Тов. Томский начал с того, что его не удовлетворили речи тт. Курицына и Гендлера.

— Они говорили так, как будто бы шахтинского или среднеазитского дела не было. Такие речи годились бы год назад, сейчас они никуда не годятся. Повидимому, эти товарищи не понимают, чего мы хотим от ИТС, не понимают, какие задачи стоят перед ними.
Ведь шахтинское дело доказало, что ИТС обанкротились.

А тов. Гендлер, у которого именно и оказался «таракан во щах>, говорит хорошие вещи, но не то, что нас сейчас особенно интересует. Тов. Курицын же, огласил здесь анонимные письма, о которых можно сказать одно только, что если они и выражают мнения инженерства, то это—мнение плохого инженерства...

Нельзя с подобными доказательствами выступать в такой ответственный момент, когда мы хотим пересмотреть важнейшие отрасли нашей работы и поставить ее так, чтобы не повторялись шахтинские события, когда идет речь о том, чтобы вы пересмотрели свою линию.

В чем заключалась эта линия? В слепом отражении мнения обывательского инженерства. А идеологическое руководство с вашей стороны было? Нет, не было. Почему же вы это замалчиваете?

Ведь вы представляете передовой слой инженерства. А оказали ли вы должный отпор спецчванским настроениям, о которых здесь говорилось? Нет. Вы не сказали и о том, как вы думаете бороться с этими настроениями. Ведь когда я на пленуме ВМБИТ очень осторожно сказал, что наше инженерство во многом еще отстало, то многие инженеры взяли слово и обиженно говорили, что я неправ. Это говорит о боязни критики.

Сейчас основной вопрос для нас — дальнейшее руководство работой среди инженерства. В свое время, мы пошли на уступки, признали, что инженерство представляет собой своеобразный слой и нуждается в своеобразной организации. Но никогда мы не считали такой тип организации идеалом. В самом деле, в чем заключается своеобразие инженерства? В приверженности к старым предрассудкам, в пережитках прошлого, в «великолепном презрении» к рабочим!

Мы не считаемся с предрассудками, мы не требуем от инженеров определенных политических убеждений, но мы считаем необходимым добиваться в совместной работе, чтобы эта щель между рабочими и инженерством все уменьшалась. А вы полагаете, что эта щель законна и ее нужно сохранить...

Говоря о совместной работе, мы отмечаем, что она должна идти по союзной и производственной линии, а вы только тем и занимаетесь, что отстаиваете свои права и вольности. Как будто бы этих вольностей уж так мало!

А вот я был в Донбассе и поинтересовался, сколько инженеров привлечено за недостатки в производстве, вызывающие несчастные случаи, и оказалось, что почти никого не привлекали. Очевидно, и здесь сказываются настроения обывателя, который хочет прав без обязанностей.

Конечно, мы дадим отпор всякому спецеедству. Но и инженеров за всякое грубое хамство мы не будем щадить. Мы не будем требовать от инженеров, чтобы они были общественниками, прежде всего, но если они — «зубры» по своим политическим убеждениям, то уважать их не за что. Мы находим, что политические убеждения не могут мешать инженерам выступать на производственных совещаниях, не могут препятствовать контролю рабочих над производством.

Секции инженеров мы создавали не только для того, чтобы они исключительно занимались улучшением материального положения инженеров. Мы их строили для того, чтобы они путем систематической работы уничтожали пропасть, которая существовала в прошлом между инженерами и рабочими, для того, чтобы они втягивали инженерство в хозяйственное строительство; для того, чтобы не было той инертности, от которой опускаются руки.

Вот здесь говорилось, что в глубине провинции инженерам трудно работать и у них опускаются руки. Ну, а рабочему, хотя бы на том же Урале, сладко ли работать? Несладко, но только у него нет такой возможности, как у инженера,—бросить все и уехать на другой завод. Сейчас становится все труднее работать и рабочим, так как мы переходим к уплотненной работе, вводим конвейеры, интенсифицируем труд.

И от инженера требуется, чтобы он все больше шевелил мозгами и распутывал все те затруднения, с которыми мы встречаемся. Оттого у них и опускаются руки, что они постоянно думают, где можно было бы встроиться получше. Мы должны добиться, чтобы этот вопрос перестал быть самым важным вопросом для инженерства. Нужно дать отпор обывательским настроениям, а вот этого отпора и не чувствуется в выступлениях т.т. Курицына и Гендлера.

Несомненно, что во многом виноваты и союзы. И ЦК союзов, и губсовпрофы зачастую формально относились к инженерству и к ИТС. Нужно покончить с этим формализмом. Нужно усилить союзное руководство инженерными секциями, нужно вовлекать их в общесоюзную работу. Среди других методов оживлении работы надо использовать и печать. Надо сознаться, что сейчас журнал «Инженерный Труд» безличен и влияния не имеет. Не надо жалеть средств, надо помочь журналу, надо сделать его органом, который завоевал бы доверие инженерства и мог бы руководить его настроениями.

Мы должны обеспечить инженерам чуткий подход к ним. Мы не можем требовать, чтобы все были коммунистами. Мы удовлетворимся добросовестной и лойяльной работой на пользу рабочего класса и лойяльным отношением к своему профсоюзу. Но рваческим настроениям мы должны дать и моральный, и организационный отпор. Вот стоящие перед нами задачи.

Очень печально, тов. Курицын, что ваша речь, которая была бы хороша в других условиях, не отвечает на главный вопрос: как мы дошли до шахтинского дела, где были инженеры?

Но если шахтинское дело нас ничему не научит, то мы еще раз окажемся перед таким же фактом. Плохи руководители, которые ничему не хотят учиться...

 

ПЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА

 

ИНЖЕНЕР ГОРБОВ

Почти все до сих пор допрошенные Верховным судом обвиняемые, помимо чисто-вредительских «заслуг», были окутаны атмосферой явного сочувствия белым (в период гражданской войны), многие из них имели довольно тесные связи с деникинскими контрразведками, проявляли грубое и жестокое отношение к рабочим, в свое время морили голодом и холодом пленных красноармейцев и т. д.

Инженер Горлов, такого «окружения» не имеет. Он — только вредитель, только член вредительской тройки (главный инженер, главный механик, заведующий шахтой) во Власовском рудоуправлении. Он только — вредитель, и притом — не проявлявший особой инициативы.

Схема показаний Горлова - в самых общих чертах такова. В период гражданской войны он перекочевал из Донбасса в Подмосковный угольный бассейн. С 1920 года начинается его работа на шахте «Артем», одной из лучших тахт Донбасса. В первый период его работа носила вполне нормальный характер. Разрушенная в период гражданской войны шахта была восстановлена, добыча угля достигла довольно высокой цифры. На смену восстановительному периоду должен был прийти период нового строительства. Как раз на переломе этих двух периодов во Власовском рудоуправлении произошел «переворот»: сменилась администрация Власовки, в частности, ушли многие партийцы. Появился в роли главного инженера обвиняемый Козьма, человек с диктаторскими наклонностями, с большими связями, человек резкий, не терпящий никаких возражений, при каждом удобном и неудобном случае напоминающий о том, что он может заменить данного работника другим.

С появлением Козьмы на руднике стали проводиться под видом рационализации и механизации производства различные новшества, дававшие иногда чисто внешний эффект (об этом «эффекте» много говорил и обв. Башкин), но по сути дела являвшиеся топко организованными вредительскими актами.

— Все это, — признается инженер Горлов, — технический персонал видел— и молчал.

К числу «молчавших» причисляет инженер Горлов и себя.

ОТ МОЛЧАНИЯ—К «ПРЕМИАЛЬНЫМ»

От корысти в форме молчания, — из боязни быть уволенным, — до корысти в более явной форме, в форме получения денег за свое молчание и за содействие вредительской работе, — один шаг. И мы узнаем от инженера Горлова, что он скоро стал получать «премиальные», — «премии за фактические достижения», как выразился Горлов.

И однажды он получил даже несколько сот рублей, не облагороженных званием «премиальных»— и «без всякой расписки».
—    Я понимал, что мне платят за молчание...

ВРЕДИТЕЛЬ И... ГЕРОЙ ТРУДА

Горлов уверяет, что его вредительская работа кончилась в начале 1927 года вместе с переходом в Несветаевское рудоуправление главного инженера Козьмы и его «эффектов». После этого Горлов, по его словам, достиг больших успехов в деле увеличения добычи угля. И вот заслуги Горлова были оценены: в десятую годовщину Октября Горлов получил звание героя труда.

МОЛЧАНИЕ

—    И вы, признающий себя виновным во вредительстве на советских рудниках, в получении за это «премиальных», могли принять звание героя труда?! — спрашивает тов. Крыленко.

Тишина в зале становится напряженной. Зал ждет ответа на этот вопрос. Но напрасно: что может ответить на это инженер Горлов? Он молчит.

ГЛАВНЫЙ РАЦИОНАЛИЗАТОР ИЛИ ГЛАВНЫЙ ВРЕДИТЕЛЬ?

Сам обвиняемый Козьма, главный инженер Власовского рудоуправления, дает на этот вопрос ответ совершенно определенный и твердый:

— Главный рационализатор!

Инженер Козьма выходит к судейскому столу и громко, четко, категорически отрицает свою причастность к вредительской организации, и вредительской деятельности в какой бы то ни было форме. Он — Козьма — был весь поглощен идеей рационализации производства. Он был непреклонен и настойчив, когда «завинчивал гайку рационализации», несмотря на сопротивление пугавшихся новшеств специалистов, несмотря на косность аппарата.
Вот только в этом его вина — уверяет Козьма.

Козьма уверяет, что «американский и западноевропейские опыты» оправдывают его стремление уменьшить выход т. н. плитного угля, и увеличить цифры выхода рядового угля. А, между тем, понижение процента выхода «плиты»— один из серьезных моментов обвинения, по отношению к Козьме.

Его обвиняют в том, что насаждавшиеся им методы механизации вели к разрушению машин, к ухудшению условий труда для шахтеров (массовая порча вентиляторов и проч.). А инженер Козьма уверяет, что путь механизация был единственным путем для увеличения добычи шахты «Артем» с 17% млн. пудов до 35—40 млн. пудов, ибо только при такой цифре добычи шахта «Артем», могла быть рентабельной и т. д.

Словом, все, что ни делал Козьма, было направлено, по идее своей, к рационализации производства, к механизации его процессов. И немало достижений принесли новшества Козьмы. Были, конечно, и отдельные ошибки, — без них не обойтись в крупном деле, особенно, когда совершается «революция на производстве», но это — лишь не более, чем ошибки.

Таков характер показаний инженера Козьмы. Такова линия его зашиты.

Он говорит уверенно, не без ноток апломба. Он не слишком скромен, этот инженер, который в свое время подавал в Донуголь заявление с просьбой назначить ему месячный оклад в... тысячу рублей плюс тантьемы, плюс автомобиль в его «личное распоряжение» и т. д. Он не обнаруживает смущения и тогда, когда на процессе проходят моменты, как будто явно прорывающие фронт его защиты.

Л. НИКОЛАЕВ.

ШЕСТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА

НЕКОТОРЫЕ ПОПРАВКИ

Эти поправки к показаниям Кузьмы вносят свидетели, имеющие отношение к эпизодам, связанным с деятельностью Кузьмы в Щегловском рудоуправлении.

Сережников, маркшейдер с 20-летним стажем, непрерывно работающий Щегловском районе, устанавливает, что Берестовская шахта была затоплена именно после того, как в составе рабочего правления оказался Кузьма, в апреле 1920 года.

— Берестовка и Пастуховка, — заявляет свидетель, — лежат на одном пласту, по существу являются продолжением друг друга. Существовал проект соединения этих двух богатейших шахт Щегловского района. Сейчас Берестовка представляет собой груду развалин.

 Тот же свидетель, между прочим, отмечает и, факт затопления — уже в декабре 1920 года — шахты Григоровской, которая давала уголь очень высокого качества.

И другой свидетель — Буровин — заявляет, что Берестовская шахта была затоплена в марте или апреле 1920 гола, т.-е. опять-таки уже в тот период, когда Кузьма был в составе рудоуправления. Впоследствии Кузьма, по словам свидетеля, неоднократно говорил о том, что Берестовская шахта будет восстановлена.

Аналогичные показания дает и третий свидетель Бондаренко. Он, между прочим, вспоминает, как на общих собраниях рабочих инженер Кузьма неоднократно выступал с докладами по вопросу о восстановлении Берестовской шахты, по вопросу, который неизменно поднимался рабочими.

— Прямо не докладчик был, — а фокусник, — говорит свидетель, — чудеса делал с диаграммами да и только!
 

***

Еще рано давать окончательную оценку показаниям Кузьмы, его истинной роли в деле шахтинского вредительства.

Исследование всего, что связано с деятельностью Кузьмы, еще не закончено. В частности, вчера вечером Верховным судом принято постановление о привлечении компетентных экспертов,— профессоров московской горной академии Губкина и Попова и профессора Днепропетровского горного института Финкельштейна. Эксперты должны сказать свое авторитетное слово по вопросу о той рационализаторской работе, которой неустанно козыряет Кузьма.

Рабочие-свидетели на процессе

 

Отповедь германским инсинуаторам

 

ГЕРМАНСКАЯ ПЕЧАТЬ ПРОДОЛЖАЕТ ИНСИНУИРОВАТЬ

КОЛИЧЕСТВО ИНОСТРАННЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ В СССР НЕ УМЕНЬШАЕТСЯ, А УВЕЛИЧИВАЕТСЯ

В связи с шахтинским делом, в германской печати стали появляться заметки о том, что немецкие специалисты-инженеры, техники и мастера не едут теперь на работу в СССР, «бегут» из СССР и т. д.

Зав. отделом экономики труда ВСНХ СССР т. Краваль сообщил по этому поводу любопытные цифры о количестве иностранных специалистов, работающих в советской промышленности за последнее время.

На 1 октября 1927 г. зарегистрировано было постоянно работающих в промышленности инженеров, техников и мастеров 197, из которых 94 прибыли из Германии. На 8 марта этого года число немецких специалистов увеличилось до 120, а общее число работающих в советской промышленности иностранных специалистов—до 252. С 8 марта до настоящего дня вновь зарегистрировано в отделе экономики труда 49 иностранных специалистов, из них 22 германских.

Таким образом, сообщения немецкой печати по поводу бегства иностранных специалистов из СССР явно не соответствуют действительности, Количество привлекаемых из за границы в нашу промышленность иностранных специалистов все время возрастает.

СЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА

 

ИГРА В РАЦИОНАЛИЗАЦИЮ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

У микрофона впереди судейского стола все еще инженер Кузьма. Уже исчерпаны, казалось бы, неисчерпаемые об’яснения Кузьмы о его перманентной рационализаторской деятельности; запомните твердо: рационализаторской, а не вредительской.
Но еще не все сказал Кузьма.

Кузьма не сходит со своих позиций и после того, как ряд обвиняемых инженеров с огромный горным стажем, — Березовский, Калнин, Матов, Бояршинов и другие — категорически заявляет, что американские якобы методы рационализации и механизации, проводившиеся Кузьмой на Власовке (шахта им. Артема) и на Несветае (шахта им. Скачинского), методы, дававшие резкое уменьшение процента выхода «плиты», т.-е. наиболее ценного сорта угля, эти методы нельзя не признать вредительскими.

Уже в данной стадии исследования всех этих «рационализаторских» моментов трудно отделаться от впечатления, что Кузьма ведет искусную игру в рационализацию. И даже тот бесспорный факт, что добыча угля, хотя бы на шахте им. Артема, при Кузьме росла, а не падала, не может стереть этого впечатления. Ибо тот же Березовский резонно замечает по этому поводу:

— Этот факт — рост добычи — отнюдь не исключает возможности проведения Кузьмой вредительской линии. Нельзя же было совсем останавливать рост производства, нельзя было совершенно игнорировать задания соответствующих руководящих органов...

Кузьма, выражаясь словами, в свое время сказанными Калгановым, «осторожно тормозил».

 Но, может быть, Кузьма, не состоя в организации, хоть что-нибудь слышал о ней, догадывался о ее существовании? Нет, и этого не могло быть и не было!

И опять трагически не совпадают ответы Кузьмы с показаниями длинного ряда подсудимых, среди которых есть и такие, которые в свое время был подчинен Кузьма, и такие, которые подчинялись Кузьме. Они единодушны в своих показаниях.

Березовский говорит, что ему не стоило никакого труда завербовать Кузьму. Кузьма был явно антисоветски настроен. Кузьма «сразу понял» Березовского. Кузьма с удовлетворением выслушал сообщение Березовского о вознаграждении, которое он будет получать за исполнение директив бывших хозяев.

Наконец, Березовский утверждает, что за 1925—26 годы Кузьма получил от него около З0 тысяч рублей, из которых 6 тысяч для самого Кузьмы, остальные — для распределения среди подчиненных Кузьме вредителей (Башкин, Горлов, Овчарек и др.).

Башкин в свое время говорил, что деньги за свою вредительскую работу — несколько тысяч рублей — он получил от Кузьмы.

О том, что Кузьма—член вредительской организация, и не рядовой член ее, знали еще Калганов, Братановский, Соколов, Матов, Бояршинов, Будный, Сущевский.

ОВЧАРЕК АССИСТИРУЕТ ПРИ «НЕУДАЧНЫХ ОПЫТАХ» КУЗЬМЫ

Наконец-то, Кузьму сменяет инженер Овчарек, заведывавший горными работами на Власовке в период, когда главным инженером Власовки был Кузьма.

О6ъяснения Овчарека — это образец объяснений, ставших уже трафаретом на процессе. Длинно и нудно Овчарек говорит о своей «идеологии». Он, видите ли, не мог «сродниться с капиталистической системой» по той простой причине, что он происходит из бедной семьи и был бедным студентом. Овчарек не особенно уверенно заявляет, что антисоветские настроения ему были несвойственны. Ему напоминают, что в материалах предварительного следствия есть его собственные показания о том, что до 1923 года он был настроен антисоветски, и только затем у него «произошел сдвиг» (эти «сдвиги», эти «переломы» нам уже хорошо знакомы!).

Ему напоминают и о том, что в 1921 г. он имел весьма серьезное намерение покинуть СССР и перекочевать в Польшу. Овчарек не пытается отрицать этих фактов и об'ясняет их тем, что он «чрезвычайно остро принял момент голода». Из области «идеологии» Овчарека мы узнаем еще, что настроения его были социалистические и что «симпатии его были на стороне ППС».

—    Считаете ли вы себя ответственным за ту работу, которую вы вели на Власовке вместе с Кузьмой и по его заданиям?
—    В той части, которую я исполнял, — да.

Овчарек признает, что ему было известно резкое понижение процента выхода «плиты», в результате новшеств, введенных Кузьмой. Ему были известны и другие факты «рационализации» (о них уже достаточно говорилось). Но... Овчарек отнюдь не считал этих актов злонамеренным вредительством.

По его мнению, это были лишь «неудачные опыты», и он — Овчарек — при производстве этих опытов был только ассистентом Кузьмы. Добросовестным и исполнительным ассистентом.

И только!

ОВЧАРЕК «ДОПУСТИЛ НЕОСТОРОЖНОСТЬ»

Овчарек готов признать, что он «допустил неосторожность», давши заключение о пригодности явно непригодных врубовых машин немецкой фирмы Кнапп. Тех самых врубовых машин, которые в свое время были отвегрнуты во Власовском рудоуправлении, а затем одобрены Кузьмой после того, как ему, по утверждению обвиняемого Вадштибера (германского подданного, представителя фирмы Кнапп), была дана представителями фирмы взятка в размере 2 тысяч рублей.

Об’яснениям Овчарека, признающего многие факты, но отрицающего за собой всякую вину, нельзя отказать в одном достоинстве: они не слишком длинны, они уже исчерпаны вчера вечером.

Л. НИКОЛАЕВ.

ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА
 

ГРЕХИ МОЛОДОСТИ ЗАБЫТЫ

Показания дает Калнин, который до октябрьского переворота за свою политическую деятельность находился под гласным надзором полиции.

Из показаний Калнина, относящихся к этому периоду его деятельности, характерен следующий момент. Когда он был отдан под гласный надзор полиции, «это так подействовало» на него, что он сразу стал отходить от политической работы, а через некоторый период времени совершенно забросил ее. Уже один этот момент дает возможность судить о степени политической устойчивости Калнина.

«БЛИЖЕ К ПАРАМОНОВУ, ЧЕМ К РАБОЧИМ»

Калнин, сделавший при Парамонове блестящую карьеру, от десятника до управляющего одним из крупных рудников, не отрицает, что после октябрьского переворота он был по своим настроенням ближе к своему маститому хозяину, знаменитому Парамонову, чем к той рабочей массе, для которой он когда-то издавал подпольную газету, а через некоторый период времени совершенно забросил ее. Уже один этот момент дает возможность судить о степени политической устойчивости Калнина.

Калнин не отрицает своей виновности. Он лишь несколько мягко формулирует ее:

—    Я признаю себя виновным в том, что, зная о вредительской работе, проводившейся в Несветаевском рудоуправлении, а также в Донугле, я ограничивался лишь тем, что я докладывал своему начальству (?), но не принимал более энергичных мер...

ДЕНЬГИ НЕ ПАХНУТ

Понизив голос, Калнин прибавляет:

—    Кроме того, не могу отрицать, что получал от подсудимого Некрасова, Александра, деньги.

Деньги Калнин получал от Некрасова «в два приема». Один раз в 1923 г., когда у него было «затруднительное материальное положение». При этом Некрасов деликатно выразил надежду, что Калнин «не будет особенно нажимать на подготовительные работы».
А затем еще в 1926 году. И тут Некрасов мягко посоветовал Калнину не торопиться с проходкой шахты им. Скачинского.

Но что заставило Калнина брать деньги в 1925 году: тоже нужда?

Нет,— признается Калнин, — нужды он тогда не испытывал.

—    Допустим, у вас не хватало мужества доносить о вредительстве ваших подчиненных и ваших начальников, но ведь отказаться от получения денег вы могли?!

Что-то невразумительное мямлит Калнин в ответ на этот вопрос председателя тов. Вышинского.

«НЕ ОТ ДРУЗЕЙ НАРОДА»

Калнин как будто держит курс на искренность, а, между тем, в его показаниях есть моменты, которые заставляют сомневаться в его полной, безоговорочной искренности.

—    Вы получали деньги от Некрасова, догадывались, что Некрасов получает деньги от Березовского, Березовский — еще от кого-то, — что же вы знали или не знали о существовании вредительской организации?
—    Я, конечно, понимал, что эти деньги — не от друзей народа, я считал, что это — дело Парамонова.
—    А около Парамонова — Березовский, а около Березовского — Некрасов и т. д. и т. д., что же это—не организация?! — снова спрашивает председатель суда.

Калнин, наконец, соглашается:
—    Организация, конечно, но я не представлял себе такого масштаба. Я не мог себе представить, что в Донугле могут сидеть люди, творящие злую волю. Бояршинов занимал такой пост, что я но решался так думать!

ПРИКАЗЫ ИЗ ДОНУГЛЯ

Из области приводившихся Калниным конкретных актов вредительства на Несветаеве не все ново. Аналогичные «методы» применялись и в других рудоуправлениях. Следует лишь отметить рассказ Калнина о том, как он получил из Донугля (тут действовали тогда Бояршинов, Березовский) распоряжение произвести закладку нескольких мелких шахт на северном крыле, которое было совершенно не исследовано в геологическом отношении.

Когда же Калнин указал на то, что закладку шахт было бы целесообразнее произвести на южном крыле, где наличие угольных недр вне сомнения; из Донугля был получен тот же приказ, то же распоряжение в письменном виде. Причем в приказе из Донугля говорилось «о немедленной закладке» шахт, т.-е. предлагалось произвести огромные денежные затраты без производства предварительных разведочных работ.

Но Калнин все же не решился закладывать шахты без разведки. Разведка была произведена. Но даже эта работа, произведенная Калниным «в целях экономии», работа, явно ненужная при наличии исследованного южного крыла, обошлась в 24 тыс. руб., которые, как и предполагал Калнин (и, конечно, об этом не хуже Калгана знали и в Донугле), не дала никаких результатов.

ПУСТЬ ГОВОРИТ ДОКУМЕНТ

Этим ярким фактом вредительстве Верховный суд заинтересовывается. К судейскому столу вызываются Бояршинов и Березовский.

Бояршинов, технический директор треста Донуголь, как и следовало ожидать, «не помнит» такого моменте. И мало того, — он «не допускает возможности».

Березовский факт этот в основе подтверждает, но полагает, что «вряд ли» в приказе говорилось о том, чтобы произвести закладку шахт без предварительной разведки.

Калнин настаивает на своем показании. Он прибавляет, что этот приказ Донугля, стоявший Несветаевскому рудоуправлению 24 тыс. руб., должен храниться в делах рудоуправления.

И Верховный суд выносит тогда определение: затребовать этот красноречивый документ из соответствующих канцелярских недр.

Следующая «несветаевская фигура», допрашивавшаяся вчера, — Александр Некрасов. О нем — завтра.

Л. Николаев.

10 июня одну из статей газеты предваряет отчаянный заголовок

 

НИКТО НЕ ОТВЕЧАЕТ!
ВИНОВНИКИ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ ОСТАЮТСЯ БЕЗНАКАЗАННЫМИ
СУДЫ ВЫНОСЯТ МЯГКИЕ ПРИГОВОРЫ, ИНСПЕКТУРА ТРУДА БЕЗДЕЙСТВУЕТ

И здесь же очередная заметка из Харькова

ДЕЛО О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯХ В СТРОЙБЮРО ДОНУГЛЯ
СИСТЕМА ПОДЛОГОВ И ВЗЯТОЧНИЧЕСТВА.

 

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА

АЛЕКСАНДРА НЕКРАСОВА «ОГОВОРИЛИ»

Александр Некрасов, заведывавший горными работами на Несветаеве, о котором уже немало разговоров было в процессе допроса инженера Калнина:

—    Виновным себя в том, что я принимал участие. в контрреволюционной вредительской  организации, я не признаю. Об этой организации я никогда и ни от кого не слыхал до тех пор, пока не предстал перед следственными властями. Никогда никому никаких денег не давал, и ни от кого денег не получал. Ознакомившись с делом, я понял, что меня хотят оговорить, хотят сделать из меня ширму, чтобы отвлечь от истинного положения вещей...

ВЫДВИЖЕНЕЦ РАБОЧИХ

—    Я хочу провести параллель: Парамонов меня не повышал. Сколько лет я у него оставался помощником заведующего шахтой! Все помощником! А вот после Февральской революции, когда рабочие снимали с работы многих инженеров и техников, я был выдвинут рабочими на должность заведывающего шахтой. Парамонов меня не повышал, а рабочие мне дали повышение...

Этот момент недаром вводит Александр Некрасов в план своих, по внешности сумбурных, объяснений. Он хорошо знает, что материалы предварительного следствия, содержат ряд показаний шахтеров, долгие годы работавших под рукой «обиженного» Парамоновым Некрасова. Он знает, что эта показания характеризуют Некрасова, как «кровожадного зверя».

И обо всем этом действительно говорят свидетели (Прудников и Жердев).
Они прибавляют, что Некрасов неизменно уходил с рудника вместе с деникинцами при наступлении Красной армии и возвращался на рудник вместо с белыми. И «при белых всем рабочим грозил тюрьмой».

—    В семинарию пошлю вас, — там выучат! — говаривал обычно Некрасов.
В здании семинарии помещалась контрразведка.

И Некрасов не только говорил, но и посылал.
Об этом знает и бывший начальник деникинской контрразведки в городе Шахтах (в 1910 году), свидетель Прудентов.

Напрасно Березовский и Калнин утверждают, что Александр Некрасов был душой вредительства в Несветаевском рудоуправлении. Напрасно Березовский твердит на суде, как твердит и на предварительном следствии, что он давал Некрасову и деньги, и вредительские директивы. Напрасно и Калнин уверяет, что деньги за вредительство он получал исключительно от Некрасова, что Некрасов, давая деньги ему, просил «не нажимать на работы».

Напрасно все это.
Некрасову ничего не стоит доказать, что это — «оговор».
Старательно, хотя и многословно и путано по форме, «опровергает» Некрасов наиболее страшные для него показания Березовского.

—    Березовский говорит, что я брал у него деньги. Но я в те годы не нуждался: у каждого из нас, техников, был свой огород...

—    Говорят, я проводил вредительские директивы. Одна директива — сохранить недра. Но охранить недра — значит, не закладывать новых шахт. А разве ото от меня зависит? Это — дело Донугля.

На этой «невинной» платформе и остался до конца «выдвиженец» рабочих Александр Некрасов. Свободной жестикуляцией и развязной болтливостью он защищал свои позиции, притворяясь, что он не видит, что позиции эти давно потонули в половодье его собственных противоречий, не говоря уже о всем прочем.

УСТУПКА ОБВИНЕНИЮ

Полную победу над обвинением Александр Некрасов торжествовать не хочет. Он великодушен, этот парамоновский «простачок». Он готов признать, например, что он иногда действительно употреблял по адресу рабочих крепкие слова.
    
—    Ну, просто, знаете, по-русски выругаешься иногда. — и то редко...

Он готов, пожалуй, признать, что в конце 1917 года, когда он добровольно выслеживал подпольную большевистскую ячейку на шахте («случайно спустился в шахту и услышал их разговоры, а они очень испугались»...) и в связи с этим опасался «неприятностей от рабочих», тогда, — что греха таить! — он укатил из Несветаева на двух казенных лошадках. И — в этой корысти Некрасов отважно признается:— «продал лошадок в свою пользу».

«ПОД РУЧКУ С ПАРАМОНОВЫМ»

—    Во вредительстве на Несветаеве вся эта тройка участвовала.
Так говорит свидетель Красов. «Тройка», это — Александр Некрасов, инженер Калнин, чья религия—социализм, и Кувалдин. Кувалдин, который также решительно, как и Некрасов, но только менее многословно, «отклоняет все обвинения». И свое ярко-враждебное отношение к советской власти, и особо доверительную переписку с Парамоновым, и собирание сведений для известного в свое время в Донбассе владельца угольной комиссионной конторы Стиро, который должен был составить для Парамонова доклад о положении дел на его рудниках. И уже, самой собой разумеется, Кувалдин «абсолютно и категорически» отказывается считать себя вредителем.    

Кувалдин даже не в состоянии вспомнить, кому именно он «пассивно сочувствовал» в рядах «российской социал-демократической партии»:    большевикам или меньшевикам.

Он благородно негодует, когда Калнин изобличает его во вредительской деятельности, когда о том же говорят свидетели-рабочие, когда и Калнин, и Самойлов напоминают ему о том, как он сиял, показывая им письмо, полученное от Парамонова.

Удивляется и негодует Кувалдин, когда свидетель Голохвостов, знающий его с 1912 тода, рассказывает в Колонном зале Дома, Союзов о том, что шахтеры считали Кувалдина Парамоновским шпионом.

—    Как какая-нибудь волынка начнется среди рабочих, — Кувалдин тут как тут, за всеми следит, обо всем доносит...
—    Когда сам Парамонов приезжал на рудник, он всегда с Кувалдиным под ручку ходил...

В свое время Кувалдин не скрывал своего враждебного отношения к советской власти, к большевикам.

—    Этим большевикам, — говорил он, — долго не просуществовать, конец им скоро будет! Не стоит работать на них!

Всем этим наказаниям, всем этим фактам Кувалдин противопоставляет одно:

—    Категорически отрицаю...

Когда речь заходит о деньгах, о восьми тысячах, которые Кувалдин получил все от того же уполномоченного по снабжении вредителей на Несветаеве, от Александра Некрасова. Кувалдин пускает в ход все тот же «аргумент». Недаром, видно, «либеральный» король углепромышенников Парамонов так высоко ценил таланты, твердость и «идеологическую выдержанность» Кувалдина, этого «пассивного социал-демократа».

Л. НИКОЛАЕВ.

«ШАХТИНСКОЕ ДЕЛО». Часть 13.
«ШАХТИНСКОЕ ДЕЛО». Часть 14.
«ШАХТИНСКОЕ ДЕЛО». Часть 15.