Начало:
Дело Бейлиса. Хроника судебного разбирательства. Часть 1. 25 сентября 1913 г.

Дело Бейлиса.

7 октября 1913 г.

Заседание открывается в 11 ч. 15 .ч.

С. И. Бразуль-Брушковский, сотрудник газеты «Киевская мысль»

Показания Бразуль-Брушковского.

Предс. Свидетель, расскажите, что вы знаете по этому делу?

Б р а з у л ь - Б р у ш к о в с к и й. 21-го марта 1911 г. в газетах появилась заметка о том, что на Лукьяновой в пещере найден труп убитого мальчика. Вслед за этим, 22 марта, или через 2—3 дня, хорошо не помню, было произведено вскрытие. Это вскрытие показало, что мальчику нанесено много ран. Вокруг убийства поднялся шум, разговоры, слухи заинтересовали многих, в том числе и меня, как газетного работника. Проходит еще нисколько дней и я узнаю, что дело от судебного следователя Медведева переходит к следователю по важнейшим делам Фененко. Это обстоятельство еще более усилило внимание мое к делу, которому, видимо, придают особенно серьезное значение.

Через несколько времени происходит второе вскрытие трупа, произведенное профессором Оболонским и еще кем-то, не помню. В разговорах с моими товарищами по газетной работе мне пришлось узнать, что существуют различные слухи о том, кого в убийстве подозревают. Больше всего говорили, что убили родные. „Почему же их не арестовали?—спросил я. „Потому, что нет улик, на основании которых можно было бы произвести арест", последовал ответ. Розыски производил Мищук. Затем, не помню которого числа, я получил сведения из участка, что какая-то женщина дала показание против Приходько, т. е. говорила, что Приходько избивали мальчика, и потому их стали подозревать в убийстве. Через несколько дней Приходько, мать и отчим были арестованы. Какия были предположения для ареста и какие были улики,—я не знаю. Я знаю только, что было показание женщины, и что Мищук нашел какие-то пятна. В начале мая, это я прекрасно помню, в „Земщине" появляется большая корреспонденция, в которой прямо говорится, что это ритуальное убийство. Конечно, такое предположение меня очень удивило. Вместе с тем, агитация на этой почве произвела на меня сильное впечатление.

В июне месяце была арестована по этому делу Чеберякова. Я был в недоумении, и беседовал по этому поводу с Красовским. Он мне сказал: „не мешайте, дело серьезное". У меня не было впечатления, что имеются все данные против родных. Проходит июнь месяц, я узнаю совершенно случайно, что происходит арест еврея Менделя Бейлиса, т. е. не я узнаю, что был арестован какой-то человек на заводе Зайцева, фамилии его я не знал.

Предс. Вы фамилии этого человека не знали?

С в и д. Фамилии тогда я не знал. Я знал, что был арестован еврей на территории завода Зайцева. Когда я пришел к Красовскому и спросил его, кого арестовали,—это было, поздно вечером, часов в 12,—он только что вернулся, был в форме, нервно раздевался,—он мне ответил; „черт знает, безобразие, нельзя же невиннаго человека привлекать к делу". Я спросил в чем дело?— „Ах, оставьте меня, пожалуйста, утром завтра узнаете".

Я не стал настаивать и ушел. Это было 23—24, пока точно числа не помню. Но затем, я опять пришел к Красовскому, вновь его стал расспрашивать и он опять повторил, что ничего не знает, предложил мне узнать об аресте еврея в полиции. Потом я узнал, что охранным отделением арестован на заводе Зайцева еврей Бейлис, приказчик завода. Я был в полном недоумении, потому что, с одной стороны, у меня были сведения о том, что имеется много улик на родных Приходько, а с другой стороны—арест еврея и слова Красовскаго о том, что „нельзя же невиннаго человека привлекать к делу".

Стало очевидно что расследование пошло по определенному пути, что против этого еврея создается специфическое обвинение. В начале августа я видал Красовского, желая получить сведения, по поводу привлечения по делу еврея Менделя Бейлиса и спросил его: „а как же остальные"? „Остальных освободили",—ответил он.

Далее свидетель показал, что потом, в конце ноября, во время разговора, Чеберякова ему сказала: "Я знаю, кто убил Ющинскаго, я могу вам сказать. Конечно, сама я не знаю, я разузнаю. Не может быть так, чтобы это могло уйти от моего внимания. Я думаю, что его убили „ветошники". Так называются мелкие воры.

Я знал, что ветошниками она называла Федора Нежинскаго, Приходько. Когда я Чеберякову спрашивал об этом, она рассказала мне подробно, что 20 числа, в воскресенье, ее мальчик ей сказал: "Мама, у Загорщины нашли труп какого-то мальчика".

Когда она пошла туда к Загорщине, к пещере, то по ее словам, она увидала, что там был городовой, который разгребал снег около пещеры. Публику уже не пускали в пещеру. Чеберякова заметила какого-то человека в высокой шапке, черного, с котиковым воротником, и когда стали говорить, кто мог убить Ющинского, то этот человек будто бы сказал „это никто, как жиды". На это Чеберякова посмотрела на него, как она говорит, искоса и сказала—что вы говорите, как вам не стыдно. „Это никто, как Лука, я очень хорошо знаю этого мальчика, это мальчик с Предмостной Слободки".

Чеберякова рассказала мне следующую историю:

"Когда я 29-го пошла к Мифле, и когда сказала ему, что хочу узнать убийц Ющинскаго, то мне Мифле сказал: „Вера, не делай глупостей".

И его мать тоже сказала. Но я их не послушалась. Вот они за это и напали на меня и избили. Убийство Ющинскаго, несомненно, дело рук Луки. У отца Ющинского, Чиркова, были деньги, которые он оставил ему и вот мальчика и нужно было уничтожить, убить. "А каким образом могло быть, чтобы Ющинскаго так искололи?—спрашиваю я.—Ну, послушайте, отвечает, она, разве вы не понимаете, что человека кололи шилом. Приходько знает медицину. Он, учился". А Мифле?—спрашиваю я. „Мифле тоже главный участник, потому что он из мастерской приносил шило, которым нанесены ранения".—Затем, скажите мне,—спрашиваю я Чеберякову, —а куда могло деваться это шило? „Я,— говорит она,—не знаю, только знаю, что вскоре после того, как обнаружен был труп, Женя, мой мальчик и Назар Заруцкий принесли какой-то отточенный напильник"... Меня это известие так ошеломило, что я положительно не знал, верить или не верить. Не верить я не мог, потому что знал, что раньше ея показания были против Приходько и против Нежинского, а что касается Мифле, то я думаю, что может быть, действительно Мифле является главными организатором.

Допрос Бразуля-Брушковскаго.

После перерыва начинается перекрестный допрос Бразуля-Брушковского.

Свидетель сообщает, что он уроженец Киева,  вырос в волынской губ.,  женат на еврейке.  С самого начала заинтересовался этим делом потому, что оно было загадочно. Действовал на свой страх и риск, субсидий ни от кого получал. В Харьков ездил за свои деньги. Первым о том, что убийство совершили Нежинский и Приходько, ему сказал Выгранов. Чеберяк об убийстве говорила намеками, что в убийстве участвовали мелкие воры.

Как происходило это убийство, я  предполагал, что Ющинский был привезен на Верхнюю Юрковскую улицу, там его схватили и убили. Где убили—Чеберяк не указала, она сказала, что не может этого сказать.  Я говорил, что по предположению, первый удар нанес Федор Нежинский.

На вопрос прокурора верил ли свидетель в  версию,   что мальчика привезли к пещере дядя, отчим и какой-то слепой Мифле, почти что слепой,  и убивали утром около пещеры, нанеся 45 ран, свид. ответил:

"Я не верил в то, что это было около пещеры. А в то, что первый удар был нанесен Нежинским, верил".

В начале марта в редакции появился какой-то доктор-еврей и сказал, что жена околоточного сказала ему, что убийство Ющинского дело воров.

Красовский, со слов Дьяконовой, говорил свидетелю, Что Ющинского покололи специально, чтобы придать вид ритуального убийства.

Из ответов на вопросы, заданные Замысловским, выясняется, что свидетель сначала к сведениям, сообщаемым ему Чеберяковой относился с доверием, затем наступил период доверия и недоверия, а затем наступило одно только недоверие.

 Первый период продолжался до 18 января, когда свидетель подал заявление прокурору. С 18 января, до того, как он встретился с Красовским, и до конца апреля и доверие и недоверие, а с конца апреля – одно недоверие. Вагранов говорил свидетелю, что Чеберякова загадочная женщина, он ее понять не может. О том, что Чеберякова на почве ревности выжгла глаза Мифле, свидетель знал. Красовский говорил свидетелю, что ключ всего преступления – это Чеберяк, что она несомненно все знает. Подполковник Иванов сказал: «Берегись ее, она человек опасный».

Далее вопросы свидетелю задавал Шмак. Из ответов на них выяснилось, что в ритуальное убийство свидетель не верил, первые сведения были таковы, что виноваты родственники, у них на полу нашли следы крови. Затем появилось соображение, что убийство произошло из-за наследства, но существует ли наследство на самом деле, свидетель не интересовался.

Шмак обращает внимание на то, что не имея никаких достоверных сведений, а лишь пользуясь собственными догадками и предположениями сначала 18 января, а затем 6  мая свидетель подает заявления, в которых выносит обвинения в убийстве Ющинского вполне определенным людям. И не только передает эти заявления прокурору, а и публикует их в газетах, сначала в «Киевлянине», а затем они появляются и в других изданиях России и зарубежья. На это свидетель объясняет, что он был уверен в правильности своих действий.

На вопрос Грузенберга свидетель сообщает, что, по его мнению, когда Чеберяк стала взводить обвинение на Мифле, ею руководила ненависть к нему и она много говорила о мести.

С января по апрель свидетель расследованием дела не занимался, расследование продолжал Красовский, а все сведения о том, что убийство совершено шайкой при участии Чеберяк, сообщал свидетелю. Сама же Чеберяк говорила свидетелю, что Иванов ей предлагал 600 рублей за то, чтобы она взяла это убийство на себя.

На вопрос «Вы были у следователя, беседовали до 5 ночи, там были представители прокуратуры. Не сказал ли кто-нибудь из них: «куда вам, человеку неопытному, вмешиваться в такое огромное, страшное дело, что вы можете там сделать, когда там работают судебная власть, охранное отделение, полиция»? Свидетель ответил: «Они говорили иначе: «продолжайте работать, не выпускайте Чеберяк из рук, держитесь за нее обеими руками». А Лашкарев сказал: «Дайте нам маленькую зацепочку и мы привлечем ее к следствию».

На вопрос не из любви ли  к еврейству или из корыстолюбия свидетель занялся этим делом, ответ был: «Побуждения – чистый интерес знать истину. Когда 29 апреля в госдуме был сделан запрос, я увидел, что здесь дело, действительно, большое начинается.

Во время очной ставки Бразуля-Брушковского и Петрова выясняются противоречия в их показаниях. Бразуль-Брушковский утверждает, что никаких денег  Петрову не давал. Последний же сообщает, что получал от него деньги.

Ввиду того, что в показаниях Бразуля-Брушковского на предварительном следствии и во время судебного слушания сторонами выявлены серьезные противоречия, производится оглашение показаний, полученных на предварительном следствии.

При последующем допросе свидетель сообщает, что все свое расследование, в том числе и устройство поездки в Харьков, проводил на собственные средства, денег за это ни от кого не получал. Многие свои вещи заложил в ломбард. На вопрос Карабчевского ради чего это все делалось, свидетель отвечает: «Раньше всего, основная цель раскрыть правду, но не скрою, я думаю, раскрытие убийства сделает меня известным в журнальном мире, даст возможность иметь больший гонорар… Я был уверен, что деньги мои не пропадут».

Суд заслушивает заявление Бразуля-Брушковского, поданное им 18 января на имя прокурора киевского окружного суда, в котором указывается на то, что, по словам Петрова и Чеберяковой, в убийстве Ющинского принимали участие следующие лица: Федор Нежинский—дядя Ющинского, Лука Приходько—отчим и Федор Назаренко, еще какия-то неизвестные лица и два брата Мифле, из которых один слепой—Павел.

Дальше рассказывается, что вся эта компания и с нею Лука Приходько, отправилась накануне 20 марта в пивную Добжанского, что они делали какие-то надрезы на руках и клялись хранить тайну о состоявшемся между ними заговоре.  Затем, самое убийство произошло таким образом.  Назаренко привел Ющинского к месту убийства и первый удар нанес покойному Ющинскому Нежинский.  Затем по утверждению Петрова, Назаренко еще летом 1911 г., являлся к какому-то Матвею Лыковскому, вынимал кинжал и грозил ему смертью в случае, если он это разболтает.  Прокурор просит присяжных запомнить подробности этого заявления и приобщить к делу справку, из которой явствует, Назаренко 12 марта находился под арестом.

К ар а б ч. А откуда вы узнали фамилию Назаренко?

С в и д. От Чеберяк.

К а р а б ч. А вы не проверили, мог ли он 12-го совершить преступление? Вы доверились ее словам?

С в п д. Я не имел физической возможности проверить.

Ка раб ч. Так что, если бы вы имели возможность, вы бы проверили, что Назаренко 12-го находился под арестом и тогда вы бы поняли, что она солгала вам?

С в п д. Да.

Прок. Вы указали прямо с чужих слов. Вы, указывая прямо с чужих слов, знали, что сообщая следователю подозрение, вы совершаете донос. Вас не предупредили о том, что если вы укажете на кого-нибудь, хотя бы через посредство других лиц, то это будет донос. Вы могли ведь узнать через Выгранова, через Красовского, где находился Назаренко и мог ли он фактически совершить это преступление. Или вы не считали нужным узнать это?

С в и д. Я не считал нужным этого делать. Я уже говорил раньше, что 22 дек. на совещании говорили о Назаренко, ука­зывали, что по словам Чеберяк, выходит так, что Назаренко принес кусочек наволочки, который нашли на месте убийства. Я подал заявление и думал - пусть власти разберутся.

Прок. В вашем заявлении вы пишете, что преступным миром, преступниками имелось в виду инсценировать ритуальное убийство а в показании следователю вы говорили—я был уверен, что убийцы и не думали о ритуальном убийстве и подделке под оное. Как же это согласовать, где же правда? В, вашем ли официальном заявлении на имя прокурора, где вы пишете, что преступники имели в виду инсценировать, т. е. симулировать ритуальное убийство или в показаниях у судебного следователя, где вы говорите, что убийцы не имели в виду ритуального убийства и подделки под него?

С в и д. Я прошу разрешить мне разъяснение. Я говорил о подделке ритуала 18 января 1912 г., а показание у судебного следователя Машкевича я давал 1 августа. Конечно я искал только правды. В то время я говорил со слов Чеберяк. Она мне говорила, что это несомненно дело рук Луки Приходько, который знал медицину, затем прошел обширный промежуток времени и я убедился, что заблуждался в этом.

Прок. Значит, у вас изменилось мнение. 12 января 1912 г. вы предполагали, что убийство совершено Приходько и что Приходько знает медицину и вы считали возможным, что они симулировали ритуальное убийство, а у судебного следователя Машкевича вы показывали после второй версии относительно Сингаевского, Рудзинского и Латышева и тогда, обдумав, вы решили, что это Сингаевский, Латышев и Рудзинский совершили убийство Ющинского. Значит, если бы в убийстве участвовали Сингаевский, Латышев и Рудзинский, то не было бы подделки, а если бы Приходько участвовал, тогда была бы подделка?

С в ид. Не потому, что Лука Приходько участвовал. Я этим вопросом даже не интересовался. Я не верил и сначала не допускал мысли, что это подделка под ритуальное убийство, но мне Чеберяк сказала, что это нарочно сделано.

 

Вера Чеберяк

Производится передопрос Чеберяковой. Выясняется вопрос о поездке ее совместно с Бразуль-Брушковским в Харьков, где свидетельница повторяет сказанное ранее.

Допрашивается А.Д.Марголин. Свидетель заявляет, что делом об убийстве Ющинского стал интересоваться только с ноября 1912 г., считает, что до осени 1912 г. интерес в обществе не только христианском, но и еврейском не проявлялся. Большинство считало это убийство обычным уголовным. Те газеты, которые пытались высказать иное мнение, конфисковывались. Марголин был близок к газетному делу и часто бывал в редакциях разных газет. Посещая «Киевскую Мысль» был знаком с взглядами Бразуля-Брушковского на это дело, знал его с лучшей стороны, как человека искреннего и честного, но к сведениям, которыми тот с ним делился, сначала относился очень скептически. Однажды в ноябре Бразуль-Брушковский предложил свидетелю повидаться с Чеберяковой, о которой говорили, что она все по делу знает и может изобличить показаниями своих родственников.

К Бразулю отношение у свидетеля резко изменилось в конце ноября, когда последний сообщил, что поведение Чеберяковой изменилось. Она стала жаловаться на следователя, который по ее словам стал глядеть на нее «зверем». Бразуль стал просить свидетеля встретиться с Чеберяковой, но он отказывался, т.к. на ея счет у свидетеля были вполне определенные сведения. Впервые увидел Чеберяк на лестничной клетке, когда выходил с консультации присяжных поверенных. У нее была перевязана голова. Бразуль поведал, что Веру избил некий Мифле и она хочет отомстить, называет его убийцей. Тут же прибавил, что она для того, чтобы данные об убийце были полнее, хочет повидаться в Харькове с блатными. Свидетель сказал Бразулю, что он на днях будет в Харькове и готов там встретиться с Чеберяковой, но инкогнито.

В Харькове состоялась встреча с Чеберяковой, Бразулем и Выграновым. Разговором овладела Чеберякова. В память свидетеля врезалось - свой рассказ Чеберякова начала с того, что приехала сюда исключительно с одной целью: она хочет отомстить Мифле, который отравил ее детей, который недавно ее избил и который является злом всей ея жизни. Вслед за этим Чеберякова рассказала, что убийство было совершено в какой-то пещере, недалеко от той пещеры, где был найден труп и что в убийстве участвовали Приходько и Нежинский, Мифле и Назаренко. По поводу мотивов убийства Вера заявила, что Ющинский знал о проделках в своей семье и его решили убрать, так как боялись доноса с его стороны.

На вопрос свидетеля, зачем в таком случае было нанесено столько ран, последовал ответ: «Приходько знает медицину». На следующее утро была снова встреча с означенными лицами, но она закончилась очень быстро, так как Чеберяк просто повторяла сказанное накануне.

Свидетель говорит: мое убеждение сложилось такое, что Чеберяк не свидетельница, а лицо прикосновенное к убийству в той или иной степени. Это я высказал Бразулю, но он со мной не согласился. Тогда я сказал Бразулю, если он верит Чеберяк, то пусть идет к следователю и все расскажет, что поледний и сделал.

Свидетель принимает самое широкое участие в еврейской общественной жизни и потому его очень заинтересовало привлечение к этому делу еврея Бейлиса. Он считает, что следователь не нашел ни одного факта, устанавливающего причастность Бейлиса к убийству и дело попало в суд только вследствие письменного предложения прокурора палаты.

На вопрос Шмакова предлагал ли свидетель Чеберяк 40000 руб в награду за признание своего участия в убийстве Ющинского, отвечает категорическим отрицанием: «Это мог сделать только умалишенный». Ни он, ни кто-либо из присутствовавших на встрече при нем деньги Чеберяк не предлагал.

Объявляется перерыв до завтра 10 ½ часа.

ИЗЪ ПЕЧАТИ

Отклики дела Бейлиса.

Позиция „Киевлянина".

0ценивая достойное выступление „Киевлянина" против обвинения Бейлиса, печать объясняет следующим образом это выступление.

«Решительную позицию „Киевлянина" в деле Бейлиса объясняют,—пишет «Речь»,—тем, что бывший редактор Д.И. Пихно перед смертью взял со своих наследников и в том числе с В. В. Шульгина, категорическое обещание, что они мужественно выступят в доказательство невиновности Бейлиса.

Д. И. Пихно считал дело Бейлиса позорной страницей в истории русской юстиции. Именно умеренные и чуждые еврейству элементы должны, по его мнению, выступить с протестом против этого дела, ибо оно грозит дать семена, опасные для процветания русского суда».

Мнение проф. Сербскаго.

В "Русских Ведомостях" № от 1 и 2 октября, напечатана обширная статья бывшего профессора психиатрии в московском университете Сербского по поводу экспертизы Сикорского, положенной в основу обвинения против Бей лиса.

Эпиграфом к своей статье проф. Сербский взял след. слова:

«С чувством искреннего и глубокого сожаления отмечаем мы на страницах нашего журнала историю о том, как маститый русский ученый скомпрометировал русскую науку  покрыл стыдом свою седую голову.

Соответственно такому эпиграфу проф. Сербский находит эксперту Сикорскаго "невыдерживающей критики": «при убийстве Ющинско го,— пишет Сербский, — не  было ни истеченья крови, ни причинения мучительства».

Представив, далее ряд серьезных замечаний по поводу всей системы проф. Сикорского, проф. Сербский пишет: «Можно сказать, что наука с ее первым и необходимым условием,—добросовестностью,—в ней и не ночевала. Говоря словами самого Сикорского, его экспертиза представляется мне не случайным или простым заблуждением, "но сложным квалифицированным  (зло)деянием, которое тщательно обдумано и планомерно исполнено".

Профессор Вагнер.

Известный психиатр, профессор Вагнер, осуждая ритуальную легенду, высказался об экспертизе проф. Сикорского.

— Я, — заявил ученый, — считаю ритуальное убийство в деле Ющинского немыслимым.

Случалось, что и у служивших в еврейских семьях девушек внезапно рождался болезненный страх, будто евреи их хотят убить.

Однако, во всех подобных случаях психиатру было легко установить, что такия девушки подпадали или под постороннее влияние, или же страдали умопомешательством.

Бывали и обратные случаи с евреями, фантазирующими о ритуальном убийстве ими якобы совершенном.

Но и эти субъекты были ненормальны. В итоге, я заявляю, что ритуальное убийство, научно неизвестное, не существует.

Профессор Филиппович.

Известный политико-эконом профессор Филиппович считает дело Бейлиса не юридическим процессом, а — специально политическим.