Ленин

Обыватель всегда склонен к панике. Обыватель всегда склонен ожидать всяких ужасов. Обыватель всегда ждет пришествия антихриста.

Такой антихрист ныне явился. Этот антихрист—Ленин.

Падкие на сенсацию уличные и полууличные газеты—одни сами простодушно отразили на себя панику обывателя, другие — эксплуатируют ее в интересах розницы, третьи— поддерживают ее просто потому, что о лицах легче говорить, чем об идеях. И, как снежный ком, катится и растет новейшая «легенда об антихристе»...

Какая-то кучка анархистов пошла с черным знаменем к американскому посольству... Объяснение готово: ее ставят на счет всегдашнему яростному врагу анархистов Ленину.

Поспорили у «дворца Кшесинской» несколько запальчивых людей и от поводов перешли к «жестикуляции», так что пришлось их свести в комиссариат,—кончено дело:

это Ленин  начал арестовывать своих политических противников (спасайся, кто может), или наоборот: это начались аресты ленинцев. И в напуганном, горячечном воображении обывателя уже встает грозный фантом новой гражданской войны, во плоти и крови открывающей свое шествие по недавно успокоившимся улицам Петрограда.

Словом, реклама Ленину создается чисто американская и притом бесплатная.

Я думаю, что Ленин может только благодарить своих врагов за это усердие. Я думаю, что в интересах Ленина, именно, сделаться «жупелом» для буржуазии, доминировать над ее воображением, как живое воплощение призрака социальной войны, с головою Медузы, с развивающимися по ветру огненными волосами и с факелом поджогов в руке. Его может только радовать ненависть буржуазии, ему только на пользу, чтобы из литературных подворотен на него набрасывались ежедневно с пеною у рта все шавки и лайки. А когда против него выступят идейные противники из социалистического лагеря,—он постарается высокомерным и грубым ответом так раздражить их, чтобы они потеряли равновесие и наговорили полемических излишеств. Тогда его дело в шляпе: их можно смело свалить в одну кучу с героями буржуазной травли вождя социал-демократов, переименовавшего себя в «коммуниста».

Ведь, Ленин — это типическое порождение, я сказал бы больше—жертва тех ненормальных политических условий, которые господствовали в России доселе, жертва безвременья, когда все загонялось в подполье, когда социализм, который по самой природе своей должен органически вырастать из масс, вынужден был подбирать организацию сверху, выхватывая из массы элементы по усмотрению вождей и их адъютантов, когда так трудно, вернее, почти немыслимо было определить беспристрастно волю большинства партии и так легко было при всяком крупном разногласии обеим сторонам претендовать, что это большинство— за них, когда, поэтому, так легло было раскалываться и когда всякия партии и фракции предпочитали расти и размножаться по способу низших организмов—путем деления...

То было время, когда создавалось множество маленьких муравейников каждый со своим признанным лидером, обладавшим авторитетом почти папской непогрешимости. То было время создания авторитарных, властных характеров с самомнением и решительностью, раздутыми до-нельзя общим преклонением.

Ленин—самый типичный герой этого периода.

Ленин—крупная по задаткам фигура, беспощадно измельченная, изуродованная ненормальными условиями того времени.

— У Ленина есть импонирующая цельность. Он весь—как  из одного куска гранита и притом весь—круглый, обточенный, как бильярдный шар: зацепить его не за что, и он катится вперед с неудержимостью. Но он мог бы повторить про себя известную фразу:

«я не знаю куда иду, но иду туда решительно».

У Ленина есть преданность революционному делу, пропитывающая все его существо; но революция для него воплощается в собственной персоне. Перефразируя старую формулу «государство—это я»,— он каждым своим движением, каждым жестом говорит: «Революция—это я». Он и в самом деле считает себя таким чистым вместилищем, сосудом революции, что для него нет разницы между личной политикой и интересом партии, интересом социализма.

У Ленина есть незаурядный ум, но это — ум, охватывающий наши вещи в пространстве с тремя измерениями: это ум одного измерения, и даже больше: ум однолинейный. Он не просто ходит с шорами,—но с шорами, сжатыми на концах так, что приковывают почти маниакально взгляд к одной точке.

Про умных людей этого типа один мой приятель-мужик говаривал:

«Умен-то ты, барин, умен, да только ум-то у те дурак».

Ленин — человек безусловно чистый, и все грязные намеки мещанской прессы на немецкия деньги, по случаю проезда его через Германию, надо раз навсегда с отвращением отшвырнуть ногою с дороги. Но это, человек  однобокого волевого устремления и, потому, притупленной моральной чуткости.

Он шагает к своей главной цели; для него было бы правильно основное направление, а все остальное не важно; и что касается вопроса о выборе методов—это уж совсем подробности и детали. Я уверен, он даже и не подумал, что выхлопатывать через Платтена у правительства Вильгельма право на проезд—нечто, недалеко ушедшее от подачи прошения на высочайшее имя в старое, доброе время. Может же быть такой упрощенный способ рассуждения: все правительства в мире—разбойничьи, и так как без их разрешения не обойдешься, то соизволение правительства Германии ничем не хуже соизволения правительства Англии. Он даже и не подумал о том, что, даже и с его точки зрении, соизволение Англии на его поездку было бы лучше уже тем, что его вынудило бы давление русской революции, а соизволение Германии по мотивам может быть подозрительнее.

Ни излишеством моральной чуткости, ни чрезмерным тактом Ленин никогда, как известно, не отличался. Он заменял их непреклонностью, он—из тех людей, которые готовы сказать своим сторонникам: помните всегда, что в существе, в основе вы правы; помните, что ваши противники виноваты; не уступайте же им ни в чем позиции, бейте их, не давайте им ни отдыху, ни сроку; если вам случится при этом оступиться —не поддавайтесь ложной сентиментальности, не бейте отбоя, не извиняйтесь, идите вперед напролом и без оглядки!

У Ленина есть большой боевой темперамент и огромный запас энергии; но он доселе был осужден на измельчание в микроскопической кружковой склоке; не имея арены вылить свою энергию в крупных политических актах, он выливал ее в крупных полемических словах; он выработал жаргон, способный оскорбить самое нечуткое ухо; скрипуче визжит, как железом по стеклу, его сведение счетов с противниками; он большой охотник — пофехтовать, но фехтует тяжеловесной оглоблей, и она своим весом и инерцией господствует над его размашистыми движениями, а не наоборот; и весь его социализм— какой-то топорный социализм, ибо Ленин действует неуклюжим топорищем и там, где требуется острый и тонкий скальпель.

В основе волевых устремлений Ленина почти всегда есть какое-нибудь зерно несомненной жизненной и политической правды. Но, Боже мой, что ухитряется сделать он с этой бедняжкой-правдой, попадающей в его руки!... Он поддерживает ее крепко и прочно... как веревка поддерживает повешенного.

Такова эта любопытная политическая фигура. Новая русская жизнь должна обломать ее. Мне смешны страхи, что будет наоборот, что он разломает новую русскую жизнь. О таких пищат мыши, для которых «сильнее кошки зверя нет».

Мне смешно также, когда фигура Ленина так гипнотизирует внимание целых газет, в роде «Единства», о которых не знаешь, чтобы с ними сталось, если бы Ленин вдруг волею Божею помре, или если бы он вовсе не рождался на свет. Все нужно сводить к истинным, реальным, а не фантастическим пропорциям.

Мы, пункт за пунктом, разберем пресловутую Ленинскую программу и постараемся прежде всего понять его исходную точку и основные, вдохновляющие его мотивы. Но разве сразу же не видно, что в ей едва ли не больше всего говорит опьянение воздухом революции и головокружение от чрезмерной высоты, на которую вознесли события?

Разве не ясно, что здесь говорит отсутствие выработанного жизнью чувства ответственности за свои «слова и жесты»,—отсутствие, такое понятное в прошлом, когда эти «слова и жесты» не влекли за собою никаких особенных последствий и оценивались только с той точи зрения, как они внешне выглядят?

Пусть же не пугаются чрезмерно политических чрезмерностей Ленина. Именно потому, что происхождение и характер их слишком понятны, мера их влияния, а, следовательно, и опасности будет весьма ограничена и локализирована. Локализировать ее можем мы, социалисты, и исполним это тем скорее, чем меньше будет нам мешать нелепый гвалт перепуганных насмерть заячьих душ.

ВИКТОР ЧЕРНОВ.

"Дело народа", № 026, 16 апреля 1917 года

P.S. Плохим пророком оказался В. Чернов. не он победил Ленина, а Ленин его.

Еще по теме:

Революция. 1917 год. 3 апреля. Приезд В. И. Ленина в Петроград

Революция. 1917 год. Проезд В. И. Ленина и группы русских эмигрантов через Германию

Революция. 1917 год. О задачах пролетариата в данной революции! (апрельские тезисы)

Революция. 1917 год. О выступлении Н. Ленина (апрель 1917 г.)

О Ленине (В. Чернов, "Дело народа", № 026, 16 апреля 1917 года)

К вопросу о Ленине и его пропаганде

Революция. Жалобы на Ленина (апрель 1917 г.)