Провинция на железном пути

(Письма из Воронежа)

IX.

Редактор и сотрудник у мирового судьи.—Земское собрание.—Городские выборы.—Фельдшерская школа и родильное отделение при земской больнице.—Зимняя жизнь.—Издания, которыми подарил русских людей Воронеж в нынешнем году.—Новая пьеса знаменитого Дьяченко.

Ноября 23 у воронежского мирового судьи 3-го участка было довольно интересное разбирательство, которое собрало немало любопытных. Оно интересно не потому, чтобы возникло по поводу какого-нибудь романического происшествия, или касалось какого-нибудь важного юридического вопроса, — нет; в нем был интерес другого рода: оно характеризует положение провинциального журнального писателя и взгляд на литературный труд, усвоенный иными провинциальными редакторами; оно может способствовать разрешению вопроса о том, почему там местная литература так бедна содержанием и не имеет никакого общественного значения.

Дело в том, что один из постоянных сотрудников местной газетки «Воронежский Телеграф», г. Кузнецов, заявил иск против редактора той же газетки, г. Хованского, требуя с него уплаты обещанного вознаграждения за статьи, которые печатались в «Телеграфе» в продолжении года,—всего около трехсот руб. Г. Хованский, вызванный мировым судьей, сначала уверял, что иск г. Кузнецова не более, как шутка, что г. Кузнецов обещал ему свое сотрудничество даром, из любви к литературе; потом стал уверять, что статьи г. Кузнецова плохи и не заслуживают никакого вознаграждения; потом утверждал, что он не обязан платить за статьи, что это дело издателя газеты.

Но все эти уверения разбились в прах, когда поверенный истца (кстати сказать—весьма слабо поддерживавший иск своего клиента) предъявил собственноручное письмо г. Хованского, в котором говорится, что статьи г. Кузнецова в высшей степени остроумны и юмористичны, способны «рассмешить даже мертвого» что автор получит за них желанный гонорар что его просят быть постоянным сотрудником.

Хорошо, что сотрудник «Телеграфа» приберег это письмо,—не прибереги он письма, дело вышло бы плохо, потому что, на слова мирового судьи, что и мастеровому платят беспрекословно условную плату за исполненную работу, что никто даром работать целый год не будет, редактор «Телеграфа» отвечал:

«то труд физический, то дело другое».    

Бедный умственный труд! тебя ни во что не ценят, даже.... иные редакторы! Как же будет ценить тебя темная толпа, которая сама не принимает никакого участия в умственных работах человечества! К счастию, мировой судья посмотрел на дело иначе, а приглашенный, как эксперт, редактор газеты «Дон», сообщил данные для оценки умственного труда, ценности которого не признает редакция «Воронежского Телеграфа», и, волей или неволей, а г. Хованскому, по-видимому, придется познать, что и умственный труд чего-нибудь да стоит. По крайней мере, мировой судья решил дело в пользу истца.

Понятно, что, при подобных воззрениях, отзывающихся прошедшим столетием, местная провинциальная журналистика не может процветать: писаки по страсти, во вкусе некрасовского сумасшедшего поэта, конечно, существуют и в Воронеже, как всюду, но они никогда не придадут ни интереса, ни общественного значения «Воронежскому Телеграфу».

В ноябре в Воронеже открыто губернское земское собрание. Первым постановлением его было: принести верноподданическое выражение глубокой благодарности и полного сочувствия правительству по поводу черноморского вопроса и предполагаемой реформы рекрутской повинности.

Мы слышали, что местные стенографы предлагали губернскому земскому собранию стенографировать его заседания, но предложение их безусловно отвергнуто. Странная боязнь гласности! Кроме боязни, отказ объяснить нечем, потому что стенографы предлагали самые нетребовательные условия, а воронежское земство слишком богато, чтобы могло стесниться уплатой двух или трехсот рублей.

Одновременно с земскими собраниями, идут городские выборы: гласные уже все выбраны и приближается выбор головы. В городе много толков, много предположений — и вывод, который можно сделать их всех разговоров — громких и тихих, смелых и робких, неутешителен. Состав гласных представляет преобладание «городских сословий» прежнего порядка, людей с кастовой, сословной закваской, ценящих людей не по головам, не по знаниям и уму, а по карману. Партия интеллигентная очень слаба и едва ли успеет что-либо поделать,—вернее, что она, даже и с одним из местных редакторов во главе, будет оттерта, потеряется в массе, и голос ее останется гласом вопиющего в пустыне.

Нет, не умеем еще мы пользоваться дарами правительства и детски, наивно и вяло, относимся к его реформаторской деятельности. Городские собрания для выборов отличались малолюдством, да и земские люди не оказались исправными,—а ведь эта неисправность выражает равнодушие к своим собственным правам и преимуществам: неужели разумное, развитое, живое общество может тяготиться правами и преимуществами?

К числу замечательных событий за ноябрь следует отнести открытие фельдшерской школы и родильного отделения при здешней земской больнице; цель учреждений — приготовление толковых фельдшеров и повивальных бабок для народа. Без сомнения, эти учреждения местного земства заслуживают одобрения, потому что гибель детей и рожениц в нашем народном быту поразительна; повитухи-знахарки, существующие в деревнях и слывущие в народе чуть не колдуньями, мало помогают бедствиям крестьянских женщин и новорожденных детей, — напротив, зачастую бывают вредны и вносят своей деятельностью новые страдания и смерть. Давно-бы пора подорвать их значение в массе темного народа, а для этого одно средство—заменить их настоящими повивальными бабками, понимающими дело, чтобы само дело показало простым людям разницу между невежественным шарлатанством и добросовестным исполнением основательно изученного дела.

Но только будут ли ученицы родильного заведения, открытого воронежским земством, действительно хорошо приготовленными повивальными бабками? Не распространяясь подробно, имея в виду только некоторые условия, от которых всего более зависит успех дела, напр. назначение акушерки-руководительницы, можно сомневаться в удовлетворительности результатов. Воронежское земство, по своему обыкновению—делать всякое дело только наполовину, и здесь не обнаружило надлежащей основательности, обдуманности и практичности. Неужели оно довольствуется только гордым сознанием, что у него есть педагогические курсы, для приготовления народных учителей; есть школы в значительном числе; есть родильное заведение? Неужели вопрос, в каком виде все это существует и что обещает в будущем, его не занимает?

Наконец—в ноябре началась зима, настоящая и хорошая зима, с порядочной дорогой и очень порядочными морозами,—до 21 - по Реомюру, —а вместе с тем начались балы и разные семейные собрания. Снег прикрыл уродство и убожество бедного Воронежа, на который люди порядка, по-видимому, рукой махнули. На Дворянской улице начались катанья, появились купчики на рысаках, обгоняющие друг друга, нарядные барыни с кавалерами по бульварам. Первые балы в дворянском клубе, впрочем, были неудачны: дам мало вообще, а красоты еще меньше. В театре появились плохие танцовщицы. Было несколько концертов.    

Словом, зимняя жизнь катится своим порядком, как она катилась в прошедшем и в предпрошедшем году, как будет катиться и в будущем, с незначительными вариациями. Обходя эти обыкновенные явления провинциальной жизни, остановим внимание читателей на других, более заслуживающих того, чтобы внести их в летопись воронежской жизни.

В нынешнем году Воронеж проявил значительную, по своим средствам, издательскую деятельность. Известно, что наши провинциальные города вообще очень мало выпускают книг: Петербург и Москва — вот центры, откуда разливается по русской земле всяческая литература. Изредка встречаются книги, изданные в Харькове, Киеве, Одессе; но Воронеж, в нынешнем году, перещеголял их: вот издания, вышедшие у нас в этом году, представляющие, во-первых, работу воронежских умов, во-вторых, работу воронежской типографии г. Веселовского:

1) «Монография углей» г. Кравцова, небольшая, довольно занимательно и весьма популярно изложенная брошюрка, представляющая первый выпуск целой серии очерков, задуманной автором под общим заглавием «Единство в разнообразии»;

2) «Сухая перегонка», соч. Асмуса, в переводе г. Острякова, прекрасная вещь в подлиннике и снабженная дельными прибавлениями в переводе, вообще, весьма удовлетворительном;

3) «Тригонометрия» Серре, в переводе г. Гутора, вещь и превосходная, и переведенная безукоризненно;

4) «Основания исчисления бесконечно малых» Дюгамеля, в переводе г. Савостьянова, капитальное математическое сочинение, перевод и издание которого можно считать весьма важной заслугой предпринимателя.

Последнее издание поступит в продажу на днях. Кроме того, в той-же типографии приготовляется издание сочинения Декорта «О методе». Как видите, все издания капитальные.

Окончим наше письмо самым свежим известием: сценических изделий мастер, знаменитый г. Дьяченко, проживающий в настоящее время в Воронеже, состряпал пьесу из воронежской жизни, под названием «Здешние квартиры», которая в скором времени пойдет на местной сцене, и вот афиша, извещающая о таком важном событии, приглашает публику разбирать заблаговременно билеты: и разберут; г-ну Дьяченко везет, — для публики он привлекательнее всяких Дюгамелей, Асмусов, Серре и Декартов.

Всемирная иллюстрация, № 104 (26 декабря 1870 г.)

Еще по теме:

Из Воронежа (январь 1870 г.)

Из Воронежа (апрель 1870 г.) Часть 1

Из Воронежа (апрель 1870 г.) Часть 2

Из Воронежа (май 1870 г.)

Из Воронежа (июнь 1870 г.)

Из Воронежа (сентябрь 1870 г.)

Из Воронежа (октябрь 1870 г.)

Из Воронежа (ноябрь 1870 г.)

Из Воронежа (декабрь 1870 г.)

Из Воронежа (январь 1871 г.)