Генералиссимус князь А. В. Суворов-Рымникский

В целом ряде статей, в наших „Прибавлениях" за прошедший год, мы дали по возможности обстоятельную биографию нашего величайшего военного гения, генералиссимуса князя Александра Васильевича Суворова.

Вместе с тем, выполняя тогда же данное обещание нашим читателям, в настоящем номере мы заканчиваем этот биографический очерк передачей событий и обстоятельств, имевших место в последние два года его жизни, которая порвалась 100 лет тому назад, 6 мая 1800 г.

См. Часть № 2

Мучительная болезнь шла своим чередом, то усиливаясь, то временно ослабевая. Спустя несколько дней по приезде, он стал как будто поправляться; по крайней мере его подымали с постели, сажали в большое кресло и возили по комнате. В такое время, по примеру последних лет, он продолжал заниматься турецким языком, разговаривал с окружавшими его о делах государственных и военных, причем никто не слышал от него ни упреков, ни жалоб по неводу немилости Государя.

Память, однако, изменяла ему; хорошо помня и верно передавая давнее прошлое, он сбивался в изложении итальянской и швейцарской кампаний и с трудом припоминал имена побежденных им генералов. Император Павел, в самом начале приславший к Суворову Долгорукого с отказом в приеме, узнав об отчаянном его положении, послал гр. Кутайсова с изъявлением своего участия. По докладу генералиссимусу, граф Кутайсов, облеченный в красный мальтийский мундир с голубой лентою чрез плечо, подошел к постели больного.

— „Кто вы, сударь?“

 — спросил у него Суворов,

— „Граф Кутайсов".

— „Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что вы такое по службе?"

— „Обер-шталмейстер“

—„Прежде чем были?“

— „Обер-егермейстер.“

—„А прежде?"

— Кутайсов запнулся.

— „Да говорите же!"

— „Камердинером “,

— ответил, после некоторого раздумья, Кутайсов.

— „Прошка, — закричал Суворов, — поди сюда! Вот посмотри на этого господина в красном мундире с голубой лентой. Он был такой же слуга, как и ты; но он турка, так он не пьяница. Вот видишь, куда залетел! А ты вечно пьян и толку из тебя не будет. Возьми с него пример—и ты будешь большим барином"...

Вернувшись во дворец, Кутайсов доложил Государю, что Суворов в беспамятстве и без умолку бредит. Однако, такие кратковременные эпизоды сравнительной бодрости, когда к чудо-богатырю возвращалась природная его живость и острота ума, вводили в заблуждение не только его друзей, поселяя в них несбыточные надежды, но даже и самих врачей. Они то назначали ему чрез несколько часов кончину, то изменяли свое мнение в противоположном смысле, обманываемые как бы ничем несокрушимой энергией больного.

Один из врачей старался убедить товарищей в тщете их надежд, говоря, что дошедшее до последней степени расслабление больного не обещает ничего хорошего, и что жив Суворов одной крепостью своего духа.

—„Дайте мне полчаса времени,— пояснял доктор, — и я с ним выиграю сражение".

И действительно, подчиняясь непреложным законам природы, жизнь нашего гениального полководца медленно потухала; память его с каждым днем слабела и бред учащался; на давних затянувшихся ранах открылись язвы и перешли в гангрену. Близость роковой развязки ни для кого уже не составляла тайны. Стали говорить умирающему об исповеди и св. причастии, но он не соглашался: ему не хотелось верить, что жизнь его кончалась.

Зная его благочестие, друзья настаивали и, наконец, убедили; Суворов исполнил последний долг христианина и простился со всеми.

— „Долго гонялся я за славой, — промолвил он,—все мечта: покой души—только у престола Всемогущего".

Однако то, чем жил Суворов на земле, не могло оставить его сразу и при переходе в вечность. Наступила агония, больной впал в беспамятство. Невнятные звуки вырывались у него из груди в продолжении всей тревожной предсмертной ночи; но и между ними внимательное ухо могло уловить обрывки мыслей и дум, которыми жил он на славу и гордость отечеству. То были военные грезы, боевой бред; Суворов бредил войной, планами новых кампаний, чаще же всего номинал Геную. Стих мало помалу и бред; жизненная сила могучего, но „исстрадавшегося" человека сосредоточилась в одном порывистом, хриплом дыхании, и 6 мая, среди дня, он испустил последний вздох.

Кончина гениальнейшего полководца, признанного таковым бесспорно всей Европой, в несколько раз возвеличившего политическое влияние России и значение ее в ряду всех других государств, вызвала глубокую, всеобщую скорбь. Не выражалась она только в официальных сферах; „Петербургские Ведомости" не обмолвились ни единым словом: в них не было даже простого извещения о кончине генералиссимуса, ни о его похоронах.

Несмотря на это, печальная весть быстро разнеслась по столице: громадные, сплошные толпы народа, вместе с сотнями экипажей, запрудили окрестные улицы. Не было ни проезда, ни прохода; всякий хотел отдать „последнее целование" великому русскому человеку, но далеко не всякому удалось даже добраться до его квартиры.

Дом бывш. Хвостова в Петербурге на Крюковском канале, где скончался А.В. Суворов

В богатой погребальной церемонии, обошедшейся наследникам Суворова более 20 тысяч рублей, гвардейские войска не участвовали, как якобы „уставшие" после недавнего парада.

Отсутствовали также осторожные и ловкие люди, привыкшие кривить душой; но от этого не поредела громадная толпа, валившая за гробом. Еще большее скопление народа было на пути процессии, по всему протяжению Садовой улицы и Невскому проспекту до самой Александро-Невской лавры. Тут собралось почти все население столицы, от мала до велика; балконы, крыши были полны народом. По свидетельству иностранцев-очевидцев, печаль и уныние выражались на всех лицах; похороны носили характер „глубокого национального траура".

В ожидании печальной процессии, на углу Невского и Садовой остановился и Император Павел 1-й с небольшой свитой. По приближении гроба, Государь снял шляпу, низко и почтительно поклонился праху бессмертного „бога войны", прославившего его царствование; в это время за спиной его раздалось громкое рыдание; он оглянулся и увидел, что ген.-майор Зайцев, участвовавший с Суворовым в итальянской войне, будучи не в состоянии долее удерживаться, плачет навзрыд, как малый ребенок. Впечатлительный Государь не смог переселить себя: его царственное лицо также оросилось слезами...

Похвалив Зайцева за искренность чувства и пропустив процессию, Император тихо возвратился во дворец, весь день был невесел, всю ночь не спал и беспрестанно повторял — жаль...

При везде в монастырские ворота, высокий балдахин по-видимому затруднил движение колесницы, уже хотели снимать его, как один унтер -офицер, находившийся с Суворовым во всех походах, воскликнул:

 — „Оставьте! Он пройдет, как и везде проходил"

—Тронулись—и колесница проехала благополучно. При отпевании надгробного слова сказано не было; но

„лучше всякого панегирика,—передает очевидец, — придворные певчие пропели 90-й псалом, концерт Бортнянского, „Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится"...

Все присутствовавшие в церкви плакали, горе было неописуемое, захватывавшее всех и каждого...

Могила Суворова в Александро-Невской лавре в С.-Петербурге

Пропели вечную память, гроб понесли к могиле, в нижней Благовещенской церкви, близ левого клироса. В последний раз загремели пушки и ружья. Гроб опустили в могилу, которая навеки скрыла от глаз живущих прах непобедимого русского героя...

Памятник Суворову в Петербурге

С. З —ский.

Московский листок, Иллюстрированное приложение № 19, 7 мая 1900 г

Еще по теме:

Граф А. В. Суворов-Рымникский. (К столетию со дня его кончины). Часть 1

Генералиссимус Александр Васильевич Суворов (К 140-летию со дня смерти)

Военный гений русского народа (К 140-летию со дня смерти)

Подготовка к штурму Измаила

22 декабря 1790 года войсками Суворова был взят Измаил

150 лет со дня героического штурма Измаила (1939 г.)

..................................................

Генералиссимус князь А. В. Суворов-Рымникский. Часть 1

Генералиссимус князь А. В. Суворов-Рымникский. Часть 2

Генералиссимус князь А. В. Суворов-Рымникский. Часть 3