Плеханов. Очерк Леонида Добронравова (часть 1) - 17 Июля 2018 - Дневник

При звуках Марсельезы, которую играл военный оркестр, при громких криках „ура“—он стоял с букетом красных роз, поднесенных ему, глядя куда-то поверх голов окружившей его толпы.

Мне показалось, что смотрит он в свое прошлое, отделенное от этого дня сорока годами. Он был растроган. Его сухое, сдержанное лицо светилось внутренним каким-то сиянием. Он, казалось, ничего не видел, не слышал.

Его со всех сторон приветствовали; кто-то поцеловал ему руку.

С большим трудом можно было проводить его в тесной толпе и усадить в автомобиль.

Он шел, держа прямо свой стан, нимало не похожий на старика. Дорожная усталость, затенившая его глаза, не могла победить его бодрости. Движения его были легки, повороты головы энергичны и молоды.

В нем не было ничего русского. Он похож был на иностранца, точнее, на европейца, приехавшего в Россию.

Первые дни и первые недели его пребывания на родине прошли в приемах депутаций, министров и частных лиц, являвшихся приветствовать его, приехавшего „через смерть".

Затем он переехал на дачу в Царское Село, почувствовав недомогание и от петербургской суеты и от петербургского климата.

Но, живя в Царском, он руководил газетой „Единство", будучи главным ее редактором.

Каждый день, обсудив содержание следующего номера, мы, члены редакции, отправляли в Царское к Плеханову секретаря редакции или кого-нибудь, более свободного из наших товарищей, или кто вызывался съездить — с материалами для нумера.

И каждый день аккуратно Плеханов присылал свою очередную статью.

Плеханов сожалел, что нездоровье мешает ему жить в Петербурге, и что он вынужден редактировать газету, не выезжая из Царскаго Села.

Часто была в редакции жена его, Р. М. Плеханова, передавая его желания относительно той или иной стороны редакционного дела.

Однажды, после заседания, когда я прощался с нею, она сказала:

— Почему вы не приезжаете к нам, товарищ Добронравов? Приезжайте в это воскресенье, Жорж будет рад вас видеть.

Я поблагодарил, попросил кланяться Георгию Валентиновичу, но в воскресенье не поехал, боясь стеснить их и не желая нарушить их воскресного отдыха: я знал, что Плеханов работает всю неделю, устает от посетителей, и что единственный день отдыха для него воскресенье.

Но в то же воскресенье вечером ко мне заехал мой близкий друг, вернувшийся из Царского от Плеханова.

— Почему вы сегодня не были в Царском? Вас там ждали. Георгий Валентинович...

Он передал отзыв Плеханова обо мне, слишком незаслуженный мною и для меня радостный.

Мы условились поехать в Царское вдвоем.

II.

Однажды, в конце мая, придя в редакцию на заседание, я услыхал от швейцара:

— Георгий Валентинович приехали.

Заседание уже началось.

В огромной комнате с венецианским окном, наполненной солнечным светом, заседала редакция. За столом, посредине, сидел Плеханов, сложив на листе лежавшей пред ним бумаги сухие свои руки.

Я сел рядом, на свободный стул.

В комнате было солнечно-весело, в воздухе играли золотые пылинки. Слышен был городской полуденный шум, глухо долетавший сквозь закрытые окна. Разговор шел о покупке в Америке типографских машин для газеты.

Плеханов внимательно слушал докладчика, наклонив голову с гладко зачесанными волосами, с четким породистым профилем.

Густые, черные брови его, нависавшие над глазами, придавали его лицу немного суровый оттенок. На лбу выступали надбровные бугры—шишки мыслителя.

Он спросил, как скоро могут доставить машины.

Голос его ясный, звучный,—голос оратора, с твердыми, четкими интонациями; произношение безукоризненно; ничего в этом голосе, я бы сказал, обывательского, обиходного, но какая-то собранность чувствовалась в нем.

Одет он был с изысканной простотой; белоснежный воротник, повязанный старомодным галстуком, белоснежные манжеты.

В его движениях, во всем его облике сквозила породистость. Во внешности это был выдержанный, строгий аристократ.

Поэтому странно прозвучало обращение к нему председателя собрания:

— Товарищ Плеханов, слово принадлежит вам.

Он стал говорить о машинах с холодным спокойствием человека, вынужденного говорить о мало для него интересных предметах, но о которых говорить необходимо.

Кто-то из сидевших перебил его.

Он замолчал и, не глядя в ту сторону, откуда раздался голос, отчетливо сказал:

— Виноват, я еще не кончил.

Сказав то, что он хотел сказать, он стал чертить карандашом по бумаге. При одном из нажимов карандаш сломался. Плеханов неторопливо достал из кармана серый, замшевый, продолговатый чехольчик, вынул из него ножик, очинил карандаш и, вытерев нож, спрятал его в карман.

Такова аккуратность европейца, вошедшая у него в привычку.

Вопрос о машинах был исчерпан; председатель объявил перерыв.

Плеханов повернулся ко мне.

— Здравствуйте, товарищ Добронравов!

Я пожал его тонкую, сухую, крепкую руку.

— Скажите, вы просматриваете провинциальные газеты? В них должно быть много интересного материала.

Я ответил, что, действительно, материала там очень много, но воспользоваться им для газеты невозможно, так как размеры ее не позволяют освещать провинциальную жизнь так, как следовало бы это делать.

— Да, конечно, это очень жаль, но я имею в виду другое... У вас нет желания написать статью на основании этого газетного материала? Я сам подумывал это сделать, но у меня сейчас нет свободного времени.

Я поблагодарил его, но у меня тогда тоже не было времени, и я сослался на небольшие размеры газеты, говоря, что статья, судя по материалам, может быть велика.

— Это ничего не значит,—возразил Плеханов,—ее можно будет печатать фельетоном, в нескольких номерах подряд. Но, может быть, у вас есть другая тема?

Я сказал, что меня, по правде, прельщает иная тема: наша революция и речь Достоевского на пушкинском празднике.

—   Не советую вам заниматься сейчас Достоевским, в особенности Достоевским „Дневника писателя". Много туманной мистики. Мы должны исходит не из мистических предпосылок, но из реальных фактов, определяющих социальное бытие.

—   Достоевский и „Дневники писателя"—для меня реальный факт.

—   Разумеется, я этого не оспариваю. Но я говорю применительно к политическим обстоятельствам текущего времени. На нас надвигается контрреволюция. Давайте же освещать ее причины. Это имеет широкий общественный интерес. Итак, подумайте о статье. Мне хотелось бы, чтобы вы ее написали. А о Достоевском поговорим. Приезжайте в Царское.

Наш разговор прервали: надо было продолжать заседание.

"Нива", № 29, 1918 г.

Еще по теме:

Болезнь Г. В. Плеханова (май 1918 г.)

Кончина Г. В. Плеханова

Памяти Георгия Плеханова

Историческая роль Плеханова

Плеханов и рабочие массы

Снова вместе с Плехановым

Г. В. Плеханов и наши революции

Похороны Плеханова (9 июня 1918 г.)

Плеханов. Очерк Леонида Добронравова (часть 1)