По материалам периодической печати за июнь 1917 год.

Все даты по старому стилю.

Обзор печати

Вопрос о восстановлении боеспособности армии интересует нашу печать всех направлений. Каждый старается выяснить причину падения дисциплины нашей армии и указать те пути, которыми можно достигнуть необходимого оздоровления армии.

Орган военного министра «Армия и Флот Свободной России», редактируемый одним из чинов политического кабинета военного министра, находит, что выход «из тины анархии и надвигающейся гибели России» заключается в следующем:

Армия должна состоять из молодых элементов, честных и хорошо обученных. Начальники должны иметь власть не фиктивную, а юридическую, власть приказывать, требовать исполнения и наказывать за неисполнение. Подчиненные должны оказывать начальникам не только повиновение во всем, но и внешнее почтение.

Все это—старо, как мир, и совестно доказывать, что уважение, оказываемое старшему и начальнику, нисколько не роняет достоинства младшего и подчиненного.

Все — начальники и подчиненные, должны помнить, что дело идет о спасении России.

На этой же точке зрения стоят и «Известия Совета Рабочих и Солдатских Депутатов», заявляя:

Неисполнение приказов привело к гибели южную армию. С этого дня — беспрекословное и точное исполнение всех боевых и служебных приказов; никаких обсуждений; спешные работы по укреплению позиций. За всем будут следить выбранные солдатами особые комиссии при всех штабах. Они будут защищать наши интересы и интересы революции. С полным спокойствием и твердостью все солдаты должны прекратить в своей среде все нарушения воинского долга.

Этим же вопросом интересуется и орган исполнительнаго комитета юго-западнаго фронта «Армейский Вестник». Он громогласно сознается в разложении армии.

Вся Россия сознает, что армия тяжко болеет, что она мучительно переживает тяжелый кризис перехода от жестокого деспотического строя недавних времен к свободному демократическому устройству, провозглашенному революцией.

Как оздоровить армию, как преодолеть процессы ее разложения, как бороться с проявлениями анархии в ее рядах?

Как сделать ее истинно революционной силой, способной оградить революционную страну от грозящего ей вражеского вторжения, — способной отстоять и разрешать международные требования и международные задачи великой российской революции?

Однако своего рецепта исцеления армии этот орган не дает, а ссылается на слова управляющего военным министерством Б. В. Савинкова, сказавшего:

"...Первой задачей моей—является восстановление дисциплины. Для насаждения дисциплины нужен особый, в высшей степени авторитетный аппарат".

«Старый революционер» Б. В. Савинков подходит к вопросу о восстановлении дисциплины в армии несколько с иного конца. Он полагает, что таким авторитетным аппаратом для восстановления дисциплины могут быть комиссары, но и он не отрицает, что для восстановления дисциплины нужно вселить в солдатскую массу доверие к начальникам.

Чтобы поднять боеспособность армии и восстановить дисциплину, нужно твердо помнить о необходимости доверия солдатской массы к высшему командному составу. К сожалению, такое доверие не всегда наблюдается.

О восстановлении этого доверия и о создании более благоприятных условий службы офицеров говорит «Армейский Вестник» со слов того же Савинкова.

„Если командный состав, доказавший свою доблесть и любовь к свободе, будет поставлен в условия, более благоприятные для исполнения им своего долга,—то восстановим боеспособность армии в сравнительно короткий срок... Дорога ясна.

Ни один из этих органов демократической печати не возлагает уже больше надежд на исцеляющую силу различных войсковых комитетов. По-видимому и демократические органы печати, не говоря уже о буржуазной печати, пришли к убеждению, что эти высоко полезные и необходимые для внутреннего распорядка в частях органы не в состоянии своим авторитетом поднять дисциплину, удержать войска от того позора, которым заклеймили себя в июльские дни некоторые части.

Об этих комитетах весьма красочно пишет «Русское Слово».

Комитетов этих развелось великое множество.

В создании этих выборных комитетов всего ярче сказались демократизация армии и стремление всей войсковой громады участвовать через своих выборных в деле устроения своей жизни.

Теперь, после позорных событий последних недель, после крутого поворота в сторону полнаго восстановления дисциплины в войсках, встал вопрос о сокращении компетенции всех этих „искосолов", если не о полном их упразднении.

Поэтому представляется особенно своевременным подвести некоторые итоги их деятельности. Прежде всего, надо признать, что „искосолы" побыли теоретической выдумкой, а были выдвинуты самой жизнью.
В этом оправдание их существования, в этом их право на особое внимание.

Обезличенный до последней степени солдат, лишенный всякого права критики и протеста, знающий только „так точно" и „не могу знать", сразу приобрел право решающего голоса, сразу попал в исключительное, преобладающее положение.

Моральное влияние офицерства, поставленного условиями старого режима в изолированное положение, лишенного право политического общения не только с солдатом — „нижним чином", но и между собой, было ничтожно.

Кто же мог взять на себя руководительство этой массой людей, ослепленных и опьяненных завоеванной свободой, если бы сама жизнь не выдвинула выборных представителей, близких солдатской среде?

Если в отдельных случаях, — пусть даже в целом ряде случаев, — выборы по новизне и спешности дела были произведены неудачно, если некоторые комитеты способствовали разложению армии, то это не меняет общего заключения о необходимости подобного рода комитетов.

Через четыре месяца, когда мы договорились до позора на фронте и до ужаса восстановления смертной казни, мы стали выходить из полосы слов и обрели волю к активному государственному строительству.

И теперь, с изменением общих условий, изменится и тон „искосолов" которые в общем всегда были проникнуты стремлением не дезорганизовывать, а сплачивать живые силы армии, но вынуждены были идти за толпой, за массой, ибо за ней шли те, кто должен был стоять выше ее и кто был от нее гораздо менее зависим. Комитеты имели мужество часто идти против воли толпы, рискуя собственным положением и даже личной безопасностью.

Упразднение комитетов явилось бы тяжким ударом для армии, которая вдруг почувствовала бы себя перенесенной в условия старого режима, при старом разбитом корыте.

Но на ряду с этим необходимо, что бы компетенция комитетов была поставлена в строгие рамки, чтобы были точно определены отношения комитетов и командного состава.

Создание дисциплины, построенной на истинно-демократических началах, — великое и трудное дело, но оно не является невозможным даже в теперешних условиях.

Чувство дисциплины, стремление к твердой, сознающей свою силу власти живы в армии, и проявление этого чувства легко проследить даже среди теперешней страшной разрухи.

Итак, комитеты нужны, упразднять их нельзя, но восстановить дисциплину и боеспособность армии они не могут. Управляющий военным министерством видит выход из этого положения в установлении института комиссаров.

«Война и Мир» видит в создании этой должности учреждение второй иерархической лестницы, раздвоение власти, против которого всегда так восставали великие военачальники. «Война и Мир» так оценивает работу членов этой новой иерархической лестницы.

Деятельность будущих комиссаров предложено разграничить с деятельностью начальников, сосредоточив в руках первых наблюдение и контроль за общеполитической жизнью армии, в руках вторых — часть оперативную. Если смотреть на институт комиссаров с точки зрения попытки разгрузить работу начальника, то эту меру можно было бы только приветствовать, но история учит, что подобная попытка французам не удалась и повела лишь к наивящшему развалу армии, ибо практически неосуществимо проведение резкой грани между бытовым укладом жизни армии боевой ее деятельностью.

Весь быт воинской части должен быть построен так, чтобы он являлся подготовкой к бою, а потому должно быть исполнено всякое, а не только боевое приказание начальника, и контролировать правильность и необходимость такого приказания может только другой высший начальник, надлежащим образом подготовленный и знающий военное дело, а не случайно избранное в комиссары безответственное лицо с случайной же партийной окраской.

В 4 полках одной и той же дивизии могут комиссарами оказаться партийные враги, и все эти полки они направят по разным руслам, создав для начальника дивизии такую обстановку, при которой непременно для какой-либо из своих частей он окажется человеком политически неблагонадежным.

Еще не зажили свежие раны, нанесенные России в полях Галиции теми полками, которые вместо немедленного исполнения приказа начальника собирались на митинги и обсуждали, не заключается ли в отданном распоряжении чего-либо контрреволюционного. Не гарантированы мы и при наличии комиссаров от потери времени между приказанием и исполнением, только почин созыва митинга может исходить не только от полков, но иногда и от комиссара, хотя и цель такого митинга будет благая: разъяснить всем и каждому необходимость исполнения приказания, но время все же будет уходить на бесплодные попытки управлять армией убеждениями и речами.

Еще менее понятно введение института комиссаров, как органа, контролирующего начальников.

В каком надзоре они нуждаются? Должен ли начальник быть непременно с.-р. или с.-д., или он не имеет права быть к-д.? Что-нибудь одно—или правительство верит такому-то офицеру и тогда его держит на службе, или не верит и тогда увольняет, а приставлением к каждому начальнику особого надзирателя будет нанесено еще одно незаслуженное оскорбление офицерству, кровью своею доказавшему свою преданность делу революции. Ведь не мы — офицеры — ходили с плакатами „долой Временное Правительство", и не было нас в пресловутые дни 3 — 5 июля на улицах Петрограда среди изменников России.

Где же спасение, где тот ключ, который дает нам разгадку создавшегося положения, как же восстановить боеспособность нашей армии? Для разрешения этого вопроса, по-видимому, придется нам прибегнуть к тому средству, которое рекомендует орган военного министра «Армия и Флот Свободной России» в приведенной нами в самом начале этой статьи выдержке.

***

С этого, единственно верного пути, который может обеспечить торжество революции, упорно и настойчиво стремится совлечь товарищей рабочих и солдат ленинская „Правда", которая хотела бы, противно решениям Советов, отнять власть у Временного Правительства и немедленно, не дожидаясь Учредительного Собрания, распорядиться и землей, и всеми фабриками и заводами, и банками. Поэтому она не перестает кричать, что

"кризис надвигается, разруха растет", и что "никаких мер не  принимается";

она хочет, чтобы народ, потеряв терпение восстал против правительства.

***

О том, какое вредное дело делают большевики в нашей армии, говорится в статье „Кто дезорганизует армию", напечатанной в "Известиях Совета Рабочих и Солдатских Депутатов".

Как известно Всероссийский Съезд в свое время высказался за переход нашей армии в наступление. Представители большевиков, бывших против наступления и всегда одобрявших братание наших солдат с немцами, на съезде однако торжественно обязались не мешать наступлению, за которое высказался съезд:

"Высказываясь по мотивам голосования, тов. Луначарский заявил: «Никакой дезорганизации тыла или фронта в момент, когда брошена теперь русская революционная армия в наступления, мы, конечно, не сделаем и призывать к ней не будем... Мы ни в коем случае не возьмем на себя ответственности за хотя бы малейшую дезорганизацию армии в данный момент».

По этому вопросу не менее категорически высказался и тов. Зиновьев:

«Мы отвергаем дезорганизацию армии», сказал он.

Как же это обещание исполняется? Чтобы знать, что изо дня в день делают на фронте товарищи большевики. „Известия" предлагают взять в руки хотя бы 56-й нумер „Солдатской Правды", почти весь, посвященный вопросу о наступлении. Вот что пишется там о наступлении.

"Руководители русской революционной демократии играют наступлением русских войск на руку французских и английских капиталистов"

— таково основное положение, из которого исходит газета.

И дальше, в целом ряде заметок в качестве истинных представителей российской армии она выдвигает те полки и воинские части, которые запятнали себя дезорганизаторскими, изменническими выступлениями, умалчивая о том, что миллионы солдат протестовали против этих выступлений, продиктованных темнотой и трусостью,- как против выступлений, наносящих удар в спину русской революции и выгодных лишь империалистам Германии.

Приходится бить в набат ежедневно. Нас упрекали всякие глупые людишки в том, что мы «торопимся» с передачей всей государственной власти в руки Советов Солд., Раб. и Кр. Депутатов, что «умереннее и аккуратнее» было бы чинно «подождать» чинного Учр. Собрания.

Теперь даже наиболее глупые из этих мелкобуржуазных глупцов могут видеть, что жизнь не ждет, что «торопимся» не мы, торопится разруха.

Мелкобуржуазная трусость, в лице партий эсэров и меньшевиков, решила: остановим пока дела в руках капиталистов, авось разруха

«подождет до Учр. Собрания!

Факты ежедневно говорят, что разруха, пожалуй, не подождет Учр. Собрания, что крах разразится раньше".

„Правительство, поддержанное эсэрами и меньшевиками, прямо тормозит борьбу с разрухой",

подстрекает „Правда":

"Подумайте только, что за дом сумасшедших получается: страна гибнет, народ накануне голода и праха, угля и железа не хватает, хотя добыть их можно, Донецкий Комитет через Советы Солд. и Раб. Деп. производит анкету о количестве металла, т. е. разыскивает железо для народа. А слуга промышленников, слуга капиталистов министр Пальчинский, в товариществе с Цереттели и Черновыми, запрещает анкету. И кризис продолжает расти, катастрофа надвигается еще ближе".

"Русский Инвалид"

Еще о анархии

«Анархия в стране» успела стать той печкой, от которой буржуазная печать изо дня в день начинает свой неистово патриотический танец «спасения отечества». Отсюда и требования твердой и сильной власти—власти, способной, прежде всего, на расправу с теми, на кого указывают персты перепуганных колеблющимся благополучием имущих слоев.

В этой игре на успокоение какие только приемы не пускались в ход, начиная с попыток внести внутренний раздор в революционную демократию и кончая огульным обвинением последней в сплошном дебоширстве и озорстве. Разве не стараниями справа совершившая революцию Россия явилась в зеркале своей общественной и политической жизни—в печати—рассыпающейся храминой, из которой один за одним растаскиваются последние скрепляющие камни? Разве не из недр буржуазной печати пошла та творимая легенда, которая до всем ходе революции усмотрела лишь уголовные деяния?

Насколько здесь не считались со средствами, чтобы достигнуть цели, показывает хотя бы столь нашумевшая история «царицынской республики».

Каких только ужасов не распространяло про Царицын петроградское телеграфное агенство, этот монополист-осведомитель о жизни России. Сплошным кошмаром веяло от телеграмм, где рассказывалось о диктатуре полупьяных солдат, предводимых большевиками, об убийствах ими совершенных, о наложенной ими контрибуции, о бегстве из города мирных жителей, которым стало уже невмоготу.

В свое время в Царицын военные власти послали своих представителей для расследования. И опубликованные теперь его результаты раскрывают пущенную легенду.

То же телеграфное агентство передает, что командующий войсками казанского округа, по докладе ему царицынского расследования, выяснил

«грубое извращение печатью событий и фактов жизни города и гарнизона, употребленное ею с целью обвинить в преступлениях отдельных лиц, целые корпорации, классы и организации, дабы восстановить одну часть населения против другой».

Командующий войсками находит необходимым объявить, что

«деятельность 141 полка не носила ни разбойничьего, ни грабительского характера, а, напротив, была благотворна и спасительна для революции вообще и для Царицына в частности».

Это-то «напротив» и характерно для кампании, поднятой буржуазной печатью во имя восстановления «порядка». Кампании, главная задача которой — дискредитировать революцию, затормозить, укоротить ее продвижение, насколько это возможно.

Вот эти-то ходы справа, прикрытые широковещательным «спасением отечества», должны были раскрыть раз и навсегда и раз навсегда заклеймены. Ибо не отечество спасают здесь и не порядок восстанавливают. Спасают давший трещину социальный строй и стремятся восстановить свое пошатнувшееся благоприятствующее положение.

Мы не закрываем глаз на те опасности, которые грозят революции с другой стороны—оттуда, где попытки ее большого продвижения во что бы то ни стало переходят в простую демагогию, и оттуда, где эта демагогия переходит у единичных лиц и единичных групп—в нарушающие всякое право деяния.

Мы не закрываем на это глаз, мы боремся с этим и готовы поддержать в этой борьбе Правительство. Но наши понятия о силе и твердости последней слишком различны, власть должна быть твердой в охране порядка и усилении революции, в облегчения ее творчества, в проведении поставленных ею на очередь задач.

Таковы наши требовании к власти...
И в своей борьбе за революцию слева и справа мы исходим, прежде всего, из защиты творчества революции, из обеспечения ей успешного дальнейшего продвижения и завершений.

Д. СКВОРЦОВ.

"Дело Народа" 1917 г., № 083 (24 июня).

Позор

ПЕТРОГРАД, 25 июня (8 июля).

В X армии делегаты Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, Вербо и Соколов, подверглись гнусному насилию со стороны солдат, указывавших, что в «Правде» нет ничего о наступлении юго-западных армий и о подчинении всероссийскому органу советов рабочих и солдатских депутатов и что делегаты — переодетый помещик и офицер.

Какова бы ни была группа, производящая избиения, ее нужно заклеймить. Ибо, если вчера избиения беззащитных людей производили истинно-русские хулиганы-«резинщики», а сегодня их производят анархистствующие и большевистствующие хулиганы, то принципиальной разницы между ними нет. Нужно совершенно потерять чувство собственного человеческого достоинства, уважение и к себе, и к другим людям, чтобы поднять руки на представителей советов рабочих и солдатских депутатов, законно ими уполномоченных.

Та, которые идут против советов рабочих и солдатских депутатов, которые не подчиняются авторитетному голосу всероссийского представительства демократии, объявляют себя сами вне революции, кладут между собою и революцией непроходимую грань. Ибо революция сильна только своей моральной чистотой; ибо проявление грубого насилия и физического воздействия на беззащитных вызывает к подобным действиям, как массовую реакцию, отвращение и презрение.

Но есть еще более важная сторона вопроса. Это—развязывание подобными шагами рук всем скрытым врагам революции. Они притаились, они злобно шипят, боясь открыто высунуть свою голову.

Но как только начинают приобретать силу грубые методы насилия, эти элементы могут торжествовать; ибо и они тогда могут действовать безнаказанно, так как и с той стороны действуют не лучше.

В этом—острие бритвы, на котором колеблется революция и ее успех. И в истории немало примеров, когда бесполезные и бессмысленные действия одних вызывали действительно «тоску по сильной власти» и доводили до единственного диктатора.

Гильотина во Франции во время первой революции работала с каждым днем все более интенсивно; и тем не менее «гильотинная» политика, имевшая под собой все в большей степени суживающийся базис, с неизбежностью подготовляла контрреволюцию.

Нужны сугубая осторожность и сугубое уважение к достоинству всякой человеческой личности, чего—увы!— нет у многих «мартовских» внезапных революционеров.

Мы, социалисты-революционеры, всегда выше всего ставили человеческую личность. И, потому, мы всем, кто на это, самое священное, покушается, отвечаем одним: презрением, как к гадине, готовой всегда ужалить, но неспособной победить открыто.

Дело народа 1917 г., № 084 (25 июня).

Еще по теме:

Революция. 1917 год. Предисловие

.............................................................................

О большевиках (июнь 1917 г.)

Наше наступление и большевики - обзор печати. (Конец июня 1917 г.)

Доколе ж, наконец? (конец июня 1917 г.)

Инородческий вопрос в России (июль 1917 г.)

Восстановление боеспособности армии. Обзор печати (конец июня 1917 г.)

Разоблаченный Ленин (июль 1917 г.)

Кошмар в центрах промышленности (начало июля 1917 г.)