Всероссийское Демократическое совещание и армия - 11 Октября 2017 - Дневник

Демократическое совещание, созванное для разрешения кризиса власти, было тем событием второй половины сентября, вокруг которого сосредоточилось внимание всех групп населения Российской республики; взоры всех с каким-то трепетом ожидания были обращены в сторону красного зала Александринского театра.

На этом совещании будет произнесено то могучее, то долгожданное слово, которое спасет страну от анархии, от гражданской войны, от нашествия врага.—Так думали многие, но надежды их не сбылись, совещание не дало ответа ни на один из поставленных ему вопросов и уподобилось обычному митингу, с резолюциями которого никто не считается, да и резолюция-то была вынесена какая-то сумбурная, сама себе противоречащая—с одной стороны коалиция, а с другой—однородное социалистическое министерство!

Но не будем долго останавливаться на общем значении и характере демократического совещания, о нем писалось много и сказать что-нибудь новое трудно; да и слишком бесцветно это совещание, чтобы о нем еще говорить, оно даже и на реконструкции власти не сказалось, с ним Временное Правительство даже не сочло нужным считаться.

Мы остановимся лишь на той части демократического совещания, которая осталась меньше всего освещенной прессой и которая касается больше всего нас—членов великой русской армии, армии, хотя и потерявшей временно свою боеспособность, но все же обязанной защищать свою родину.

Вопросу об армии на совещании было уделено не много времени, да и говорилось об армии мало—забыли как-то об ней многострадальной. Об армии говорили только два комиссара: Кучин и Войтинский, два представителя казаков: Гаврилов и Протодиаконов и один представитель совета офицерских депутатов. Речи их были бесцветны, ничего нового они не внесли в тот сумбур понятий о реформах армии на демократических началах, который в последней время окончательно нарушил жизнь армии.

Самой интересной и самой содержательной речью на совещания явилась речь военного министра генерала Верховского, который не касаясь проблематических вопросов мира, не уснащая своей речи цветами митинговаго красноречия, сразу подошел к самому больному вопросу о необходимости

«полного единодушия между командным составом и подчиненными. Единодушия не только на словах, но и на деле».

Эти слова министра вызвали бурю аплодисментов, перешедших в овацию. Члены совещания поняли разумом и почувствовали своей совестью, что армия может существовать и быть полезной народу только при условии полного единодушия всех ея членов, в противном случае она обращается в вооруженную толпу, способную на такие эксцессы, какие за последнее время имели место в Тамбове, Козлове, Орле, Выборге и во многих других местах нашего несчастного отечества.

В то время, как помощник комиссара Северного фронта Войтинский говорит о необходимости для восстановления боеспособности армии коренных реформ, не дисциплины, а революционного доверия солдат к командному составу, т. е., другими словами, еще более «углубляет» пропасть между солдатами и кадровым командным составом, военный министр видит спасение армии в полном единении всех ее членов.

По мнению генерала Верховского весть о единодушии русской армии заставит дрогнуть сердце Вильгельма с его милитаристической сворой и успокоит наших союзников, которые по достоинству оценят «единодушие»—это новое слово,—новый лозунг русской армии».

К сожалению всем хорошо известно, что отношение союзников за последнее время к ним сильно изменилось, на нас смотрят с пренебрежением, русские войска на Западном фронте отведены в тыл, их не считают боевой силой, при разрешении стратегических задач совершенно не принимается во внимание русская десяти миллионная армия... Все это до слез обидно нам, русским офицерам, воспитанным в духе уважения к нашей, когда-то победоносной, армии.

Военный министр в своей речи отметил, что за последнее время в обществе произошел перелом, и оно поняло, что единодушие является спасением армии и страны, поэтому и приветствует это новое слово, как залог будущего мира на основах, провозглашенных русской революцией, т. е. без аннексий и контрибуций при самоопределении народностей.

В своей речи генерал Верховский коснулся также и вопроса хозяйственного, вопроса о хлебе насущном. Он заявил, что с глубоким волнением выслушивает заявления ораторов, что армия плохо обута, плохо одета и даже плохо накормлена.

«И это в то время, сказал он, когда урожай нынешнего года значительно лучше прошлогоднего, когда в наших складах лежит много амуниции. Да, армии почему-то дают не столько, сколько ей нужно».

Ведь для того, чтобы сражаться, солдат должен быть сыт, одет и обут. Это военному должно быть известно лучше, чем кому-либо другому, а между тем по какой-то неведомой ему причине солдатский хлебный паек сокращается, амуниция лежит в складах и гниет. Военный министр винит в этом железные дороги, на которых недостаток паровозов, но спрашивается, почему же все эти предметы снаряжения и питания армии оказались так далеко от фронта, что их нужно подвозить по железной пороге, почему эти склады мало-помалу не подтягивались к фронту, да и теперь не подтягиваются.

Подвозить на фронт яблоки, арбузы, подсолнухи, спирт—хватает паровозов и вагонов, а везти хлеб и сапоги вагонов и паровозов не хватает! Почему это?

Достаточно ли проявил энергии военный министр, чтобы бороться с этим, чтобы наладить снабжение армии—вот вопрос, на которой мы хотели бы услышать ответ, но мы его не услышали на демократическом совещании, не услышали и из уст самого министра.

Как-то странно слышать от военного министра жалобу на то, что он не в состоянии удовлетворить насущных потребностей фронта, имея достаточные запасы всего. Не сказывается ли в этом двойственность функций современного военного министра, обязанного с одной стороны быть политическим деятелем, выступать оратором на различных совещаниях, митингах, собраниях, а с другой — стоять во главе всего хозяйственного аппарата армии. Справиться с этими двумя задачами может оказаться не под силу одному лицу.

Кроме этих двух задач военный министр должен уделять немало времени и на разрешение модного вопроса смены командного состава. Теперь каждый считает себя знатоком военного дела и критикует высший командный состав, требуя от военного министра смены то того, то другого генерала.

Возьмем для примера хотя бы заявление комиссара Северного фронта поручика Станкевича, который, будучи призван только ведать политической частью и не касаться оперативной части, с громадным апломбом заявляет представителю печати, а потом и военному министру, что наш командный состав никуда не годится, что три года войны не выдвинули у нас ни одного крупного военного таланта.

Заявление поручика Станкевича, (всего только «поручика») настолько характерно, что мы позволим себе на нем несколько подробнее остановиться, тем более, что заявление это было сделано официально и является как бы программой, которую должен применять в своей дальнейшей деятельности военный министр.

Анализ любой операции доказывает, что наши войска стоят на крайне низкой ступени военного искусства; наши военные методы, говорит поручик Станкевич, устарели.

Документальный разбор (кем?) последних операций показывает, что они велись крайне бездарно. Ставка почти не работает. Генерал-квартирмейстерские части увлечены канцелярщиной и вновь созданными в них политическими отделениями (а кто же как не комиссар заваливает работой эти политические отделения, угрожая ежеминутно обвинениями в контрреволюционности?).

Войска живут старыми уставами и не подозревают о современных условиях войны (очевидно это относится не к частям фронта, которые ежеминутно чувствуют эти условия, а к частям тыла, которые торгуют папиросами, лускают семечки и громят в Тамбовской губернии имения буржуев, руководствуясь при этом старыми уставами).

Даже начальники дивизий, продолжает всесведущий, талантливый поручик, нередко не в курсе современных условий боя. Необходимо обратить внимание на военную академию, которая также отстала. (А был ли Станкевич в этой академии и прослушал ли в ней хоть одну лекцию?).

Незнание истории войн ведет к тому, что наши военачальники повторяют такие промахи, которые были занесены на страницы военной истории и должны были быть избегнуты.

Подготовка офицеров в военных школах ведется на крайне рутинных началах. До сих пор все зиждется на старом полевом уставе и зубрежке. Наши генералы слишком привыкли отступать.

Ну, а какия средства предлагает поручик Станкевич, чтобы излечить эти раны?

Нет, он ничего не предлагает, он только критикует и критикует, как дилетант, поверхностно, голословно, правда, с большим апломбом и авторитетностью, но с весьма слабой показательной силой, прибегая к демагогическим приемам большевиков, а не к приемам человека, к голосу которого следует прислушиваться.

Спрашивается, могут ли способствовать проведения принципа единения выступления таких комиссаров, как поручик Станкевич, и не содействуют ли такие демагоги немцам, стремящимся разложить окончательно русскую армию ?

Еще по теме:

Всероссийское Демократическое совещание (Первый день—14 сентября 1917 г.)

Всероссийское Демократическое совещание (Первый день—14 сентября 1917 г.) - продолжение

Всероссийское Демократическое совещание - отклики печати

Всероссийское Демократическое совещание (Второй день—16 сентября)

Всероссийское Демократическое совещание (Третий день—17 сентября)

Всероссийское Демократическое совещание (Четвертый день—18 сентября)

Всероссийское Демократическое совещание (20 сентября)

Всероссийское Демократическое совещание и армия

Всероссийское Демократическое совещание. Закрытие (21 сентября 1917 г.)

Всероссийское Демократическое совещание. Итоги

Всероссийское Демократическое совещание. Взгляд Антонова-Овсеенко