Москва в XIX веке (Исторический очерк). Под властью французов - 8 Февраля 2021 - Дневник

Наполеону, после его трехдневного пребывания в Петровском дворце, было донесено, что пожары в Москве стали утихать, благодаря начавшимся дождям, и что он имеет возможность возвратиться в Кремль.

Платок с изображением пожара Москвы в 1812 году

В убийственно страшном виде предстала первопрестольная столица взору всемирного завоевателя, когда он, в ненастный холодный день, снова пробирался в нее. Трех четвертей Москвы уже не существовало; вместо богатой, многолюдной столицы, стоял лишь ограбленный, дымившийся остов ее. Пожар утихал, но пепелища курились; в иных местах вспыхивало пламя. Наполеон закипел негодованием на русских, осыпал их ругательствами, называл татарами, калмыками, варварами, не умеющими защищать себя иначе, как сжигая собственные дома и имущество.

— Я хотел поступить с Москвой так, как с Веной и Берлином,—сказал он,— мы могли бы иметь здесь правильное продовольствие и открытые рынки; собственность каждого была бы неприкосновенна, а русские варвары сожгли свой город!

Вскоре по прибытии в Кремль, напечатав несколько хвастливых бюллетеней, Наполеон издал прокламацию к русским, на русском языке, появившуюся во многих местностях столицы, на воротах домов.

„Жители Москвы!

Несчастья ваши ужасны,— гласила она, — но его величество император хочет прекратить их. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступления; строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общественную безопасность и т. д.

Живите, как братья, с моими солдатами",

—говорится в заключении прокламации.

Но москвичи плохо верили медовым речам Наполеона. Большая часть храмов Божиих, эта единственная отрада и утешение их в скорбные минуты, стояла полусожженной, поруганной и разграбленной; целых две недели во всей столице не совершалось богослужения и ни разу не огласился воздух радостным благовестом. Только священник кавалергардского полка, задержавшийся в Москве при выходе наших войск и взятый в плен, явился первым, который дерзнул настоятельно просить французское начальство о дозволении совершать службу Божию. Наполеон дал свое согласие, желая привлечь в столицу возможно более жителей.

Молебствие в церкви св. Евпла в Москве, в присутствии французов, 15 сент. 1812 г.

К истинной радости скорбевших православных, нашлась и церковь — архидиакона Евпла, на Мясницкой, — каким то чудом уцелевшая от всеобщего разорения, в которой сохранилась и утварь, нетронутая врагами. В этом-то храме плененной столицы бесстрашный служитель алтаря 15-го сентября, в день коронования Императора Александра, совершил молебствие о здравии Государя и всей царской фамилии, воссылая мольбы о покорении врагов и супостатов под ноги российского Самодержца и о даровании ему победы. Уведомленный об этом, Наполеон прислал священнику грозный приказ об исключении имени нашего Государя из церковных молитв и замене именем его, Наполеона.

— Донесите своему государю, что я и под топором палача буду молиться за Императора Александра, — бестрепетно отвечал посланным верный пастырь православной церкви.

Такое геройство смутило Наполеона; проникнувшись уважением к священнику, он оставил его в покое; с того дня тот невозбранно совершал в храме богослужения.

Между тем, все еще в ожидании послов от князя Кутузова с просьбой о мире, скучая в бездействии, Наполеон отдался возможным в разрушенной Москве развлечениям и забавам. Он ежедневно устраивал своим войскам парады на площадях, ближайших к Кремлю.

Нередко выезжал он для прогулок но городу, осмотра оставшейся от пожаров Москвы и ея ближайших окрестностей. Он поднимался на Сухаревскую башню, откуда разглядывал троицкую дорогу; ездил по Замоскворечью, на раскольничье Преображенское кладбище и в другие дальние концы Москвы, удивлялся обширности ее, своеобразной архитектуре некоторых зданий и массивных стен монастырей — Донского, Новоспасского и Новодевичьего.

С не меньшим любопытством разглядывали московские жители «французского Аполиона», спрятавшись за заборами и углами сгоревших и разрушенных зданий.

— Ишь ведь, птичка невеличка, а коготок востер у ней,—добродушно замечали они.

Думая зимовать в Москве, Наполеон намеревался устроить в ней театр. Сделаны были уже и распоряжения о высылке, из Франции лучших артистов и певцов, а до прибытия их стали искать помещение для театра. Такое нашлось в одном из домов Никитской, с готовой сценой и партером. Но обстановка представляла самый печальный вид; там побывали уже грабители. Поспешили привести все в порядок. Награбленная парча и бархат пошли на занавес и драпировки лож. С потолка спустили церковное серебряное паникадило со свечами. В театре поставили мебель и разостлали дорогие ковры.

Явились и оставшиеся в Москве бродячие артисты и артистки французской труппы. Костюмы для сцены понаделали из краденых риз. И вот, среди погрома, пожарища и развалин столицы, раздались звучные стихи Корнеля и Расина и веселые, игривые куплеты парижских водевилей. Партер театра занят был заслуженными солдатами, в полной форме, с крестами Почетного легиона на груди; ложи занимали высшие чины штаба Наполеона и офицеры всех наций.

Между остатков погорелых домов, среди ночного затишья и глубокой темноты в Москве, ярко освещенный театр представлялся оазисом в пустыне; между опустелыми улицами столицы одна Никитская являла собой необыкновенно оживленный вид. Театр окружала цепь солдат, непременно от разных полков; они охраняли здание от покушения русских на поджог его; для этого около него расставлены были даже чаны с водой.

Не взирая на учреждение муниципалитета и действия комиссаров в погорелой столице, грабежи в ней не прекращались. Теперь все войска, расположенные в Москве и стоявшие за заставами, пускались для грабежа поочередно, по наряду. Естественном получением разрешения самого Наполеона на такое «хождение на мародерство», войска расхищали столицу до тех пор, пока уже нечего и некого было грабить.

Куда ни прятались несчастные жители от неистовства врагов! Многие укрывались на огородах, между грядами, или жили на кладбищах, среди памятников, даже в ямах могил. Иные с величайшим трудом раздобывали себе пшеницу и муку на барках, подмоченную и горькую; другие вырывали из земли полу мерзлый и полусгнивший картофель...

Положение «великой армии» оказывалось, действительно, трагическим. Сначала ей исправно выдавали порции мяса, в особенности в большом изобилии—сахар, чай и кофе. Но скоро во всем этом стал ощущаться недостаток. Иитенданты бросились по Москве и ее окрестностям на поиски за домашними животными и птицами. Те и другие также перевелись. Принялись за голубей.

— Ишь, нехристи какие,—говорили москвичи,—бьют и голубей, Божью птицу.

Но и Божьей птицы не стало; тогда ухватились за «городскую дичь»—галок и ворон, быстро исчезнувших в иностранных желудках. Дело дошло до того, что голодные победители дрались на саблях за какой-нибудь кусок мяса или хлеба.