился Караев, затем Красовский и распрашивали.
Н. А. Красовский, руководитель полицейских розысков по делу об убийстве Андрея Ющинского
Передопрашивается Красовский, заявляющий, что разговор Крымовского об ограблении собора при участии Ющинского передал Бразуль.
С. И. Бразуль-Брушковский, сотрудник газеты «Киевская мысль»
Передопрашивается Бразуль заявляющий, что Швачко передал ему разговор Крымовского об участи Ющинского в предполагаемом ограблении.
На очной ставке Швачко показывает, что не говорил о Ющинском. На вопрос Карабчевского, как Бразуль представлял, со слов Швачки, роль Юшинского в ограблении, Бразуль отвечает, что, очевидно, тот мог принимать косвенное участие. Остается устранённым также разногласие Бразуля с Швачкой относительно времени свидания. Спрошенный Рудзинский заявляет, что приписываемого Швачкой разговора с Крымовским не было. На вопрос Замысловского отвечает, что воры не ведут откровенных разговоров, где много народу.
Заруцкая показывает, что по обнаружении трупа была в пещере и видела Чеберякову, опознавшую труп по рубашке.
Домовладелица в Лукьяновке Пименкова показывает, что ночной сторож в августе рассказал ей, что слышал от сторожа водоразборной будки, как неизвестный мальчик рассказывал о ссоре Жени с Андрюшей из за прутиков, после которой Андрюша угрожал донести на Чеберякову. Спрошенная Шмаковым, свидетельница рассказывает со слов Макшиловой, что когда Шаховская зажигала фонари, к ней подбежал молодой человек и сказал: "За показание на суде будет вам"... и убежал.
Мальчик Пылаев показывает, что слышал от соседки Репецкой рассказ о прутиках. Около водоразборной будки свидетеля подозвал неизвестный, которому свидетель будучи спрошен, рассказал о прутиках.
Священник Синкевич показывает, что Пименкова в свидетельской комнате рассказала, что Микшилова видела и слышала, как еврей подбежал к Шаховской и сказал: «Будет тебе пуля в лоб!».
Пимоненкова рассказала также свидетелю, что отправившись на завод Зайцева заказать кирпич для постройки, высказала там, что является свидетельницей по делу Бейлиса. Вскоре к Пимоненковой заходил неизвестный еврей, был удален (?). Спрошенный Карабчевским, свидетель не знает, предлагал ли еврей взаймы или подарок, Пимоненкова подтверждает, что подходил еврей и убеждал взять тысячу рублей взаймы из 9%. Священник Синкевич показывает, что Пимоненкова ставила рассказ о посещении завода в связи с предложением еврея; о процентах не говорила.
Сторож водоразборной будки Мазченко, слышавший рассказ мальчика о прутиках, показывает, что в пивной Добжанскаго сидел сыщик Смоловых, ловил мальчиков и расспрашивал их.
Оглашаются показания Ренецкой о слышанном рассказе о прутиках.
Бывший городовой Сандалюк показывает, что, стоя на посту близ квартиры Чеберяк, замечал, что Чеберякову посещали подозрительные люди, из коих троих он опознал в числе арестованных в бане 9 марта 1911 г.
|
