Последние минуты Наполеона в Москве
Москва в XIX столетии
(Продолжение)
X.
Великому Наполеону, обладателю мира, отказали в мире
Уступив Москву неприятелю без боя и благополучно выведя из нее русские войска, фельдмаршал князь Кутузов двинулся по калужской дороге. Маскируясь фальшивыми движениями, делая демонстрации то к Коломне, то к Серпухову, наша армия вводила неприятеля в недоумение и сбивала его с толку, увлекала в погоню за собой из окрестностей столицы сильные отряды его и дробила их отвлечением в разные стороны. Теснимое врагом, после нескольких переходов, наше войско расположилось у с. Тарутина, по обоим берегам р. Пары.
— Теперь ни шагу назад; здесь умрем или отсюда пойдем вперед,—объявил князь Кутузов, желая дать отдых своей армии, расстроенной продолжительным отступлением и упорными битвами, а в то же время и пополнить ее ново формирующимися отрядами.
Но едва она оправилась и отдохнула, как снова пожелала повторения бородинского сражения; не понимая значения всех маршей князя Кутузова и думая, что уже начались переговоры о мире с французами, армия опять стала роптать на излишнюю осторожность нашего гениального тактика.
Немало труда стоило Барклаю-де-Толли и другим военачальникам ободрить войско и убедить его, что Государь давно уже порешил не заключать с Наполеоном мира до тех нор, пока не выгонит всех неприятелей из нашего отечества.
— Что ж такое, что отдали Москву?—начали говорить солдаты.—Наш Царь захочет, так из каждого города сделает столицу, Петр Великий из болота сделал Петербург.
Только немногие дальновидные наблюдатели могли проникнуть в душу князя Кутузова и разгадать затаенный им великолепный план. Слабый телом, но бодрый духом, оставаясь в бездействии, наш фельдмаршал расставлял хитрые сети ненасытному одноглавому орлу, распустившему свои крылья над священной Москвой.
— Это его здесь последнее пиршество! —
в пророческом предвидении отозвался князь Кутузов о всемирном завоевателе.
Всею душой скорбя о потере дорогой для русских столицы, князь Кутузов тем не менее не торопился выжить оттуда французов, по его собственному выражению, старался «усыпить Наполеона в Москве», продлить самообольщение его искусно распущенными слухами. До императора французов начали доноситься известия то о слабости русской армии, то об упадке дисциплины в наших войсках, то об удалении Платова, заподозренного, будто бы, в измене; вместе с тем в руки неприятеля стали попадаться нарочно подосланные курьеры с донесениями фельдмаршала Государю — о бедственном положении армии, об упадке духа войск, об общем желании мира, составлявшего, будто бы, единственное средство для спасения России.
Все эти меры убаюкивали Наполеона, заставляли его оставаться в Москве, в ожидании мирных предложений Императора Александра. Но время шло; миновала одна неделя, другая... а послов нашего Государя и в помине нет. Что это значит? Отчего не присылают с мирными предложениями, как это водилось везде? Тревожное недоумение охватило Наполеона. У него не стало более сил дожидаться...
Император Александр, - подумал он,—не хочет сделать первый шаг; победитель не унизится, если он облегчит побежденному этот шаг, вызовет его на переговоры. И вот в конце сентября Наполеон отправил генерала Лористона к князю Кутузову.
Французский посланец прибыл в Тарутино в то время, когда весь русский лагерь блистал огнями; в нем, пред вечерней зарей, гремела музыка, а в иных местах раздавалась залихватская хоровая песня. Всюду видно было веселье, изобилие, даже роскошь. Князь Кутузов принял Лористона в присутствии всех своих генералов, со всей утонченной вежливостью екатерининского вельможи. Посол объявил, что он прислан предложить размен пленных, заключить перемирие и просить князя о доставлении письма от Наполеона к Александру.
Фельдмаршал отвечал, что ни на что подобное он не имеет полномочий от своего Государя. Лористон, перейдя к опустошению страны и пожару Москвы, стал жаловаться на озлобление, с каким велась война, на неслыханно жестокое обращение москвичей с пленными французами, и просил нашего главнокомандующего принять меры к прекращению варварских поступков, несовместных с обычным способом ведения войны у всех просвещенных наций.
— Не от нас идет варварство,—возразил князь Кутузов, — а от выродков французской революции, от питомцев Робеспьера, Марата и от самого Бонапарта... Не Россия начала войну! Ежели бы даже я и желал изменить образ мыслей в народе, то не мог бы успеть в том, потому что русские считают эту войну вторым нашествием татар, и я не в состоянии изменить понятия целого народа.
— Так эта война, необыкновенная, неслыханная, должна продолжаться вечно?—воскликнул Лористон.— Государь мой искренно желает положить предел вражде между двумя великими народами и положить навсегда.
— Не имею на то никакого наставления,— твердо и решительно промолвил фельдмаршал,— и все сии слова ни в каком случае передать моему Государю не желаю. Я подверг бы себя проклятию потомства, если бы сочли, что я подал повод к какому бы то ни было примирению... Знайте, Государь запретил мне даже произносить слова: мир и перемирие...
Великому Наполеону, обладателю мира, отказали в мире. Сконфуженный, не солоно похлебавший Лористон покинул лагерь, а вслед ему раздался звучный, торжественный марш.
А тут подоспел и наш старый знакомый, граф Растопчин, не перестававший и в это время действовать на умы поселян, подвигая их на всеобщее вооружение против неприятеля.
„Крестьяне, жители Московской губернии! — взывала его последняя афиша. — Враг рода человеческого, наказание Божие за грехи наши, злой француз, войдя в Москву, предал ее мечу и пламени. Враги ограбили храмы Божии, разграбили дома, имущества, надругались над женами, дочерьми, детьми малолетними. Осквернили наши кладбища и до второго пришествия тронули из земли кости покойников, предков наших, родителей...
Морил наших с голоду, а теперь, как самому есть нечего, то пустил своих ратников, как лютых зверей, пожирать и вокруг Москвы, вздумал ласкою сзывать вас на торги, мастеров на промысел, обещая порядок, защиту всякому.
Ужели вы, православные, верные слуги Царя нашего, кормилицы матушки-Москвы, на его слова положитесь и дадитесь в обман врагу лютому?... Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на святой Руси; будем бить, где ни встренутся, уж мало их и осталося... А Москва опять украсится, покажутся золотые верхи, домы каменные, навалит народ со всех сторон...
А кто из вас злодея послушается и к французу преклонится, тот недостойный сын отечества, отступник закона Божия, преступник Государя своего, тот отдаст себя на суд и поругание, а душе его быть в аду с злодеями и гореть в огне, как горела наша мать Москва".
Усыпленный Наполеон проснулся, но только поздно. Зима приближалась, выпал уже и первый октябрьский снежок, в ужас приведший все полчища завоевателя, при одной мысли о том громадном пространстве, которое отделяло их от отечества. При недостатках всякого рода, в войске произошло расстройство, болезни и неповиновение.
Жутко становилось Наполеону! Ждать в Москве более нечего, надо уйти; но куда и как? Ему ли, не знавшему неудач в походах, сознаться в своем бессилии, растратившему войско и не заключившему мира, решиться на отступление? А что скажут славолюбивые французы, вся Европа, которую он закидал бюллетенями, постоянно возвещавшими о громе побед и славе оружия подвластного ему народа?
Он приказал известить европейские дворы, что он предполагает выступить «на зимние квартиры», что климат московский для него «нездоров», что он выступает чрез Калугу в юго-западные губернии.
С. Знаменский.
Московский листок, Иллюстрированное приложение № 23, 18 марта 1901 г.
Еще по теме:
Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение
...............................
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Под властью французов
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Великому Наполеону, обладателю мира, отказали в мире
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Славу Богу! Опять матушка Москва наша
|
