Начало:
Дело Бейлиса. Хроника судебного разбирательства. Часть 1. 25 сентября 1913 г.

Дело Бейлиса.

8 октября 1913 г.

КИЕВ. С утра продолжается допрос Марголина, сообщающего, что на вопрос, почему Ющинскому нанесено много ран в определенные места — Чеберяк ответила, что Приходько изучал медицину. На вопрос не известно ли,  что некоторые лица предлагали деньги за раскрытие преступления, свидетель сообщает, что некий Кулишер подал прошение прокурору, предлагая за раскрытие премию в 3000 р. Заявление Бразуля полезно хотя тем, что Мифле, узнав, что на него указывает Чеберяк, несколько приподнял завесу дотоле тщательно маскируемой преступной деятельности Чеберяк. На вопрос Карабчевского о слухах осенью 1911 года о возможности погрома в Киеве свидетель отвечает, что лично не верит в возможность за последнее время в Киеве еврейского погрома. Слухи были вне связи с делом Ющинского.

Зарудный спрашивает: "А весной 1911 г. как реагировало правительство на слухи и газетные заметки о возможности погрома?" Председатель  вопрос устраняет.

Производится очная ставка Чеберяк с Марголиным. Чеберяк подтверждает, что ей предлагали 40000 руб., обещали заграничный паспорт и лучших защитников и давали какой-то фальшивый документ. На вопрос прокурора, признает ли она Марголина, отвечает:     

«Тот был солиднее. Быть может потому, что сидел в ватной тужурке, имел важный вид, никому руки не подал и говорил, что он член Государственной Думы».

Марголин заявляет:

«Категорически отвечаю, что в разговоре о деньгах и речи не могло быть, ибо Чеберяк говорила, что приехала мстить, и о деньгах не говорила. Сидел в номере в старой рабочей куртке. Руки не подал из нежелания протягивать руку Чеберяк».

Добавляет, что в Киеве Бразуль ему говорил, что на обратом пути обнаружил у Чеберяк пузырек с цианистым калием. Оказалось, что она приготовила его, „не зная—вдруг будете пытать". Чеберяк заявляет, что у нее были глицерин и пудра, и Бразуль выбросил даже коробочку, дабы не обнаружить, в каком городе были.

Подробныя показания дает Красовский. В мае 1911 года он прокурором был вызван из Сывиры, где служил становым приставом, для розысков об убийстве Ющинского, как специалист по раскрытию преступлений. Дело ему поручили вести самостоятельно, сносясь с следователем и прокурором и обращаясь, в случае надобности, к подполковнику Иванову. По опыту зная, что возможны неприятности, он взялся за розыски неохотно. Взял для поручений Полищука и Выгранова.

Затруднения со стороны чинов сыскного отделения тормозили работу, о чем он докладывал следователю и прокурору. По-видимому, обратили внимание, ибо в двадцатых числах мая Мищуку предложили прекратить розыски. Все первоначальные данные показывали, что преступление совершено воровской шайкой. Розыски затруднялись еще тем, что общение с обывателями было трудно: они отмалчивались, по-видимому, кого-то боясь.

На суде встречался с членами патриотических организаций Розмитальским и Голубевым, заинтересованными делом и обращавшимися к нему с распросами. О всяком своем действии он докладывал следователю и прокурору, и иногда даже прокурору судебной палаты. Свидетелю указывалось, в каких направлениях производились безуспешные розыски, и рекомендовалось выяснить, нет ли ритуального убийства. Рассказы обывателей слободки о недружелюбном отношении семья Приходько к Ющинскому, о жестоком обращении Луки, о деньгах, оставленных Чирковым, а также обнаружение в столе Луки записки с описанием височной кости заставили задержать Луку, походившего по приметам на неизвестного, виденного печником близ пещеры. Однако, все предположения относительно Приходько разбились о новые обстоятельства, заставившие свидетеля обратить внимание на Чеберякову, обыск у которой, однако, не дал ничего существенного. При обыске околоточный Кириченко, уведя Женю в другую комнату, начал расспрашивать его. Чеберякова из другой комнаты показала Жене на язык, Женя замолк.

Красовский возвращается к событиям в феврале и марте 1911 года. В феврале в Киеве было совершено огромное количество краж. Свидетель обратил внимание на Чеберяк, как противодержательницу. 10 февраля 1911 г. на Львовской улице была совершена крупная кража. Некоторые драгоценности были проданы Чеберяк, назвавшейся в магазине, где она продавала вещи, Ивановой. 6 марта, за четыре дня до убийства Ющинского, Чеберяк была обнаружена, но скрылась из участка. 9 марта были задержаны бывавшие у Чеберяк воры Лисунов, Модзелевский, Михалькевич и Мосак.

10 марта у Чеберяк произведен обыск. Когда случился ряд перечисленных неприятностей, члены шайки стали остерегаться Андрюши. К тому же, Андрюша, поссорившись с Женей, сказал "Сообщу в сыскное, что у твоей маменьки всегда воры".

Свидетель полагает, что Андрюша мешал шайке. Дальше свидетель подробно излагает показания Екатерины Дьяконовой, большей частью известные из обвинительного акта, добавляя, со слов Дьяконовой, с которой свидетель познакомился под видом сотрудника московских газет, приехавшего разузнать дело Ющинского, что Дьяконова видела 12 марта в квартире Чеберяк Сингаевского, Рудзинского и Латышева с которыми Чеберяк загадочно разговаривала; заметила суету и необычную обстановку; видела ванну, о которой Чеберяк сказала, что купала детей; видела тюк, о котором Чеберяк сказала, что это хлопцы принесли краденое.

Дьяконова также передавала, как воры вспоминали с Чеберяк погром 1905 г., в котором было так много награблено всякого добра, что Чеберяк топила печь шелковой материей. Красовский сообщает, что болезнь детей Чеберяковой совпала с положением дела, когда особенно часто допрашивались Женя и другие дети. Поведение Чеберяковой, взявшей Женю из больницы в очень тяжелом состоянии, показалось свидетелю подозрительным, и свидетель поручил Выгранову и Полищуку безотлучно находиться у Чеберяковых и следить, если мальчик заговорит. Однако, когда Женя, придя в сознание, начал говорить, мать поцелуями зажимала ему рот. Иногда ухудшалось здоровье Валентины, иногда казалось, что поправляется, но на следующий день оказывалось хуже. По словам Дьяконовой, Чеберякова не исполняла предписаний врача и, заперши квартиру, ходила целый день с приятельницей Равич. После смерти Валентины, мать была очень весела.

Останавливаясь на письме за подписью „Христианин", в котором сообщаюсь что у6ийство совершено евреями, свидетель высказывает убеждение, что письмо написано убийцей, ибо публике до вскрытия характер паранений не был известен. Более того, доктор Карпинский, отравляясь на вскрытие 22 марта, утром зашел в городскую управу и в беседе с членом управы Бурчаком сказал:

" Иду вскрывать труп, а вот получено письмо о числе уколов и характере поранений и о совершении убийства евреями".

Дьяконовы, впервые вызванные в полицию, находясь в хороших отношениях с Чеберяковой, сообщили ей о вызове. Чеберякова очень волновалась, просила не говорить о знакомстве с нею, особенно о посещавших ее лицах, просила, в случае, если разговоры коснутся ее, предупредить ее, ибо она не хочет даться в руки живой.

Параллельно Красовский вел энергичные розыски на почве предположения ритуального убийства. В связи с заключениями Сикорского свидетель произвел обыск в квартире Бейлиса, после ареста Бейлиса произвел обыск в шорной, допрашивал шорника Гульку и представил следователю взятые в шорной инструменты. Однако, говорит свидетель, в каком бы направлении розыски не проводились, обстоятельства всегда приводили к квартире Чеберяковой.

Свидетель подробно останавливается на этих обстоятельствах. Женя был способный, но скрытный и запуганный, и добиться от него многого было трудно, Женя, по словам Наталии Ющинской, имел большое влияние на Андрюшу. Часто, уходя в училище, Андрюша на самом деле, шел к Чеберяковым. Чеберякова всегда направляла свидетеля по двум путям: или родственного или ритуального убийства. Захарченко же, владелец усадьбы, где жили Чеберяковы, говорит:        

„Преступление совершено в моей усадьбе. Свидетель убедился, что со стеклянной галереи в квартире Чеберяковой прекрасно видна пещера, где обнаружен труп.

Первоначальное показание Шаховского против Бейлиса свидетель объясняет злобой, ибо Шаховской был привлечен за кражу с завода. Когда арестовали Бейлиса, следователь Фененко говорил, что арест страшно затруднил розыски. В то же врем на свидетеля посыпались отовсюду укоры. Сначала говорили, что он идет неправильным путем, потом заговорили о подкупе. В связи с этими слухами, а также действиями против свидетеля Мищука и Полищука свидетель попросил освободить его от розысков. Члены патриотических организаций, недовольные розысками свидетеля, по его словам, вели агитацию против него. 31 декабря 1911 г. свидетель был уволен. Прибыл в Киев. желая реабилитировать себя, и вновь приступил к розыскам по собственному почину.

Свидетель свои сведения о Чеберяковой сообщил Бразулю и сетовал, что нет помощников.

Бразуль указал на Махалина, привлекшего к розыскам Караева, которого свидетель хорошо знал.

 

Выработали план получить сведения от Сингаевского. Караев, пользовавшийся доверием в преступном мире, отправился к Сингаевскому. Сказав, что нужно собрать людей, способных к осво6ождению из заключения известного разбойника Фетисова, родственника Сингаевского, Караев сообщил Сингаевскому, что вызывался в жандармское управление и слышал, как называли фамилии Сингаевского, Рудзинского и Латышева. При этих словах Сингаевский взволновался и предложил убить Дьяконовых.

На вопрос Караева относительно необыкновеннаго способа убийства Ющинскаго, Сингаевский сказал:

„Это министерская голова Рудзинскаго расписала так».

Сингаевский затем сказал, что нужно ночью выкрасть дело из жандармского управления и убить подполковника Иванова. При разговоре присутствовал Махалин. В дальнейшем, однако, Сингаевский заподозрив что-либо, перестал говорить.

 Далее открылось новое обстоятельство: парикмахер Швачко после оглашения в печати данных частнаго расследования со снимками причастных к делу, сообщил, что в одном из них узнал человека, вместе с ним содержавшегося в участке, а именно— Рудзинскаго. Проснувшись ночью в камере, Швачко услыхал, что один из заключенных спрашивал: "За что его так расписали?" Другой, оказавшийся Рудзинским, ответил: «Пусть не предательствует, собака»!

Швачко пояснил затем, что имеет сведения, что подготовлялось ограбление Софийского собора. Взломать дверь было нельзя, а нужно, чтобы кто-нибудь пролез сквозь решетку; взрослому этого сделать нельзя, а потому решили использовать Ющинскаго, который, пролезши, открыл бы засов. Эти сведения свидетель изложил на допросах у следователя Машкевича, но через день был отправлен в тюрьму по обвинению,— говорит свидетель, в невероятном преступлении—служебном подлоге; был затем оправдан судебной палатой, однако, продолжать расследование уже не мог.

При перекрестном допросе, отвечая прокурору, Красовский показывает, что арестовал Луку Приходько, придавая большое значение запискам о височной кости, а также показаниям печника. Подгримировывал Луку, полагая, что 12 марта неизвестный, которого видел в Загоровщине печник, был подгримирован. Свидетель обо всем подробно докладывал следователю. Места Федору Нежинскому за оказание услуг в деле раскрытия не обещал, а лишь ободрял, видя, что многих запугивают.

Докладывая обо всем следователю, свидетель в июле говорил о возможности и ритуального убийства. Возможно, что изложил это и в протоколе. Дабы расположить к себе детей Чеберяковой, возил им конфеты и печенье, поручая покупку таковых Полищуку и Выгранову, между которыми никакой разницы не делал, оценивая каждого лишь с точки зрения приносимой ими пользы.

 О находке свертка на Юрковской горе с двумя стержнями и кусочками материи первый сообщил Полищук. Уничтожение шелковой материи Верой Чеберяк свидетель относит ко времени обысков у Чеберяк. Сама Чеберяк говорила, что была в близких отношениях с Бейлисом. Расходы на получение сведений от Дьяконовых Красовский производил из своего кармана, считая эти сведения заслуживающими доверия. Об убийстве Андрюши Рудзинским и другими Дьяконова слышал от самой Чеберяк, а также от человека в маске,- от кого раньше, свидетель не знает.

Красовский, при допросе Замысловским считает ли он Андрюшу настолько порочным, чтобы он был способным после говения приготовляться к краже в соборе, отвечает утвердительно. На вопрос, как установлено жестокое обращение отчима и матери, отвечает, что со слов Нежинского и отчасти Натальи Ющинской.

На вопрос, где нашел при обыске у Луки записку о височной кости, показывает, что в станке под картоном.  Далее Замысловский, указывая на аресты родственников убитого, заключает, что розыски были направлены в разные стороны, однако, аресты в одну. На указание, что до ареста Бейлиса свидетель не трогал Чеберяковой, свидетель возражает, что производил у Чеберяковой обыск в мае, потом Чеберякова была арестована, но не помнит, до ареста Бейлиса или после, кажется— одновременно.

На вопрос, зачем делался Мищуком подлог вещественных доказательств, если против Чеберяковой было много улик, свидетель отвечает, что по этому делу было следствие, и его это не касалось. На вопрос, известно ли свидетелю, что на суде Дьяконова ложно показывала в пользу Чеберяковой, Красовский объясняет, что тогда они находились под влиянием Чеберяковой. Свидетель верит всякому, чьи показания соответствуют обстоятельствам дела.

На указания Замысловского, что Дьяконовы бывали у Чеберяковой, следовательно, в воровском притоне, свидетель отвечает, что ему важно было добыть лицо, близко стоящее к Чеберяковой. На вопрос, не интересовала ли свидетеля работа с анархистом-коммунистом Караевым, отвечает, что политическое сгеdо Караева—-его частное дело. Караев взялся за дело, возмущаясь бессмысленным убийством.

Допрашиваемый Шмаковым, Красовский заявляет, что твердо убежден, что убийство не ритуальное. На вопрос Шмакова, как примирить заявление свидетеля, что Чеберяк боялась обыска, однако, держала в квартире труп Ющинского три дня, Красовский отвечает, что она была в беспомощном положении:         сообщники частью разбежались, частью были арестованы и, оставляя труп в квартире, она шла на отчаянность.

При допросах Грузенбергом, Карабчевским и Маклаковым свидетель сообщает, что аресты Приходько и Нежинского произведены в порядке охраны жандармским  управлением, без ведома прокурора. О краже оружия из магазина Куровского свидетелю известно, что украдено 80 револьверов  и патроны; все оружие попало к Чеберяковой. Револьверы она передала на хранение близкой подруге Равич, а патроны найдены у Чеберяковой.

Вскрытие умерших детей Чеберяковой установило, что смерть произошла от дезинтерии, а не от отравления. Когда заговорили об убийстве Ющинского, Рудзинский, для установления своего алиби заявил, что в ночь на 13 марта совершил кражу из оптического магазина. Однако, его не привлекли. Свидетель не верил в июле 1912 г. слухам, исходившим от членов "Двуглавого Орла", говоривших, что Красовский на днях будет арестован, „но в результате,—заявляет свидетель,—оказалось, что они были более осведомлены, чем я".

На вопрос Грузенберга об отношении Павловича к Чеберяк свидетель отвечает, что Павлович, бывший член "Двуглавого Орла", грабитель и квартирный вор, отбывал наказание за кражу со взломом, на похоронах Ющинскаго арестован за разбрасывание прокламаций. На вопрос председателя, откуда известно последнее обстоятельство, Красовский отвечает, что об этом открыто говорилось среди чинов полиции. Далее Красовский показывает, что Павлович арестован вместе с Пащенко за мошенническое получение денег. На вопрос председателя, достоверно ли об этом известно, Красовский заявляет, что относительно Павловича утверждает категорически, а относительно Пащенко наверное не знает. Шмаков спрашивает, известно ли свидетелю, что 22 марта в «Киевской Мысли» было напечатано об убийстве? Зарудный прерывает: „Об этом не было напечатано".

Председатель указывает Зарудному, что он не свидетель. Зарудный заявляет, что вопрос поставлен Шмаковым в утвердительной форме. Председатель указывает, что Зарудный должен дать окончить Шмакову и, если имеет заявление, просить разрешения, а не, прерывая противника, заявлять самовольно. Зарудный повторяет: "Об этом не было напечатано". Шмаков заявляет, что Зарудный говорит неправду. Зарудный просит председателя защитить его от оскорблений. Председатель заявляет, что не может защищать, ибо сам Зарудный ведет себя некорректно. Председатель объявляет Зарудному выговор, предупреждая, что будет принимать более репрессивные меры. На вопрос Шмакова свидетель заявляет, что в „Киевской Мысли* напечатано было лишь об обнаружении трупа с поранениями тупыми и острыми орудиями. На вопрос старшины свидетель показывает, что Голубеву и другим говорил для их успокоения, что убийство подозрительно, ибо они, фанатически верили в ритуальные убийства, раздражались в случай возражения. Делать же доклады Голубеву и Розмитальскому свидетель не был обязан. Доклады делал начальству и генерал-губернатору.

Продолжение допроса Красовскаго— завтра.

ИЗЪ ПЕЧАТИ

Отклики дела Бейлиса.

Русская печать о деле Бейлиса.

Конечно мнения разделились.

Правые «публицисты» усердно склоняют слово „жид", доказывают, что Бейлис виноват, что мальчик Ющинский убит с ритуальными целями:

На эти темы написано много вздора в "Русском Знамени", в „Земщине" и "Колоколе" и т. п. грязных листках.

„Русское Знамя" радуется наперед, что ритуальный характер убийства будет доказан на суде и тогда необходимо будет поставить ребром вопрос о допустимости такой религии, которая требует истязания живого человека, выкачиванием из него крови и употреблении этой крови даже в пишу.

Конечно, необходимо будет воспретить такую религию и изгнать всех тех, кто ей следует, в такие области, где бы они не могли соприкасаться с живыми людьми.