На всемирной парижской выставке — выставочные типы

1) Парижанка. 2) Алжирский ремесленник. 3) Арабка. 4) Поселянка из Берна. 5) Продавщица открытых писем, 6) Араб из Йемена. 7) Девушка из Боснии. 8) Босняк. 9) Английская аристократка. 10) Тунисский музыкант. 11) Алжирский негр. 12) Содержатель тунисского кафе. 13) Солдат-пехотинец. 14) Аббат. 15) Тунисец. 16) Алжирец. 17) Полицейский. 18) Солдат инженерных войск. 19) Турок. 20) Милиционер туземного войска. 21) Русский рабочий. 22) Черный музыкант.

На всемирной парижской выставке

(От нашего корреспондента)

Зрелища и увеселения

Вся выставка, в сущности, сплошное зрелище и увеселение. Нет отдела, где бы не играла музыка — в киосках снаружи целые оркестры, а внутри больших дворцов — пианистки или скрипачи; нет залы, где бы зрителей не забавляли панорамами, „мутоскопами" (механическими кинематографическими аппаратами), различными феноменами или диковинками, которых особенно много в ретроспективных секциях, переполненных коллекциями редкостных старинных вещей.

Но публика не удовлетворяется неисчерпаемой массой бесплатных развлечений, которые ей предоставляет выставка. И она идет на все более или менее дорогие „приманки" которые разбросаны в пределах светло-зеленой ограды, отделяющей эту грандиозную международную ярмарку от остального Парижа. А этих „приманок" так много, что туристу не хватило бы и двух месяцев, чтобы побывать везде, не пренебрегая в то же время и серьезной стороной выставки. Добросовестному же хроникеру необходимо придерживаться известной системы, чтобы ознакомить с ними читателей.

Выставка Всемирная выставка 1900 года в Париже: швейцарская деревня

Главными, увеселительными предприятиями выставки, как по сложности и размерам, так и по затраченным на них капиталам, являются швейцарская деревня, городок „Старый Париж" и поселок „Андалузия". Эти предприятия были подробно описаны в № 15 „Огонька". К их разряду принадлежит еще другой поселок, находящийся на Марсовом поле—„Венеция в Париже", но это „приманка" далеко не неотразимая. Здесь можно видеть два ресторана и две лавочки, устроившиеся в зданиях, которые представляют довольно мизерное воспроизведение роскошных дворцов Венеции. В стороне очень плохая панорама; по широкому рву, наполненному водой, движутся гондолы. Если уж заглянуть сюда, то только вечером, когда освещение скрашивает бутафорскую убогость декораций и когда певцы исполняют баркароллы, а белые голуби прохаживаются между ног: тогда, пожалуй, можно найти здесь нечто похожее на венецианский пейзаж.

Остальные „приманки" можно разделить на две категории: в одну входят театры и концерты, а в другую — специально выставочные забавы и развлечения. Остановимся прежде всего на первой.

Музыка всех стран и всех народов беспрерывно оглашает выставку с утра до вечера. Больше всего насыщают воздух волнами гармонии оркестры иностранных ресторанов. Не всегда национальность музыкантов отвечает вывеске ресторанов, но это безразлично: не даром же выставку называют Космополисом. К тому же, если в сиамском ресторане играет венский оркестр, в тунисском — неаполитанский, а в алжирском—барселонский, то в румынском ресторане подвизается, действительно, первоклассный румынский оркестр, в венгерском — упражняется хор неподдельных мадьяров, равно как и в сербском показывают свое искусство тамбураши, а в босняцком исполняют австрийские композиции настоящие уроженцы оккупированных провинций.

Следует также отметить, что если и в русском „боярском" ресторане играет самый вульгарный французский оркестр скрипачей, то в московском ресторане общества спальных вагонов франко-русский духовой оркестр услаждает слух посетителей, чередуясь с русско-цыганским хором. Более серьезный характер имеют международные концерты, устраиваемые в большой зале дворца Трокадеро; недавно здесь выступило немецкое певческое общество из Кельна, а теперь поет шведский студенческий хор из Упсалы.

Театры и концерты

Театров и концертов всего больше, разумеется, французских, в особенности специально парижских; выступает на выставке немало и артистов изо всей Европы, с Востока и даже с Крайнего Востока. Публика на выбор может видеть игру и танцы артистов всех цветов кожи и слышать пение на всех языках.

Целая улица отведена специально парижским увеселительным учреждениям. Она так и называется Парижской улицей — и идет по правому берегу Сены параллельно с улицей Народов, проведенной по левой набережной. Посетителю можно посоветовать пройти улицу с одного края до другого и, осмотрев ее с внешней стороны, не заходить ни в один из выстроенных здесь балаганов. С внешней стороны это очень занимательно, но внутри и дорого и мало интересно: за три франка посетителям преподносят спектакль в 15—20 минут, который они могут видеть и дешевле и удобнее на Монмартре, парижском Олимпе, где царят французские музы и где в так называемых литературных кабачках выступают перед публикой с своими произведениями молодые, еще не совсем признанные поэты и композиторы.

На Парижской улице устроены отделения этих кабачков йод названием: „Rоulоttе", „Grаnd Guignol" и др., где на эстрадах можно послушать монмартрских певцов с именем, Ксанрофа, Брюана, Риктюса. Известная танцовщица с световыми эффектами Лои Фуллер имеет здесь собственный балаган.

В другом балагане культивируют старинную французскую песню: артисты и артистки в костюмах средних веков, а также прошлого столетия исполняют романсы старых авторов и народныя песни былых времен; впечатление дополняет строго выдержанная в стиле Людовика XIV обстановка.

Дальше есть балаганы под фирмами: „веселых авторов",  „дома смеха", „марионеток Гильома". Здесь репертуар отчасти гривуазный, а отчасти политический. Нецензурные шансонетки сменяются политическими сатирами. „Марионетки Гильома" дополняют сатиры жестами и эволюциями. В общем это, однако, довольно бедное проявление французского остроумия.

В одном конце улицы стоят еще „театр живых картин" и Рhotocinema-Тhrаtrе — комбинация фонографа с кинематографическими сеансами, на которых можно слышать эхо и видеть тень известных артисток, Сарры Бернар, Решанбер, Режан, в лучших их ролях — а в другом конце действует „дворец танцев", где исполняются танцы всех времен и всех народов. Сюда, пожалуй, небезынтересно заглянуть приезжему человеку.

По части французских танцев исполняются менуэты, гавоты, раssе-рiеd, а затем канкан и сhahut —то отдельными нумерами, а то в небольших балетах. Но кроме местных представительниц хореографии, есть немало и экзотических танцовщиц: баядерок из Индии, японок, китаянок, негритянок, показывающих разного рода женскую грацию и женскую красоту.

Однако, главный интерес Парижской улицы все-таки во внешней ее обстановке. Как и на настоящих ярмарках, артисты и артистки всех увеселительных балаганов „пародируют" на улице пред публикой, выступая в роли зазывателей, декламируя стихи, отпуская шутки, паясничая и кривляясь. Подражая манерам настоящих ярмарочных лицедеев, они отличаются от последних только тем, что одеты в богатые, строго выдержанные костюмы и берут за вход не два су, а три франка. Это не мешает публике забавляться, и здесь с утра до позднего вечера раздается музыка с барабанным боем, крики, пение и смех. По вечерам здесь к тому еще горит хорошая иллюминация.

На другой стороне Сены, по улице Народов, над павильоном Греции имеется кафе-концерт, где танцуют и поют жгучие гречанки, а в ресторане под испанским павильоном упражняются не менее жгучие испанки. Певицы и танцовщицы из Севильи и Гренады также водятся, хотя и в ограниченном числе, в „Андалузии", где большинство артисток — переряженные француженки.

В „швейцарской деревне" и в тирольском замке (под Эйфелевой башней) раздаются неподдельные трели настоящих горцев. По-немецки, по-английски и по-итальянски часто поют также в театре „Бодиньер", в „Старом Париже". В „Русском Местечке" на эспланаде Инвалидов нет музыки, но зато по соседству играет венский оркестр, а на другом краю эспланады, где устроены поселки различных провинциальных типов Франции — деревни провансальская, пуатевинская, гасконская, бретонская — беспрерывно раздаются местные песни с аккомпаниментом на местных инструментах: звуки дудок и тамбуринов уже издали режут ухо.

Восточные театры и концерты разбросаны по всей выставке. У Эйфелевой башни в павильоне Марокко небольшой арабский концерт. А у Трокадеро, на Алжирской улице, находится несколько низкопробных учреждений, где туземные труппы играют, поют и танцуют: главный нумер программы—„танец живота", но здесь также находят удовлетворение любители, которым нравятся дикие негритянские пляски.

Несколько раз в день аллеи Трокадеро обходит оригинальная процессия „короля Рмикиа и его свиты": впереди два рослых негра с обнаженными саблями, затем, окружая пол дюжину женщин с закрытыми лицами, ходят евнухи и телохранители со знаменами, а также музыканты со своими инструментами; это— труппа одного из балаганов Алжирской улицы. Своими знаменами, своими костюмами, а главное, своей музыкой она задерживает внимание прохожих и увлекает их за собой к кассе театра. На улице Народов, в павильоне Персии, устроен также восточный театр, а в павильоне Турции даже целых два. Здесь представляют небольшие пьесы с характерными бытовыми сценами, как напр., свадебный обряд в Дамаске.

Кроме восточных танцев и песен, публике показывают состязание на мечах — очень увлекательное, хотя и мало напоминающее изысканные приемы современного европейского фехтования. В этих театрах женский персонал представляют гречанки, левантинки и армянки, но „местный колорит" сохранен в костюмах и манерах, а это главное. Но самый лучший из восточных театров, несомненно, египетский. Туземная труппа дает представление арабской сказки „Антар“, сказки о том, как арабский витязь с этим именем преодолевал всевозможные препятствия, чтобы добыть свою невесту Аблу. Все действие сводится, впрочем, как и в других восточных театрах выставки, к хоровому пению под аккомпанемент лютней, тамбуринов и цимбал, к пляскам, к состязанию на мечах и кинжалах.

Заунывный речитатив запевалы объясняет ход сказки, которая заканчивается предсвадебной церемонией умыкания невесты: родственники хороводом окружают Аблу, но Антар, повертевшись и поиграв с ними, вызывает невесту и убегает. Музыка здесь не гармоничнее и танцы не изящнее, чем на Алжирской улице, но у египетской труппы лучшие костюмы, большее одушевление и своеобразная виртуозность, а также и более разнообразный репертуар.

Еще более экзотические спектакли дают театры аннамитский, явайский и китайский. Последний помещается в одном из павильонов Небесной империи, при ресторане, где желающим подают ласточкины гнезда и консервы саранчи в сметане. На эстраде этого ресторана, под звуки туземной мандолины, упражняются эквилибристы, жонглеры и фокусники, показывая такие штуки, которые крайне редко приходится видеть в европейских цирках.

Явайский театр находится в здании панорамы „Вокруг света", близ Эйфелевой башни; там упражняются явайские танцовщицы, которые имели такой успех на прошлой выставке. На этот раз о них мало слышно, так как антрепренер явайского театра совсем не тратился на рекламы, тогда как его предшественник в 1889 году расходовал сотни тысяч, заставляя французские газеты воспевать своеобразную прелесть золотистых танцовщиц с далекого острова.

Газеты тогда сильно преувеличивали. У танцовщиц с Явы кожа совсем не золотистая, а мутно-сивого цвета, а танцы их ничего восхитительного или увлекательного не представляют. Но, все-таки, спектакль здесь очень интересный. На сцене, поджав ноги, сидит пол дюжина музыкантов упражняясь на тазах и горшках, бутылках и стаканах. Эти странные инструменты издают очень гармонический звон с чудными переливами и ласкающим резонансом. Никакого определенного мотива ухо не улавливает: это веселый звон, который то переходит в торжественное гудение, то в тихий и жалобный скрип.

Выходят танцовщицы—пять маленьких женщин в раззолоченных костюмах. Они подвигаются величавой медленной поступью и выстраиваются перед музыкантами. Сразу и не поверишь, что это танцовщицы; глядя на их иератические позы, на загадочно неподвижные лица, с сжатыми губами и в даль устремленными глазами, можно скорее подумать, что это буддийские идолы, сошедшие с своих пьедесталов.

И такое впечатление не проходит даже, когда они начинают танцевать. Вся пляска у них заключается в мерных и величавых движениях плечами и руками; ногами они как будто прикованы к месту, а если они изредка и меняют позиции, то ходят, не сгибая ног, точно плывут. Ничего похожего на европейскую хореографию с ее мимикой и ножными жестами; ни одной улыбки, ни одного жизнерадостного телодвижения.

Эти танцы - священное занятие, религиозное упражнение, французская публика смеется, глядя на этих маленьких женщин, которые танцуют, загибая и вращая узенькие длинные кисти рук и помахивая платочками, привязанными к поясам, но в их упражнениях много своеобразной грации, и их, действительно, можно порой предпочитать самым шаловливым па танцовщиц парижской Оперы. К тому же такое предпочтение проявила сама Клео-де-Мерод, известнейшая, если и не лучшая из танцовщиц парижской Оперы — и проявила настолько, что выступила из состава казенного театра, чтобы иметь возможность исполнять индусские танцы на выставке. Она теперь прима-балерина аннамитского театра, успех которого, благодаря ее участию, обеспечен.

Аннамитский театр помещается среди французских колоний у Трокадеро, на участке Индо-Китая, рядом с величественной погодой Шо-Лон. Спектакль, возвещаемый мерными звуками гонга, которые привлекают публику, состоит из хорового пения, „мимодрамы“ и балета. Увертюра и финал—аннамитское пение, которое комментирует представление; „мимодрама" исполняется под звуки европейского оркестра, а балет, в котором выступает великолепно костюмированная Клео-де-Мерод, происходит под аннамитскую музыку. Поют аннамиты какими-то птичьими голосами речитативы с удивительными модуляциями.

„Мимодрама" представляет старинную индусскую сказку о "Ворвонге и Совиронге". Ворвонг добродетельный молодой человек, а Совиронг — злая ведьма. Ворвонг заблудился в лесу, и Совиронг желает его погубить. Но ему на помощь является сначала какой-то отшельник, который снабжает его чудодейственным талисманом, а затем молодая принцесса Кесси, которая влюбляется в него, спасает от врагов и заступается за него перед королевой. „Мимодрама", в которой все действие производится только мимикой и жестами, кончается тем, что королева дает свое согласие на брак Кесси и Ворвонга. И по случаю свадебного торжества аннамитская труппа отходит в сторону и, уступая место Клео-де-Мерод, сопровождает ее танцы туземным пением. А Клео-де-Мерод, подражая явайским танцовщицам, мерно и величаво изгибает и вращает кисти рук с длинными-предлинными раззолоченными ногтями. Однако, привычки европейской хореографии в ней иногда берут верх, и она нет-нет да топнет ногой и закружится по сцене, что, вероятно, должно немало удивлять аннамитский хор.

Забавы и развлечения

„Аttractions" второй категории на выставке, кажется, еще больше, чем театров и концертов. Во всяком случае, за раз не перечислить, и пока мы остановимся только на некоторых из них.

„Гвоздем" выставки 1889 г. была Эйфелева башня. Она и теперь стоит к услугам посетителей, нарушая правило non bis in idem. Но за 11 лет она успела надоесть парижанам и она оставалась бы совсем одинокой, если бы иностранцы, никогда в Париже не бывавшие, не испытывали желание посмотреть на выставку с высоты третьей площадки железного гиганта, сооруженного Эйфелем. Подъемные машины подымают очень мало посетителей, и кассиры башни, вероятно, с горечью вспоминают о том, как в 1889 г. публика выстаивала по целым часам перед кассами, раньше чем попасть на первую очередь пассажиров на вторую площадку.

Общество Эйфелевой башни сделало все возможное, чтобы освежить свою "приманку": оно перекрасило башню в краску посветлее и пожелтее, затем оно переменило форму кондукторов и контролеров и, наконец, дало новые названия ресторанам и киоскам на всех трех площадках. Но в сущности все осталось по-прежнему и „большая" на приманку не поддается. Эйфелева башня пережила свою славу, и она служит только по вечерам, при общей иллюстрации, как интересный световой мотив. К тому же у нее имеется опасный конкурент — „Большое парижское колесо". Чтобы любоваться сверху выставкой, публика предпочтительно ходит сюда. Большое колесо, правда, подымает не так высоко, как подъемные машины Эйфелевой башни, но впечатление от подъема получается очень приятное. Колесо вертится медленно, и расстилающаяся под ногами выставочная панорама как бы сама находится в движении. Колесо диаметром в 106 метров, и к гигантскому ободу его прикреплено 80 вагонеток с помещением в каждой для 20 пассажиров. Особенно интересно в одном из таких вагонеток совершить круговое путешествие во время иллюминации.

Во время же иллюминации интересно посетить „светящийся дворец", который стоит у Эйфелевой башни, на берегу пруда. Он по вечерам весь в огне, и все в нем горит — входные двери, перила и ступени лестницы, балконы, стены, купол, а в залах сплошь иллюминованы полы, плафоны, драпри, портьеры, диваны и столы. Впечатление поистине феерическое.

„Светящийся дворец—весь из стекла; это киоск крайне фантастического рисунка: на куполе высится статуя „Электрионы - дочери солнца", работы нашей полусоотечественницы графини Албацци, урожденной Квятковской. В нижнем помещении устроен игрушечный стеклянный завод, где на глазах публики изготовляют различные безделушки из стекла „Светящийся дворец" блестит и днем на солнце, но всего красивее он, разумеется, по вечерам, когда он весь иллюминован.

По соседству находится дворец костюмов - богатый художественный музей, о котором у нас уже говорилось в  „Огоньке". Дальше стоит здание панорамы „Вокруг света", которая, кроме явайского театра, заключает на верхнем этаже большую круглую залу, где различные экзотические группы одновременно представляют бытовые сцены: японки, сидя на корточках, распивают чай, китаянки играют в костяшки, индусски плетут венки.

В нижнем этаже можно видеть понорамы Токио, Шанхая, Бомбея, Порт-Саида. Любопытно самое здание „Тоur dе Моndе". Каждая сторона его представляет образец азиатской архитектуры — японской, китайской, камбоджской, индусской.

На Парижской улице, кроме увеселительных балаганов, есть также другого сорта „аttractions“. Это — „дом вверх дном" и аквариум. „Аквариум" не богат, но он отличается от обычных учреждений этого рода фантастичностью своей обстановки. За стеклами видны не только обыкновенные обитатели подводного царства, но и водолазы, а также живые наяды, которые в сущности находятся на суше, в воде представляется лишь их отражение. Впрочем, эта обстановка слишком убога, чтобы вызывать игру воображения, и посетитель, уплативший деньги за вход, уходит отсюда скорее разочарованный.

18 июня (1 июля).    

Е. Дмитриев.

Огонек, №24, 26 июня (9 июля) 1900 г.

Еще по теме

Современное состояние работ на Всемирной выставке в Париже

Парижская всемирная выставка 1900 г. Часть 1

Парижская всемирная выставка 1900 г. Часть 2

Россия на всемирной выставке в Париже. Часть 1

..............................................

На всемирной парижской выставке. Русская секция воспитания и образования

На всемирной парижской выставке. Зрелища и увеселения

На всемирной парижской выставке. Забавы и развлечения