Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 6 - 9 Февраля 2020 - Дневник

В рамках журнальной статьи невозможно коснуться всех сторон деятельности и мысли великого ученого и революционера. Хотелось 6ы, хотя 6ы, в самых общих чертах резюмировать то, что он оставил миру. Историк, быть может, с величайшим уважением отметит жизнь, научную, и пропагандистскую работу этого большого человека. Нам — современникам, еще не разрешившим всех тех проблем, вокруг которых вертелась мысль и жизнь Кропоткина, еще трудно установишь его место безошибочно и точно: он был слишком многосторонен, слишком самостоятелен, чтобы дать себя обнять одной единой формулой.

Когда пристально всматриваешься в черты Кропоткина, невольно вспоминается другой большой ум, удивительно аналогичный ему: Платон. И тот и другой, вобрав в себя все плоды предыдущего развития, стали центрами гениальных интуиций, и в то же время бесчисленных противоречий. И тот и другой превратили всю свою жизнь в искание совершенного общества и этому исканию посвятили не только силы, но и все помыслы, все знания. И тот и другой сделали закон своей личной душевной жизни законом мироздания: справедливость,— с, той только разницей, что великий грек, не придавленный чувством жалости, видел справедливость в гармонии, а Кропоткин, которого навеки ранили безжалостные картины крепостничества и бездушного разврата аристократии, в виде умственного протеста против своей среды сделал идею все нивелирующего равенства—высшим законом. Платон был гордым эллином, а Кропоткин кающимся дворянином.

Кропоткин был таким же рационалистом, как Платон, и так же искренно верил в царство разума,—с той разницей, что Платон свой идеал называл «политией», а Кропоткин «анархией». Платон, в сущности, не возводил принудительность в высший закон: он верил, что путем воспитания будет достигнута добровольная солидарность всех членов общества, хотя каждый будет исполнять свое дело.

С другой стороны, Кропоткин вовсе не был таким абсолютным антигосударственником, каким он себе самому казался: он стоял за федерализм, за обычное право, третейский суд, за договорное начало, но он не скрывал, что община имеет право производить насилия,—он только не хотел организованного насилия, не хотел писанного закона, не хотел централизма.

В сущности, он в этом пункте мог 6ы, до известной степени, сговориться со старым Платоном, который тоже не думал править при помощи мертвых законов, которые он считал скорее общими директивами и также идеализировал маленькие коммуны—города. Платоновское государство так и называется: «Полис», т. е. город и несколько окружных деревень.

Можно без особенного преувеличения сказать, что даже в области философии расхождение их не было непримиримым: Платон не был абсолютным идеалистом, ибо не отрицал существования внешнего мира, а Кропоткин считал себя материалистом (этот материализм был довольно смутного характера!), но выдвинул материализм не из философских, а скорее практических соображений, как протест против Церкви.

Но в чем Платон и Кропоткин совершенно сливаются, являя собою какой-то общий тип, так это в их отношении к морали: оба в стремлении к совершенству видели смысл всего бытия. Для достижения этого морального совершенства человеческой расы, Платон хотел создать идеальное государство, ибо верил, что только в государстве достижение это мыслимо, а Кропоткин, идеализируя народ, наоборот, требовал полного и немедленного разрушения всякого государства, ибо верил, что только государство и мешает народу проявить и воплотить смутные идеалы нравственного совершенства.

Кропоткин редко в своих сочинениях вспоминает Платона, которого он презрительно именует государственным утопистом. Но гораздо более удивительно, что он почти совершенно обходит молчанием другого предшественника—того, кому он обязан одним из главнейших устоев своего учения,—Михаила Бакунина. Кропоткин говорит о нем только вскользь, но всегда в условно хвалебном тоне, в котором чувствуется гораздо больше критики, чем любви.

А между тем, он Бакунину обязан столько же, сколько Платону. Греческий философ дал ему идею совершенного общества, окруженного ореолом высшей нравственности,—Бакунин открыл ему путь к желанному общественному идеалу: восстание народа. Идеал совершенства, вышедший из рук Платона слишком отвлеченным, бескрылым и утопическим, обрел у Кропоткина, благодаря Бакунину, твердую почву и крепче крылья.

Но едва ли еще не сильнее и Платона, и Бакунина оказалось влияние третьего оригинального ума, Пьера-Жозефа Прудона. Бакунин был для Кропоткина слишком реалистом. Бакунин жил и дышал вместе со своей средой, волновался, болел и горел интересами эпохи и класса. Этим конкретным интересам подчинял он науки, философию, свою тактику.

Видя, вместе с Марксом, основной фактор современного общества в борьбе пролетариата с буржуазией, он всей душой, всецело, до самозабвения ринулся в лагерь пролетариата и смотрел на весь мир и на все задачи дня с точки зрения реальных интересов этого класса.

Для Кропоткина не было классов, ибо он на общество смотрел, не как боец-гладиатор, а как «кающийся дворянин», которого отравила жалость к народу и для которого поэтому нет ни пролетариата, ни мелкой буржуазии, ни интеллигенции, а есть только угнетатели и угнетенные, честные и бесчестные. Бакунин, естественно, казался Кропоткину слишкош узким, он стел развивать «бакунизм и не заметил, как, в сущности, вернулся к прудонизму. У Прудона он нашел идею кооперации, свободных договоров и федеративной организации промышленности. Прудон же внушил ему руководящую идею исследований: взаимность.

И когда Кропоткин услышал от Кесслера это слово в области животного и растительного царства, он сильно обрадовался, ибо перед ним блеснуло надежла, так сказать, «опрудонить» естествознание. И он это сделал в своей исвестной книге о взаимопомощи.

Однако, ни Платон, ни Бакунин, ни Прудон не открывают еще нам всех источников мысли этой богатой натуры, так как раньше всего и больше всего Кропоткин был не мыслителем, не революционером и не общественником: он раньше всего и главным образом был проповедником. Этика в его глазах покрывала все.

Вот почему он так легко отказался от всех своих привилегий и богатства; вот почему он сумел так легко отказаться от того, что ему было еще дороже богатства — от науки; и вот почему могло случиться то, что так непонятно даже для всех его друзей: что он отказался от политической и общественной деятельности, чтобы в эпоху величайших бурь уйти в полудеревенскую тишь и целиком отдаться вечным вопросам морали. Он был проповедником раньше всего. Вот почему он ближе всех подошел к другому великому русскому уму— Льву Толстому.

Не даром Кропоткин сказал как-то известному толстовцу Б. Черткову:

«Насколько мне родственны взгляды Льва Николаевича, можно судить потому, что я написал целое сочинение, доказывающее, что жизнь построена не на борьбе за существование, а на взаимопомощи».

«И если,—говорит далее тот же Б. Чертков,—Кропоткин со мной всегда обходил молчанием ту «духовную область, в которой Толстой полагал основу своего жизнепонимания, зато несомненно чувствовалось, что в глубине своей души П. А. был совсем не материалистом, но идеалистом чистейшей воды».

(«Анарх. организации памяти П. А. Кропоткина»).

От Платона через французских энциклопедистов Кропоткин близко подошел к Толстому, и от Бакунина через Прудона он пришел к тому же Толстому. Насколько близко—нам покажет, вероятно, его «Этика».

Кропоткин умер, но благодарное потомство его не забудет. Оно не забудет его неистощимой любви к человечеству, его безграничной преданности трудящимся. Оно не забудет того, кто бросил огромное богатство, придворные почести, науку и все радости жизни для того, чтобы служить всемирной революции; того, кто, быть может, ошибался не раз и жестоко ошибался, но всегда, даже в ошибках был так бескорыстен, так душевно чист и так глубоко правдив, что даже враги считали его голос голосом общественной совести. И оно никогда, никогда не забудет того, кто видел величайшую опасность революции в «умственной трусости, в предрассудках, — в полумерах, и вместе с Дантоном нам завещал: «смелости, смелости, больше смелости».

Я. НОВОМИРСКИЙ.

Коммунистический интернационал : Орган Исполнительного Комитета Коммунистического интернационала. - 1920 №16

Еще по теме:

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма. Часть 1.

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 2

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 3

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 4

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 5

Петр Алексеевич Кропоткин как теоретик анархизма, часть 6

П. А. Кропоткин. К возвращению в Россию. Часть 1.

П. А. Кропоткин. К возвращению в Россию. Часть 2.

П. А. Кропоткин. К возвращению в Россию. Часть 3.