Москва. Проект здания новой Думы, архитектора Розанова
Московская жизнь
(Корреспонденция «Всемирной Иллюстрации»)
Лето в Москве. — Физиономия города.— Г-н Арсеньев и московское «исступление ума».—Литератор, адвокат и член всех обществ и чем все это кончается.
***
Спешу перейти к последней московской новости, которая в настоящее время служит предметом самых разнообразных толков. Неблаговидный случай, постигший товарища председателя московского окружного суда, г. Арсеньева, конечно, уже известен всем читающим газеты. В кратких словах, дело в следующем:
28 мая, в московском окружном суде, с участием присяжных заседателей, при закрытых дверях, рассматривалось дело о мещанине Казакове, обвиняемом в растлении. Робкая, испуганная девочка лет 15, полуидиотка, как рассказывают, давала свои показания довольно спутанно и совсем тихо.
Председательствующий. г. Арсеньев, пожелал поусердствовать и,чтобы добиться от свидетельницы точных показаний, вздумал пригрозить ей следующими словами:
«Если вы не будете показывать громче, то я велю вас высечь розгами».
Само собой разумеется, угроза эта не произвела ожидаемого действия на ответчицу, но главное замечательно, что сам г-н Арсеньев спохватился и покраснел только тогда, как несчастная фраза уже прозвучала в зале. Несколько минут после, товарищ прокурора, обращаясь с допросом к ответчице, заметил:
«хотя председатель и сказал, что он велит вас высечь, но он не имеет никакого права сделать это, и поэтому вы можете показывать мне не опасаясь никаких наказаний».
Эти слова товарища прокурора, а равно и фраза председатели, вызвавшая их, были, по просьбе защитника, внесены в протокол. После этого, г-н Арсеньев, вполне поняв как неказисто выдавала его произнесенная им фраза, начал беспрестанно обращаться к сторонам и присяжным, говоря, что если они придают какое-либо значение этой «нечаннно сорвавшейся» у него фразе, то он лучше приостановит окончание дела и передаст его на рассмотрение нового состава суда.
Стороны и присяжные дали ответ, что эта нечаянно сорвавшаяся у г-на председательствующего фраза, на окончание дела, не может иметь влияния и заседание продолжалось. Вот факт, известный теперь уже всем по газетам, но по Москве ходит очень много интересных подробностей, которые не были в печати.
Между многими другими, я слышал напр., будто г-н Арсеньев по окончании дела упрашивал одного из бывших там референтов, чтобы он не сообщал об этом в газеты; далее, сам ездил по некоторым редакциям, прося их о том же, и в одной из них пообещал даже выйти в отставку. Но до сих пор пока еще медлит исполнить свое обещание, да и едва ли сочтет за нужное исполнить его теперь, когда уже во многих газетах появилось известие об этом странном происшествии.
Происшествие, действительно, весьма неблаговидное и оправданием ему может служить разве та фраза, которою пробует оправдать себя купец Брусков в одной из комедий Островскаго: «пиши», говорит он своему судейцу—«что я сделал это в исступлении ума».
Так умеем мы побивать сами себя и друг друга, а люди, которым нужно это, пользуются такими случаями, чтобы указать пальцами на наши новые судебные учреждения. Впрочем, говорят, что товарищ прокурора донес об этом событии прокурору судебной палаты, а этот последний сообщил в министерство юстиции.
У нас, на Москве, право, будто поветрие какое: хочет человек сказать одно, да вдруг, как войдет в «исступление ума», так ляпнет такое словцо, что будь он в состоянии хоть минутку подумать прежде, так денег (как ни падки на них все в последнее время), денег никаких не взял бы произнести его вслух.
Я уже сообщал вам, как, подобным же образом, угораздило г-на Ливанова поусердствовать своими пророчествами о свежей могиле, на юбилее еще живого И. И. Лажечникова. После того как все сие было заявлено в газетах, непризнанный оратор поспешил было отречься от всех этих фраз, действительно сказанных им в своей речи на юбилее, но это отречение вызвало еще худшее: — в печати появились письма от разных лиц, бывших на этом празднике, которые все подтверждали все случившееся и сожалели о неуместном участии г-на Ливанова на празднике, данном московским артистическим кружком.
Таковые случаи, как мне кажется, происходят большей частью вследствие неудержимого желания поусердствовать, высказаться во чтобы то ни стало. Ведь знай г-н Ливанов, что он дойдет в своей ораторской речи до такого «исступления ума», я не думаю, чтобы он стал тогда так назойливо добиваться непременного участия на юбилее, хотя положение среди известных литераторов и, действительно, кажется ему заманчивым.
Эта страсть выказаться, сунуть всюду свой нос, существует действительно как болезнь, в некоторых субъектах и почти всегда кончается для них самих крайне неблагоприятно. Вот напр., что случилось мне прочесть на днях в одной московской газете:
«.. в члены общества баллотировался и был выбаллотирован Ф. В. Ливанов, предложенный В. И. Рождественским, по личной просьбе к нему г-на Ливанова».
Далее, в отчете о заседании московского комитета грамотности, говорится, что были предложены в члены комитета такие-то лица (числом три)—
«...и Ф. В. Ливанов (автор книги «Раскольники и Острожники»), предложенный В. И. Рождественским, по личной просьбе к нему г-на Ливанова».
Хочу быть членом всех обществ! Что ж тут странного?.. Да вот что не хорошо:
«Первые трое» —продолжает газета—«были выбаллотированы, а г-н Ливанов забаллотирован, получив только один (!) шар белый, а остальные черные. Кстати заметить, нельзя не отдать должной справедливости гг. членам московского комитета грамотности за то единодушие, с которым они служат делу».
Вот это последнее нельзя сказать, чтобы было особенно заманчиво и мне остается прибавить только, что и этот единственный белый шар, вероятно, был положен также «В. И. Рождественским по личной просьбе г. Ливанова».
Пожалуй, кто-нибудь упрекнет меня, что я слишком много занимаюсь г. Ливановым, или, может быть, подумает, что лицо сие пользуется каким-либо значением в Москве, что я считаю нужным так распространяться о нем.
Спешу предупредить всякого, что если я и принимаю на себя неприятную обязанность говорить о г. Ливанове, то единственно потому, что несчастный пример сего литератора, адвоката и члена всех обществ, кажется мне весьма поучительным и способным вызывать некоторые полезные размышления.
А. С—ъ.
Всемирная иллюстрация, № 28 (5 июля 1869 г.)
Еще по теме:
Московская жизнь. Время летней спячки в общественной жизни. — Московские частные общества
Московская жизнь. Воскресные классы рисования. — Женская ремесленная школа.
Московская жизнь. «Общество купеческих прикащиков». — Общество потребителей.
Московские дачи и дачники. Введение
Московские дачи и дачники. Сокольники
Московские дачи и дачники. Сокольники (окончание)
Московские дачи и дачники. Богородское
Московская жизнь. Лето в Москве. — Физиономия города.— Бульвары.
Лето в Москве. — Физиономия города.— Нечто о московской опере и театре
Лето в Москве. — Физиономия города. Московское «исступление ума»
Московская жизнь. Декабрь 1869 г.
|