Московские дачи и дачники. Введение - 26 Июня 2019 - Дневник

Кому неизвестно, что Москва и Петербург с издавна находятся в некотором недоброжелательстве относительно друг друга. Можно даже сказать, что эти два российские города живут в постоянной вражде между собою, и хотя иногда, из приличия, они обмениваются шапошными поклонами, тем не менее втайне не перестают злобствовать.

При первой встрече, часто даже во время самого обмена этих поклонов, Петербург не упустит случая подтрунить над Москвой и между прочим поставит ей на вид, что она все-таки не более как «пространная деревня». Уязвленная собирательница Руси, в свою очередь, не замедлит обозвать Петербург «жиденьким форменным немцем». Казалось бы, после таких приветствий, они должны были просто игнорировать друг друга и независимо жить каждый своей особой жизнью, но на деле выходит совсем иное.

Между Москвой и Петербургом возникло соревнование и соперничество, которые выражаются в ежеминутном гарцевании друг перед другом. Особенное соревнование выказывается с обеих сторон по части удобств жизни и обилия общественных увеселений. Конечно, со стороны Петербурга выказывается в этом случае несравненно больше различных ухищрений, а Москва, видя полную невозможность угоняться за ним, спешит только не отставать.

— Мы имеем итальянскую оперу, говорит Петербург, у нас идет «Прекрасная Елена», мы веселимся на «минерашках», и как веселимся! Следует длинный перечень всевозможных ухищрений по части удовольствий и удобств жизни.

Москва изумляется такому обилию и не может его простить Петербургу. Чтобы хоть что-нибудь ответить, она решается приналечь на свои неотъемлемые удобства жизни:

— У нас есть «сундучный ряд» и таких пирогов и квасов вам и во сне не видать! Вы сами приезжаете к нам, чтобы покушать поросенка под хреном, — вы его требуете даже по почте!..

Эти удобства аппетита, конечно, не имеют никакой важности в глазах северной Пальмиры, страдающей несварением желудка, да и сама Москва приводит их единственно ради того, чтобы не выказать своего смущения. Разобиженная отсутствием у себя увеселений и удобств жизни, не имеющих пищеварительного характера, Москва решается, во что бы то ни стало, завести у себя все, чем хвастается Петербург, и вот в непродолжительном времени у нее появляется и итальянская опера, и «прекрасная Елена».

Это копирование, или, лучше сказать, передразнивание петербургской жизни усматривается в Москве чрезвычайно во многом, и отчасти ему же должно приписать развитие у нас дачной жизни, которое особенно усилилось за последнее время. Теперь жить летом на даче, все равно на какой бы то ни было, только не в городе, стало входить в круг настоятельных потребностей москвичей, тогда как еще не так давно это считалось пустою прихотью.

Конечно, и прежде многие из москвичей живали на дачах, но это были большей частью или люди состоятельные, или больные; в глазах остальных эта ломка мебели и перетаскивание из города на дачу на каких-нибудь два-три месяца продолжали оставаться излишними затеями, совершаемыми в большинстве случаев единственно из желания показать, что мы, дескать, так нежны, что провести лето в пыльном городе для нас тяжело».

В настоящее время усилившееся переселение на дачи представляет собою нечто другое: теперь на арену дачной жизни выступил средний класс, который хлынул, как обыкновенно, масой и наводнил все окрестные дачи; теперь уже в этом факте, кроме простого передразнивания петербургской жизни, слышатся и другие мотивы.

Это сильное развитие дачной жизни проще всего, как мне кажется, можно объяснить так.—Вследствие некоторых социальных и экономических условий, выпавших на долю нашему времени, теперь все те, которые еще так недавно чувствовали себя весьма нежными, в общем течении дел усматривают для себя настоятельную необходимость погрубеть; с другой стороны, огромное большинство, доселе равнодушно мирившееся с весьма распространенным мнением о собственной своей загрубелости, вследствие тех же самых условий и из того же общего течения дел, почувствовало возможность откопать в своей природе очень много «нежного».

Признав в себе эту неожиданную особенность своей натуры, — особенность, в отсутствии которой даже само оно начало было убеждаться, —это огромное большинство пожелало удовлетворять своей нежности, подобно тому, как удовлетворяло до сего времени загрубелости.

— Нешто я не имею нежности? говорит теперь замоскворецкая супруга, перебираясь на дачу и укладывая различные купецкие принадлежности в огромные красные сундуки.

— Само собой!., не свиньи!.. Мы теперь тоже можем вести учтивую жизнь! —отвечает супруг и просит ее уложить на всякий случай его зимние валенки: — Потому, может сырость в полах...

— Не знаю я... говорит в раздумьи супруга, как перину?.. брать-ли?..

— Само собой, уложить надо! Ей от этого ничего не сделается, а мы, по крайности, морить себя не будем. Забирай все, летним делом все пригодится!

И вот из неведомой никому глубины Замоскворечья тянутся на одну из подмосковных дач возы, нагруженные и красными сундуками, и перинами, и проч.

В других уголках Москвы — другие разговоры.

— Уж не ломайся ты, Фомич, переезжай-ка! И тебе то хорошо, да и семейству своему удовольствие сделаешь... Ты хоть очувствуешься там немного, потому, сам знаешь, здесь тебе дебоширства этого бросить нельзя...

После долгих увещеваний происходит соглашение, и опять на дачу.

— Какая такая в них особенная нежность? горячится московский чиновник, уцелевший от упразднения. Мне, черт ее побери! Я, брат, сам имею в себе благородную душу... В чем такое, спрашивается, отличие? Переезжаем, да и баста!

— Именно так! соглашается с ним упраздненный и уже числящийся на другом месте чиновник — Никакого отличия нет. В каждом человеке может быть слабая комплекция...

На различных московских квартирах, обитаемых всевозможным семейным людом, у которого вся задача жизни сводится преимущественно к тому, чтобы как-нибудь свести концы с концами, между прочим слышатся иные размышления и приводятся иные резоны...

— Теперь, позвольте вас спросить, какой расчет жить летом в городе? рассуждает семьянин. Здесь в три месяца за квартиру одну что придется переплатить, а дачу то я там за самые пустяки оборудую. Опять вы возьмите—покой: здесь вот, не угодно ли, каждое утро я только и слышу: «пожалуйте на провизию!»

А на даче то, изволите видеть, лето, жара, плоды пойдут, опять грибы,—так в день то, поверите ли, яичницы какой-нибудь колупнул разок-другой — и сыт! А в хозяйстве все это составляет экономию.

Еще более сообразным с расчетом и собственными желаниями находят переселение на дачу все одинокие. Одним словом, все, не привязанные к городу какими-либо безотлагательными занятиями, непременно приходят к заключению, что жить летом в пыльной и душной столице— ни с чем несообразно.

Весьма естественно, что в виду такого усилившегося спроса на дачи должно было явиться и соразмерное ему предложение. И вот: в окрестностях Москвы, всякая избенка, деревенская светлица, клетушка,—все это оклеивается зелененькими шпалерцами, а иногда и просто газетной бумагой, которая к концу лета обыкновенно выучивается дачниками наизусть; перед оконцами втыкаются в землю две-три тощие березки и дача «с удобствами» готова.

Такими дачками изобилуют теперь все деревеньки поблизости Москвы, и все они заняты. Проходя мимо некоторых сарайчиков и клетушек, вы никак не предполагаете внутри их никого, кроме овец или коровы, — и вдруг дверка со скрипом отворяется и к вашему изумлению перед вами дачник. Вы тотчас узнаете его по этим несомненным признакам:—парусинное пальто, шляпа, палка. Вы думаете найти крестьянина, подходя к подслеповатому оконцу полуразвалившейся избы, и вдруг оттуда выглядывает самый затейливый городской шиньон.

Один мой знакомый художник положительно негодует, говоря, что теперь в окрестностях Москвы нельзя отыскать ни одного тихого сельского вида: все они в конец испорчены этими шиньонами, шляпами и палками; среди колосящейся ржи вы непременно увидите нарядную фигуру московской дамы с зонтиком и около нее часто ребенка с обручем, и вот мирная деревенская природа, под впечатлением этих там и сям пестреющих дачных фигур, мгновенно искажается для вас чуть-чуть не до бульвара...

И в самом деле, теперь все эти пригородные деревеньки, как Фили, Мазилово, Давыдково и проч. все они имеют этот бульварно-дачный вид, уже не говоря о тех, которые с давних пор щеголяют на полозу московских дач.

Но все эти окрестные деревеньки, деревни и села не могли вместить в себя год от году возраставшее количество дачников. Нужны были новые места, и тут весьма кстати подоспела расширенная сеть железных дорог. Она соединила с Москвой множество других местечек и деревень, прежде считавшихся отдаленными, а теперь, вследствие удобства сообщения, приблизившихся к городу на расстояние получасовой езды, и они сделались почти также густо обитаемы, как и подгородные московские дачи.

Мечтая об этих деревеньках, как о захолустьях, в них переселяется совсем иной люд, чем пригородные дачники: туда стремятся люди, которые на лето, кроме города стараются также избежать и дачной, все-таки более или менее суетливой и чопорной жизни, и которые прежде всего ищут деревни и простоты, покоя и уединения. Но увы! ничего такого уже не найдут они там,—и эти захолустья также превращены в дачи, и в них уже вводятся особые дачные обычаи и нравы.

Понятно, что при таком обилии московских дач, было бы слишком затруднительным, да и кроме того даже бесполезным описывать каждую из них порознь. Одни из этих дач не представляют никакого интереса, а потому даже не заслуживают упоминания; другие также похожи друг на друга, как парусинное пальто одного дачника похоже на таковое же другого, и следовательно гораздо целесообразнее будет соединить их вместе и разом дать понятие о жизни таких дач.

Поэтому в настоящих письмах читатели не встретят полного перечисления и подробного описания всех московских дач. Я ограничусь только теми из них, которые будут необходимы для полной характеристики московской дачной жизни.

А. С -ъ.

Всемирная иллюстрация, № 34 (16 авг. 1869 г..)

Еще по теме:

Московская жизнь. Время летней спячки в общественной жизни. — Московские частные общества

Московская жизнь. Воскресные классы рисования. — Женская ремесленная школа.

Московская жизнь. «Общество купеческих прикащиков». — Общество потребителей.

Московские дачи и дачники. Введение

Московские дачи и дачники. Сокольники

Московские дачи и дачники. Сокольники (окончание)

Московские дачи и дачники. Богородское

Московская жизнь. Лето в Москве. — Физиономия города.— Бульвары.

Лето в Москве. — Физиономия города.— Нечто о московской опере и театре