По материалам периодической печати за 1917 год.
Все даты по старому стилю.
„Революция—скрижаль нового закона, водворившего право во имя человечества”.
Минье.
V
ЗНАМЕНА СВОБОДЫ
Сон... Иногда, минутами казалось, что это — сон.
Литейный проспект, типичный петербургский проспект, чинный всегда, очень корректный, как молящиеся старички из привилегированных канцелярий, элегантно одетые, с изящными портфелями, в уголке которых матово сияет изысканная серебряная монограмма, Литейный проспект весь, куда ни взглянешь, занят войсками.
Идут ряды за рядами, оттуда, из морозной дали, от Невского, идут с музыкой, идут с красными знаменами. У офицеров — алые бантики. У солдат — тоже.
На играющем, горячем коне гарцует затянутый в рюмочку красивый генерал. Левый рукав его пальто перевязан пышным красным бантом.
Сон! Сон!..
На знаменах — белые буквы, на знаменах написано все: „Земля и воля”. Ряды за рядами, под звуки пламенной Марсельезы, идут, неся знамена Свободы, знамена восстания, алый цвет Революции; ряды за рядами несут свой вековой, заветный девиз: „Земля и воля”.
„Да здравствует Земля и Воля!”.
Обгоняя полки, мчится синий открытый автомобиль. Среди солдат с винтовками сидит старый адмирал. Быстро мелькнули серебряные виски, красная шея арестованного.
— Кто? Кто?
— Адмирал Гирс.
— А-а!
Народ черными стенами стоит на панелях, провожая войска громкими криками. Не смолкает „ура”. Рожденное из тысяч грудей там, далеко, оно плывет в воздухе, ширится, подымается к небу.
Вьется легкий, мягкий снежок.
За рядами пехоты — на низкорослых, мохнато-гривых лошадях — сибиряки в папахах. Веет над ними красное знамя. Они — прямо с вокзала, только что прибыли из Сибири.
За сибиряками — снова пехота. С нею все офицеры, впереди генерал. Всюду, на всех серых шинелях, как алая гвоздика, революционные банты.
Я стоял против Бассейной улицы. Вот, прямо старинный невысокий дом, где некогда помещался „Современник” Некрасова. Мимо проходят ряды за рядами и вдруг — выстрелы, частые, злые, четкие, откуда-то сверху. В рядах солдат замешательство. Команда — и все они ложатся на землю — и начинается ответная стрельба. Стреляют, целясь вверх.
У параднаго, где стоял я, разговор со швейцаром и с бабой, женой старшего дворника.
— Надо обыскать все чердаки! — говорит кто-то.
— Обыскивали, барин, обыскивали, — слащаво подхватывает дворничиха. — У нас ничего такого, Боже сохрани!
— Да, ничего! — насмешливо говорит какой-то господин, очевидно, жилец этого дома. — А подставка для пулемета как попала? А? Ничего? Сама залетела?
Злые глазки дворничихи бегают.
— Мой муж ни при чем. Приказано от начальства.
— Приказано! Все вы хороши!.. Ишь, черти, лупят!
Пальба все яростнее. Появилась карета скорой помощи.
К нам подходит, шатаясь, бледный солдат.
— Ранен?
— Не. Зашелся. —Он тяжело дышит.— Всю ночь пешком шли. Тут нас и начали... Спервоначалу на Забалканском, потом на Невском, где растаран... как его...
— Соловьева? — спрашивает кто-то. — Угол Невского и Владимирского?
— Во, во!.. Этот самый!.. Не то с него, не то, Бог его знает, откуда... Как начали лупить... трое возле меня не пикнули — на смерть! Да тут еще... Землячка убили...
Солдат шатается; рот его открыт; лицо бледно. Знакомый врач ведет его к себе на квартиру, отдохнуть...
— Да наши тут...
— Ничего, найдешь... К Думе идут...
Стрельба стихает. Солдаты встают и, сплотняясь в ряды, идут дальше. На снегу лежит, раскинув руки, седой генерал, немного подальше — молодой студент. Фуражка откатилась. Лицо и глаза залиты кровью.
Дальше лежат, согнувшись, два солдата.
Подбегают к ним. Сестра милосердия, стоя на коленях, расстегивает генеральское пальто.
— Готовы! — тихо говорит кто-то.
Убитых осторожно переносят в магазин готового платья.
А на проспекте снова Марсельеза, снова реют красные знамена, блестят большие трубы. И те же слова, белые на красном:
„Да здравствует Земля и Воля!”.
Позади меня крики, шум. Оглядываюсь: ведут человека, выпачканного сажей. Лицо исполосовано черными бороздами, будто нарочно вымазался.
— Этот самый и палил, — объясняют в толпе. — На крышу влез, в трубу хотел спрятаться.
— Спря-атался!
— Ишь, красивый какой!
— Волоки, братцы, в Думу. Там ему!.. Там все известно!
— Пымали голубчика!
„Голубчика” уводят.
А в толпе разговоры.
— Хабалова генерала очень смешно увзяли, — повествует солдат: — за шкап спрятался!
— Ну, и что?
— Да что? Вылезай, говорим, ваше превосходительство господин субъехт! В Думу поедем! На мавтобильчике!
— Поехал?
В толпе смех. Солдат презрительно смотрит на любопытствовавшего.
— Нет, не поехал! — передразнивает он и, обращаясь ко всем, продолжает: — Ну, вышли на улицу — бабы ему такую концерту двинули! Зеверещали! Ничего, повезли! Керенскому сдали. Он вроде как хозяин над этими самыми...
— Прохвостами, — подсказывают в толпе.
— Государственными преступниками, — медленно, с натугой, но отчетливо и наставительно выговаривает солдат.
Л. Добронравов.
„Совр. М.”
Еще по теме:
Революция. 1917 год. Предисловие
.............................................................................
Революция. Подробности отречения и ареста Николай II
Революция. Несколько подробностей петроградских событий
Русская революция (Записки)
Русская революция (Записки - часть 2)
Русская революция (Записки - часть 3)
Революция. 1917 год. 19 марта
| 