По материалам периодической печати.

Сейчас на Украине среди "свидомых" очень модным стало прославление времен "самостийности" 1917-1921 годов, особенным уважением пользуется гетман П. П. Скоропадский и времена его гетманства.

Привожу один из эпизодов этого "славного" времени, почерпнутый мною из газеты Северная коммуна 1918 г.  № 168, за 1 декабря.

Расплата

В Киеве стучат топоры. Народ украинский строит эшафот для своей буржуазии.

Когда-то говорили: „Если Бог захочет наказать человека, то он отнимает у него разум". Не знаю, какая теперь ориентация у Бога, но буржуазию он, по-видимому, решил наказать— он разум у нее отнял.

Месяца два тому назад я жил на Украине, наблюдал тамошние порядки и удивлялся тупости и недальновидности капиталистов, мелких буржуа и той слякоти, которая называлась у нас „интеллигенцией"!

Все эти насекомые, жившие на теле народа и питавшиеся его кровью, были уверены, что Скоропадский и скоропадщина —„это навсегда". Все были уверены, что народ украинский придушен окончательно.

И как они злорадствовали! Как издевались над ним!

Помню, как однажды на Крещатике меня остановил один из моих бывших знакомых, адвокат, очень видный, очень „рррадикальный", когда-то также „пострадавший за народ".

— Слыхали про помещичьи отряды? — крикнул он мне, задыхаясь от радости:— секут.
— Чему же вы радуетесь?
— Радуюсь и не скрываю радости. Так и надо этому мужичью. Им кнут нужен.

Я смотрел на великолепного адвоката, отличного оратора, общественного деятеля, председателя различных обществ, и думал:

— Неужели этот болван не знает, что выпороть одного крестьянина - это сто могил для представителей буржуазии?

Но никто не понимал. Злорадство ослепляло и затемняло разум.

В другой раз, в театре, ко мне подошел "брат писатель", маленький репортер какой-то московской газеты.

Он чувствовал себя здесь „эмигрантом" и всем рассказывал:

— Меня уже хотели повести к стенке, но меня спасла женщина, прекрасная, как солнце. Она принесла мне ключи от „Гороховой два", заплакала и сказала "беги"...

Репортер был маленький, прыщеватый, уродливый, но все верил, что его спасла женщина, прекрасная, как солнце...

— Вы, кажется, уроженец Полтавской губернии?—спросил он меня.
— Да, я уроженец Полтавской губернии.
— Кажется, Переяславского уезда.
— Совершенно верно.
— Знаете, вероятно, село Старое? Там сахарный завод.
— Знаю. В этом селе я родился и провел свое детство.
— Вот как! Так хотите знать, что там произошло?
— Я знаю...
— Знаете, тем лучше. Так им, подлецам, и надо. Так и нужно было с этими мерзавцами.

А произошло в с. Старом следующее:

Отрядом повстанцев, скрывавшимся в ближайшем лесу, было совершено нападение на Старинский завод. Ничего не трогали. Только обезоружили белогвардейский элемент и расстреляли директора и трех помощников?

На следующий день прибыл карательный отряд. Брат директора, Эльман заявил начальнику отряда:

- Тут евреи в сто раз хуже крестьян. Они сплошь большевики.

И началась „потеха".

В с. Старом живет около тридцати еврейских семейств. Карательный отряд рассыпался по еврейским квартирам и стал вытаскивать оттуда мужчин.

На вопрос: ,,Куда вы нас ведете?“  следовал наглый циничный ответ:

- Топить!

Помощник бухгалтера, восьмидесятилетний старик Спектор от старости не мог быстро ходить и его под руки потащили к пруду! По дороге избивали его нагайками.

Когда стали вытаскивать из квартиры мелкого торговца Невзлина, на шею бросился двенадцатилетний сын его, реалистик, с криком:

— Не пущу папу. Берите меня также.
— Что ж, можно и его!—решил, смеясь начальник отряда:—В пруду для всех хватит места.

И мальчика также потащили топить...

Всех загнали в пруд. Немного вдали стояли матери, жены, сестры и дочери истязуемых, оглашая воздух криками и мольбами о пощаде.

Их отгоняли нагайками, но они не уходили. Тогда начальник отряда заявил:

— Если не уйдете, будем насиловать...

Женщины бросились бежать. Наступила тишина.
Один из стоявших в воде, Шиманко, ремесленник, свалился и больше уже не вставал...

— "Слушай, Израиль! Бог наш, Господь наш—Бог един"—зашептали евреи слова древней молитвы.

Еще кто-то упал и скрылся под водой.

Маленький реалистик Незлин стал захлебываться. Отец окоченевшими руками поднял его, подполз к берегу и стал умолять негодяев спасти его сына.

Мальчик стал выбираться на берег, но один из усмирителей-мерзавцев прикладом раскроил ему череп. Кровью и мозгом покрылась трава...

Четыре часа простояла толпа в воде. Еще несколько человек утонуло и, конечно, утопили бы всех, но кому-то из крестьян удалось сообщить о происходившем в Переяслав и оттуда получилась телеграмма: прекратить „забаву".

Всех евреев избили до полусмерти, после чего разбили и разграбили их дома.

Об этом в киевских газетах ничего не писали. Та сволочь, которая называется „киевской печатью", о таких вещах не пишет.

Холопы, у которых поднимается рука, чтобы написать „его светлость ясновельможный пан гетман", действуют не страх, а за совесть. Киевским лакеям печати невыгодно сообщать об „усмирениях".

Но об усмирении в Старом знали все и... злорадствовали.

Толстомордые спекулянты и холопы их — журналисты, адвокаты и др. радостно говорили:

— Так им и надо! Это их отучит от большевистских наклонностей.

А нечто подобное происходило в каждой деревне. Буржуазия распоясалась во всю. Она почуяла запах крови и ликовала, ликовала.

Теперь наступил час расплаты. Черные дни наступают для буржуазии.

В Киеве стучат топоры. Это украинский народ строит эшафот для буржуазии...

Наступил, наступил час расплаты.

О. П. Д‘Ор.

Не напоминает ли вам это то, что происходит на юго-востоке Украины в наше время?

Еще по теме:

О Украине, украинцах и "мове"

Украинизация. 1917 год. Предисловие

Украинизация (первая половина марта 1917 года)

Украинизация (вторая половина марта 1917 года)

Украинизация. Чего хотят некоторые „украинцы" (апрель 1917 г.)

Украинизация. Скоропадщина. Расплата