III.
Троцкий
В окне конторы «Известий» на Тверской (бывшая „Русского Слова") рядом с портретом Маркса и Ленина красуется огромный, отлично сделанный портрет жгучего брюнета с узкой бородкой а lа черт, поэтически разметанными кудрями, горбатый носом и наглыми, презрительными губами.
Какая-то старуха в теплом, рваном платке долго слезящимися глазами разглядывала сатанинский облик, перекрестилась и заплевалась.
«Тьфу, тьфу окаянный, последние антихристовы времена пришли, вместо икон какую нечисть показывают»...
Она и не знала наверно, кто этот неведомый наглец, но что-то она знает, что-то понимает, чего нам, ученым, мудрым не понять...
В душные июньские сумерки висел я на ступеньке трамвая, ехал на митинг в Сокольники.
В трамвае толкались озлобленно, каждый каждого готов был спихнуть с площадки, ругались, охали, скулили, газетчик кричал пронзительно:
«Шестнадцать смертных приговоров трибунала».
От пота, от духота кружилась голова и потом слабость, голодная вечная слабость медленного умирания.
Уже не хотелось думать, возмущаться,—все все равно.
В низкой, накуренной зале душно, нестерпимо душно, тускло горят лампы, бряцают хвастливо оружием, щелкают затворами выпавшие, наглые и настороженные парни в френчах, сквернословят хохочут, кричат «правильно».
А у публики лица серые, потные, изможденные, озлобленные.
Выступают местные комиссары, в чем-то убеждают, к чему-то призывают, а в толпе глухо и мрачно бродит волнение. Прерывают нетерпеливо ораторов.
«Хлеба дайте. Дети от голода умирают. Довольно вас слушали».
Красноармейцы оглядываю протестантов угрожающе и вызывающе, судорожно сжимая револьверы.
В открытые окна не льется прохлада и тяжелые низкие тучи нависли, далекие зарницы прорезывают черное небо.
Все напряжено, все доведено до последней черты. Кажется—вот-вот прервется голодный гнев, безжалостна ярость на злых обманщиков, давших только голод, смерть, насилия.
Кажется, что не сдержать уже больше всем этим комиссарам, которые сами бледнеют от страха перед этой смятенной, изнемогающей толпой, не сдержать им больше всех этих почерневших от истощения, доведенных до последнего отчаяния обманутых, которые жестоко отомстят за обман, за месяцы омрачения.
Красноармейцы оглядываются менее нагло и более трусливо сжимают свои винтовки.
И вот в этой накаленной до последнего градуса атмосфере— появляется он, Лев Троцкий-Бронштейн.
Появляется как-то по театральному неожиданно, будто из люка выскочил.
«То-ва-ри-щи!» голос пронзительный почти оглушает, ошеломляет, заставляет невольно прислушиваться и замолчать.
Будто огненная лава несутся слова; голос гремит, иногда срывается, от движений иступленных со звоном падает стакан, он стучит кулаками по столу, он грози всем непослушным.
Красноармейцы приосанились, он обещает им так много— веселой, кровавой работы.
Лицо наглое, презрительное, перекошенное какой-то судорогой.
Он говорит только об одном, - о крови, крови и крови. Он издевается бесстыдно своими палаческими подвигами. Он издевается над трупами замученных. Сладострастье опьяняет его и, это опьянение передается толпе. Ведь все так просто—еще пограбить, еще убить и все будет наше.
"Если нужно триста миллионов голов, мы не задумываясь срежем эти миллионы".
Он омерзителен, он нестерпимо гадок этот сатана в безвкусно-приказчичьем красном галстуке, он не может вызвать иного чувства даже у этих ослепленных, разгоряченных голодом и жадностью к грабежам, насилиям, убийствам своих соучастников, своих подельников, он желает разбудить в них все самое черное, самое гнусное.
Если о Ленине еще возможны различные свения, то о Троцком даже самые видные коммунисты не говорят иначе, как с каким-то стыдом и презрением. Его личность не вызывает никаких мнений.
Это негодяй чистейшей воды, никогда особенно даже не старавшийся принимать благородные позы.
Его заграничные приключения, это сплошная цепь уголовных больших и малых гнусностей.
Товарищеским судом он был судим за пропажу часов, он обвинялся в растлении, политические интриги его были самого низкого, грязного сорта, с германскими шпионами он был достаточно близок еще до войны.
Но он умел нагло поднимать голову цинично смеяться над тупыми, буржуазными моралистами.
Он сверхчеловек, сверхаферист, сверхпреступник.
Нестерпимое кощунство—что к своим делам он примешивает слова о благе народном и любви к людям, хотя бы и в специфическом большевистском значении этих святых слов.
Впрочем, эти официальные слова он говорит резко, пафос его речей—это пафос ненависти и крови. Мелко мстительный и трусливо-беспощадный, профессиональный палач (не убийца, а только палач беззащитных), он умеет угрожать, заманить на преступления. Его боятся и за ним идут те, для кого соблазнительны черные цветы зла.
Но кроме этого страшного есть в Троцком-Бронштейне нечто непередаваемо смехотворное.
Дурного тона элегантность, утрированная гримировка под демоническую личность и пожиратели женских сердец, наглая развязность выскочки, самоуверенная самовлюбленность—все это делает его схожим с коммивояжером, разыгрывающим из себя светского льва, ни с кем-нибудь еще похуже, «интересным» мужчиной с темным прошлым, настоящим и, конечно, будущим. Тогда как у других его коллег по кабинету я все же замечал известное чувство меры и приличия—Троцкому эти деликатные ощущения незнакомы.
Он разваливается в кресле (в прямом и переносном смысле), готов положить ноги на стол, во всех жестах, в выражении лица чувствуешь только одно— невыносимую карикатурную пошлость зазнавшегося наглеца.
Все эти парады и смотры Троцкого, и эта пышность его появлений, окруженного блестящей свитой красных генералов и офицеров—все это такой грубый безвкусный балаган, балаган, над которым, к сожалению, нельзя смеяться, и как он слишком отвратителен.
Лев Троцкий-Бронштейн может гордиться, он, международный аферист, повалил под ноги всю Россию, он приказывает расстреливать старых боевых генералов, проливавших кровь за славу великой России, он живет в кремлевском дворце и командует русской армией.
Кому приходилось его видеть хоть мельком, тот, верно, никогда не сможет отделаться от удушающего ощущения тошноты, как бывает, когда случайно прикоснешься к жабе и к другому непереносимо мерзкому животному.
Сибирская жизнь 1919 № 24 (7 февраля)
Еще по теме:
Кто такой Лев Троцкий?
Троцкий и красная армия
Лев Троцкий
"Друг народа" Троцкий
Ленин и Троцкий о положении совдепии (май 1919 г.)
Л. Троцкий. Что нужно России?
К приезду в Вологду тов. Троцкого (апрель 1919 гю)
Речь тов. Троцкого в Алексеевском военном училище
Ленин и Троцкий. Они уничтожают друг друга
Троцкий. К известиям об аресте Ленина
| 