Как Франция проиграла войну Часть 1 - 13 Ноября 2020 - Дневник

Французский журналист А. Моруа, который с первого дня военных действий до заключения перемирия был офицером для связи при английской экспедиционной армии во Франции, описывает в серии статей свои впечатления.

Первая глава посвящена истории объявления войны, в остальных главах описываются военные и политические события прошлой зимы и драматические эпизоды, происходившие во время немецкого наступления и разрыва между Англией и Францией.

В конце 1935 г. я был приглашен к лэди Лесли, где также присутствовал ее племянник У. Черчилль. После обеда Черчилль пригласил меня в соседнюю комнату и сказал мне:

«Мистер Моруа, вы не должны больше писать романы или биографии. Нет! Каждый день вы должны писать одну статью, каждый день одну и ту же статью. В любой форме, которая вам нравится, вы должны пронести через эти статьи одну и ту же мысль: французская авиация, которая была когда-то одной из лучших в мире, отодвинулась на 4-е или 5-е место; германская авиация, которая раньше вовсе не существовала, имеет шансы стать лучшей в мире.

Если вы поступите так и сумеете внушить Франции эту мысль, то сделаете гораздо больше, чем если вы будете заниматься описанием страстей какой-нибудь женщины или переживаний мужчины».

На мой ответ, что я, к сожалению, не специалист, что у меня нет авторитета для разговора на эту тему и что я лучше буду продолжать писать романы и биографии, Черчилль ответил:

«Вы неправы. Сейчас есть только одна тема, которая может интересовать французов, а именно угроза германской авиации».

Статьи, которых требовал от меня Черчилль, я никогда не писал и сегодня очень сожалею об этом. Разговор с ним произвел на меня глубокое впечатление и вызвал во мне беспокойство. Много раз я спрашивал у соответствующих лиц о состоянии нашей авиации, но каждый раз ответ был уклончивым или пессимистичным.

— «Если вспыхнет война, — сказал мне один полковник, командовавший эскадрильей бомбовозов в Лионе, — то мы все храбро умрем, но больше мы ничего сделать не сможем».

— «Почему?» — спросил я.

— «Потому, что мы слишком малочисленны и наши машины устарели».

В 1930 г. положение еще более ухудшилось. Занятие фабрик, недостаток энергии у правительства, бюрократические обстоятельства и сумасбродные требования профсоюзов снизили продукцию почти до нуля. В 1937 г. количество ежемесячного выпуска во Франции самолетов снизилось до невероятной цифры: 38. И это в то время, когда в Германии ежемесячно производилась тысяча самолетов. В то время, когда во Франции продолжалась вражда между предпринимателями и рабочими, в Германии были мобилизованы все силы на подготовку к войне.

Во Франции циркулировали бессмысленные истории о слабости национал-социалистического режима. Люди, которые по-настоящему знали Германию, как сэр Эрик Финис, английский посол в Берлине, и его французский коллега Франсуа Понсе, предупреждали еще за несколько лет. Я вспоминаю разговор этих дипломатов в 1937 г., на котором я присутствовал:

«Не следует себе строить иллюзии,— сказал Франсуа Понсе, — Германия сильна, она это знает и полна решимости использовать свою силу. Франция и Англия могут выбирать одно из двух: либо оба наши государства должны отказаться от всего остального и сконцентрировать всю свою энергию на вооружениях, либо следует искать пути соглашения с Германией».

«Возможно ли это?» — спросил я. — «Действительно ли Германия желает соглашения?»

Франсуа Понсе ответил:

«Германия ничего не хочет и хочет всего... Германия хочет в первую очередь быть динамичной и ввести изменения... Если продолжать писать ноты и произносить речи вместо того, чтобы строить танки и самолеты, то мы прямым путем придем к войне, которую мы не сможем выиграть...»

Такую оценку давал не только Франсуа Понсе. Другие правительства, которые сравнили военные расходы Германии с нашими и английскими, хорошо поняли, что соотношение сил в Европе изменилось, и многие из них приняли соответствующие меры предосторожности. Французский посол в Варшаве Ларош сказал мне однажды, что несправедливо упрекать Польшу за то, что, начиная с 1930 г., она начала искать благосклонности Германии.

«Что можно было ожидать другого? Когда они видят, что Германия вооружается, а Франция и Англия ничего не делают, чтобы затруднить ей это, когда они в марте 1936 г. видят занятие Гитлером Рейнской области без того, чтобы Франция подняла хоть один палец, чтобы его задержать, когда они слышат по радио заявление французского министр-президента о том, что он не допустит, чтобы Страсбург находился в зоне, достигаемой немецкими орудиями, и потом за этим заявлением не следуют никакие действия, то они теряют всякое доверие к нам.

Руководители Польши заявили мне тогда, что если Франция не помешает вооружениям Германии, то Польша будет вынуждена пойти на сближение с ней. Это и произошло. По тем же причинам из-под французского влияния в то время ускользнули и Бельгия с Югославией».

Ответственность Великобритании при этом была по меньшей мере столь же велика, сколько французская. Влиятельные группы удерживали Великобританию от правильной, предусмотрительной внешней политики. Банкиры Сити наивно надеялись, что с этой страной, громко заявляющей о своих планах автаркии, можно еще делать дела. Другие влиятельные англичане видели в Германии заслон против большевистской революции. Одновременно интеллигентствующие либералы проповедовали мир любой ценой.

Несомненно, что простые люди в Англии и Франции более или менее знали нашу слабость, так как в 1938 г. им была противна мысль о войне. Это можно было увидеть во время мюнхенской конференции. В Америке уже тогда открыто критиковали Чемберлена и Даладье.

После мюнхенской конференции политика умиротворения стала в Англии менее популярной. Английская общественность должна была удовлетвориться Мюнхеном, так как армия и авиация были недостаточно подготовлены.

Занятие немцами Праги было для Чемберлена и остальных сторонников политики умиротворения болезненным ударом. Он был убежден, что Гитлер никогда не присоединит не немецкое население. В своем возбуждении и гневе он неожиданным образом дал гарантию Польше. Я был тогда в Америке. В ту же минуту мне стало ясно, что это означает войну.

Внезапное возвращение Англии в область европейской политической кооперации привело к более тесному сближению с Францией. В июне 1939 г. на обеде, данном франко-британским союзом, английский военный министр Хор-Белиша заявил, что в случае войны британские войска будут сражаться под руководством французского главнокомандующего и что он гордится возможностью говорить о «нашем генерале Гамелене».

Несколькими днями позже в Париж опять приехал Хор-Белиша и Черчилль, чтобы присутствовать на параде 14 июля. Мы собрали для парада все, что составляло гордость Франции. Черчилль сиял. Мы еще тогда не знали, что храбрость и военная способность людей бессильны, если техническое снаряжение недостаточно.

Вечером меня посетил Хор-Белиша. Он рассказывал мне о трудности, которые встречаются при создании английской армии.

«Воинская повинность пока только формула, а не действительность. Не хватает оружия, чтобы вооружить всех военнообязанных, нет офицеров для их обучения. Офицеры мировой войны не могут обращаться с новым оружием».

На вопрос о том, сколько же дивизий он сможет послать во Францию, если завтра вспыхнет война, он ответил:

«В первый момент самое большее — шесть».

Это число испугало меня, но еще больше я испугался, когда немного позже узнал, что наш генеральный штаб потребовал от Англии на все время войны только 32 дивизии. Я вспомнил, что в 1918 г. у нас было не меньше 85 британских дивизий и что тогда Америка, Россия, Италия и Япония были нашими союзниками и, даже несмотря на это, мы были на волосок от поражения.

От Боннэ, тогдашнего министра иностранных дел, я услышал следующее:

«За несколько дней до войны, примерно в конце августа 1939 г., я пригласил к себе двух высших офицеров, ответственных за командование нашей армией и авиацией. Я заявил, что если они мне скажут, что у нас нет шансов на победу, то я посоветую полякам уступить Германии Данциг и коридор. Это будет лучше, чем уничтожение нашей страны, что одновременно означало бы и уничтожение Польши.

Возможно, что в наших интересах будет задержать войну с тем, чтобы выиграть год или шесть месяцев для развертывания огромной кампании вооружений.

Офицеры мне ответили — каждый за себя, что они не видят никаких оснований военного характера для задержки войны, так как такая задержка будет полезна не только нам, но и немцам».

Несмотря на это, Боннэ предпринял последнюю попытку. В 13 часов 31 августа ему телефонировал Франсуа Понсе, французский посол в Риме, и сообщил, что граф Чиано предложил ему созвать конференцию для обсуждения польской проблемы и всех спорных вопросов. Боннэ верил в искренность Чиано. Италия не была готова к войне.

Общественное мнение в Италии было против войны. Без войны Италия смогла бы добиться на конференции удовлетворения большой части своих требований. Боннэ обратился к Даладье с просьбой поддержать его на заседания совета министров, где он внесет предложение о принятии итальянского предложения. Даладье обещал свою поддержку.

Но вечером, на заседании, Боннэ натолкнулся на сопротивление Даладье. Итальянское предложение не было окончательно отвергнуто, но совет министров выразил желание, чтобы сперва были продолжены прямые германо-польские переговоры. На следующий день, рано утром, германские войска перешли польскую границу.

В 14 часов 15 мин. следующего дня Чиано позвонил Боннэ и сказал, что все еще не поздно решить вопрос о созыве конференции. Боннэ обещал итальянскому министру, что до следующего дня — воскресенья 3.IX — он не направит Германии окончательного ультиматума. В связи с этим произошел своеобразный эпизод, который, насколько мне известно, еще до сих пор нигде не объяснен.

Известно, что в соответствии с обещанием, которое Боннэ дал Чиано, Франция ждала с направлением ультиматума Германии до полудня и с объявлением войны — до 17 часов. Англия же, напротив, объявила войну в 11 часов утра. Объясняется этот своеобразный поступок следующим: общественное мнение Англии в 1939 г. было против всяких новых капитуляций; это привело к тому, что 3 сентября в 9 ч. утра лорд Галифакс позвонил Боннэ и сказал ему, что парламент созван на полдень и что если премьер-министр появится там без того, чтобы было сдержано обещание, данное Польше, то он может натолкнуться там на единодушную волну негодования.

Так началась война, которая, поскольку это касается Франции, была проиграна уже в тот момент, когда она началась. У нас не было достаточно самолетов, танков, зенитной артиллерии. У нас не было достаточно фабрик для производства того, что нам не хватало. Война уже заранее была проиграна потому, что наш союзник владел только крошечной армией и не обладал необходимыми средствами для ее увеличения.

На мой вопрос о том, почему Англия уступила во время конфликта из-за Абиссинии, Уинстон Черчилль как-то дал мне характерный ответ:

«Есть интересные животные — щитоносцы, которые в определенные периоды своей жизни теряют свою защитную броню. Когда наступает такой период, то это животное забирается в щель и ждет, пока у него вырастет броня и оно опять сможет стать борцом, господином вод. Из-за ошибки своих недальновидных министров Англия потеряла свою броню и мы должны подождать, пока окрепнет и станет сильной наша броня».

Обстоятельства вынудили Францию и Англию выбраться из свои щелей без достаточно окрепшей брони.

Красная звезда 1940 № 268, 16 ноября - Франция

Еще по теме:

«Кто предал Францию?». Часть 1

«Кто предал Францию?». Часть 2

Как Франция проиграла войну Часть 1

Как Франция проиграла войну Часть 2

Как Франция проиграла войну Часть 3

Как Франция проиграла войну Часть 4

Как Франция проиграла войну Часть 5

Как Франция проиграла войну Часть 6

Как Франция проиграла войну Часть 7