Московские дачи и дачники. Богородское - 29 Июня 2019 - Дневник

Тотчас же за Сокольниками начинается другая характерная московская дача—Богородское. Между этими дачами протекает небольшая речка, Яуза, и к берегу ее с той стороны спустилось несколько фабрик и заводов, которые и составляют первый план вида на Богородское.

Физиономия этой дачи, несмотря на близкое соседство Сокольников, носит на себе совершенно иной характер, как по внешнему виду, так и по нравам и обычаям, укоренившимся в этой деревеньке с давних пор. Здесь нет ни этих разукрашенных дач в китайском вкусе, которыми так изобилует сокольницкое Ширяево поле, ни готических зданий и полузамков Лучевого просека. Это серенькая масса домиков и двориков, общий вид которых сильно напоминает постройки монастырских келий: те же палисаднички, с одним деревцом и кустиком, те же надстроенные мезонины, ветхие балкончики на двор и проч.

Все это сплочено в кучу и разъединяется только узенькими переулочками, так что дачники, живя из окна в окно, через аршинную улицу, получают возможность, вовсе не усиливая голоса, вступать в оживленные беседы друг с другом, без особенных затруднений передают чашку чаю, папиросы, книгу. Это удобство, конечно, много способствовало к развитию общительности в среде богородских жителей, но оно же, с другой стороны, иногда служит причиной возникновения скандалов или, как их называют здесь, «беспокойств» ...

Таков вид одной части Богородского, называемой «Лесниками». За просторной зеленой площадью начинается деревня, широкая улица которой вытянута в прямую линию; будка, которая выползла на дорогу на средине улицы, представляет из себя нечто вроде обсервационного пункта. Дачникам с обоих концов улицы отчетливо видно.—как высмаркивается будочник, как он закуривает свою трубочку, а иногда даже является возможность безошибочно заключить о том, какой способ будочник считает наилучшим для приучения своей супруги к верности и послушанию.

Богородское было возведено на степень дачи лет 13-ть тому назад, когда один из московских профессоров и избрал эту деревеньку своей летней резиденцией. Вслед за ним стали переезжать, сюда студенты —в одиночку, компаниями и с семействами и несколько лет назад Богородское имело характер исключительно студенческой дачи. Вместе с студентами водворились на этой даче дешевизна и разнообразные жизненные удобства, которые стали привлекать сюда все больше и больше людей, жаждущих в одно и то же время и дачи на лето, и дешевизны. Общительность и бойкое веселье, которому предавались здесь дачники, придали Богородскому почти ту же физиономию, которую имеет Тверской бульвар между другими московскими бульварами. Теперь уже, кроме студентов, живет здесь много самой разнохарактерной публики, хотя тон всему, по-прежнему, продолжают задавать студенты.

Вследствие такого исключительного, господствующего положения студентов, здесь образовался теперь особый тип молодого человека, слывущего между всеми за студента и в конце концов оказывающегося или юным чиновником, или просто так молодым человеком. Для большего правдоподобия он большей частью приобретает такой вид: широкое пальто, надежная палка, длинные волосы и высокая мягкая шляпа с широкими полями, которая в одно и то же время придает ему вид, и итальянского бандита, и факельщика с похорон. После образования в Богородском этого типа, количество всевозможных историй и «беспокойств» значительно увеличилось.

Сборным пунктом для дачников служит расчищенное и огороженное место в Лесниках, которое известно более под именем «богородской плеши» и здесь-то именно происходят все игры и забавы жителей. Иногда даются балы по подписке и тогда, на имеющейся здесь сцене, играет оркестр полковой музыки. Танцы здесь чрезвычайно веселы и оживлены: кавалеры отличаются неутомимостью, дамы и девицы обнаруживают большую задушевность. Всякий раз, как мне случалось бывать в Богородском, я всегда находил здесь массу веселой и оживленной публики.

Если нет бала, тотчас устраивается «семейный вечер», называемый так, вероятно, потому, что какое-то семейство всегда соглашается отпустить на этот вечер свой рояль. Несколько молодых людей тащат этот рояль на своих плечах, кто нибудь из них же садится за него и начинаются танцы. Другой раз мне удалось слышать, как с той же сцены какой-то юноша в парусинном пальто, неожиданно открывший в себе талант петь какие-то комические песни, потешал публику различными—«пожалюста ехай на дроф» и «финти-флюшки-финтифлю!»... Публика смеялась, но трудно было разобрать над ним, или над песней.

Однажды здесь ожидался даже полет громадного воздушного шара; на вывешенном объявлении было крупно написано: оплата по силе возможности». Шар, однако, не полетел, так как учредителю сего увеселения было поставлено на вид, что, без разрешения обер-полицеймейстера, ничто близ Москвы летать не может, не взирая на какую бы то ни было силу возможности; если же и летают птицы, так это единственно потому, что они действуют в этом случае, хотя правда, по собственному побуждению, но без заранее обдуманного намерения.

Самую характерную черту дачной жизни Богородского составляют беспрестанные истории и скандалы, без которых не обходится под конец лета почти ни одного вечера. Все эти «беспокойства» разрешаются обыкновенно на сборном пункте Богородского, в присутствии и при непосредственном вмешательстве публики, вследствие чего и без того бурный характер их значительно увеличивается. Поводом к ним бывают почти всегда самые незначительные обстоятельства.

Какой-нибудь мрачный господин, подобно дьяволу, позавидовавшему некогда блаженству первых человеков, вдруг почувствует в себе злобу, при виде этой безмятежно веселящейся молодежи. Прибодрив себя значительной порцией сердце веселящего напитка, он является на это сборное место. Веселье и танцы уже в самом разгаре: около женских личек, как бабочки, порхают веера, молодые кавалеры прохаживаются, сняв шляпы и вытираясь платками...

Мрачный господин выбирает двух более одушевленных кавалеров, начинает неотступно ходить за ними и беспрестанно наступает им на ноги. Они оглядываются и с немалым изумлением смотрят на преследующего их господина, который стоит понурив голову и молчит. Молодые люди отходят в сторону, но тот следует за ними и через минуту повторяется та же история.

— Позвольте узнать, что вы, сумасшедший? Для чего вы ходите по нашим пяткам?
— Ш-тоо?...
— По ногам зачем ходите?...
— А... я с вами не знаком!
— Вот болван!... Господа! Алеев! Жабин! обращаются они к публике.—Сделайте одолжение... что-же это?... Вот г-н по ногам ходит.
— Кто такой? Где? Позвольте! шумит собравшаяся толпа.
— Как вы смеете безобразничать?.. а?.. Ваша фамилия?...
— От-станьте...
— Нет уж, извините... Кто вы такой?..
— Г-да, скажите дамам, чтобы не беспокоились!...
— Што вы пристали ко мне?.. Я не по вашим ногам ходил?... К чему вы тут...
— Вы, осел! не понимаете, что это публично... Все общество оскорблено!...
— Да-да-да... значит, вы образованные?... Я с вами не знаком!...
— Нет, брат, этим не отделаешься. Г-да, тащите его!...

Присмиревшие дамы начинают опасаться за свою безопасность, но кавалеры успокаивают их, музыка громче обыкновенного играет ритурнель и общество снова отдается веселью. Юноши суетятся, приглашают дам на линсье, на кадриль, визави, а через минуту—глядишь—опять «беспопокойство.»

— Вот, г-да, как вам нравится поступок? говорит кто-то, таща за борт сюртука сконфуженного дачника:—просит меня визави, — я, натурально, соглашаюсь, ангажирую даму... и, представьте! он, как ни в чем не бывало, преспокойно танцует себе с каким-то пациентом кумысолечебного заведения!
— Не рационально!.. что ж это вы?... обращаются к дачнику.
— Вообразите, говорит:—«он мне родственник»... Какой-то золотушный господин в нанковом пальто... Какое мне дело?..
— Факт требует разяснения... Как ваша фамилия?..
— Г-да, успокойте дам! Сейчас кончим...
— Вы должны извиниться публично!..

Музыка молчит, танцы прекращены, дамское общество также присмирело и матери собирают около себя дочерей.

— Не отходите вы отсюда! Что за любопытство такое?.. еще, Бог-знает, чего наслушаетесь...
— Ведь вот, сколько раз зарекалась—говорит какая-то дама:—здесь жить совсем нельзя!—постоянное беспокойство!..
— Нет, я на будущий год—ни за-что! ни за-что!.. отвечает другая, хватая себя за голову.

Все споры, объяснения, недоразумения, возникающие между дачниками, непременно разрешаются на сборном пункте, на этой «богородской плеши», как прозвали его сами дачники. Все стараются в каждой истории принять более или менее деятельное участие. Всегда заранее можно предсказать, что готовится новое «беспокойство». Кучка молодых людей, горячо обсуждая что-то, бродит взад и вперед на огороженном месте и видимо поджидает кого-то. В стороне, поодаль от них жмутся и перешептываются дамы и девицы, косо поглядывая на взволнованную труппу; некоторые из дам поспешно уходят домой... Наконец, через несколько минут, появляется сюда какой-то дачник. Тотчас же из толпы выделяется юноша с внушительной палкой и направляется к нему. Толпа окружает их.

— Позвольте узнать, спрашивает юноша, заложив одну руку за борт пальто:—по какому праву вы как-то на днях хотели избить меня хлыстом?..
— Что ж это вы хватились так поздно? Вы-бы тогда-то...
— Ну, уж это не ваше дело! Я тогда с дамами был... Не бросить же мне их для того, чтобы разделаться с нахалом!..
— Ш-што? Как вы смеете...
— Г-да, в алею!.. в алею! Здесь дамы...

И так почти каждый день. Чем разрешаются эти сходбища в аллеях известно только посвященным и более или менее чувствительно заинтересованным в деле. Но, уже долго спустя, когда мне случалось проходить мимо того места, где собиралась ватага, мне всегда казалось, что стоявшие там деревья все еще продолжали как-то укоризнено покачивать своими вершинами, будто они хотели пристыдить кого.

В последнее время одно из богородских беспокойств чуть чуть было не возросло даже до трагического; поговаривали о дуэли; в московских газетах появились известия и заметки о скандале в Богородском. Гласность уже была, что называется, в полном разгаре: богородские дачники, по поводу разглашенной истории, разбились на партии и наперерыв посылали в газеты опровержения, подтверждения, заметки и рассказы очевидца,—как вдруг полил дождь, и зарядил надолго.

Дачники, испуганные быстро наступившими холодами, облеклись в более положительные покровы и, поджидая, что вот-вот прояснится и выглянет солнышко, не думали было прекращать своей взволнованности. Но солнышко обмануло и, следовательно, история помогла получить дальнейшего развития; подрогнув и поежившись еще денька два, дачники должны были наконец совсем позабыть о случившемся, прекратить жизнь на летнем положении и, возможно скорее, перебраться в город.

А. С-ъ.

Всемирная иллюстрация, № 39 (20 сент. 1869 г.).

Еще по теме:

Московская жизнь. Время летней спячки в общественной жизни. — Московские частные общества

Московская жизнь. Воскресные классы рисования. — Женская ремесленная школа.

Московская жизнь. «Общество купеческих прикащиков». — Общество потребителей.

Московские дачи и дачники. Введение

Московские дачи и дачники. Сокольники

Московские дачи и дачники. Сокольники (окончание)

Московские дачи и дачники. Богородское

Московская жизнь. Лето в Москве. — Физиономия города.— Бульвары.

Лето в Москве. — Физиономия города.— Нечто о московской опере и театре