Материал из журнала "Нива" за август 1916 года.
(Вопросы внутренней жизни)
Одною из самых сложных и трудных задач нашего внутреннего государственного устроения долгое время считался так называемый польский вопрос.
Он имеет свою историю, мрачную и кровавую. Польша, в силу чисто-географических преимуществ и большей близости своей к западным центрам просвещения, раньше России приобщилась к благам романской культуры и, как самое культурное из славянских государств, была призвана стать во главе государственного объединения всех славянских народов. Но, может быть, именно слишком раннее проникновение чужой культурой несколько исказило еще не окрепший национальный тип молодого славянского народа, подавило его самобытность и подорвало его политическую государственно-строительную силу прививкою двух изъянов, усвоенных от западных соседей: романского религиозного фанатизма и германского феодализма.
Раннее усвоение западной культуры одновременно возложило на Польшу священную миссию собирания славянских народов и подорвало ее силы, необходимые для выполнения этого великого исторического призвания. От тяжкого бремени убивающего свободную мысль католического фанатизма старая Европа освободилась с помощью Гусса, Кальвина, Лютера, поэтов-художников и философов эпохи Возрождения: Джоржано Бруно, Вольтера и энциклопедистов. От исторически сгнившего феодализма ее очистила демократическая проповедь Руссо, Великая французская революция, с ее ораторами и палачами, и демократическая империя Наполеона. Но юная Польша не выдвинула из глубины своего национального духа ни Гусса, ни Лютера, ни Вольтера, ни Руссо и на долгие веки осталась в рабстве привитых к ней чужих пороков.
Она принялась за государственное собирание славянских народов, опутанная по рукам и ногам чуждыми их национальному духу религиозными и социальными традициями, политически обессиленная невидимой отравой—и потому не могла справиться со своей задачей. Созданная ею на таких началах государственность оказалась больной, слабой и нежизнеспособной, она постепенно угасала от внутренних раздоров и нескладиц, не имея силы ни противостоять внешним ударам, ни выполнить свое историческое призвание, и в конце концов была вынуждена уступить культурно-политическое первенство в семье славянских народов более молодой, более, в расово-славянском смысле, самобытной, и потому более жизнеустойчивой, восточной сопернице—России.
Тяжелым наследием старого культурно-политического соперничества двух великих славянских народов осталась глухая племенная, надолго пережившая исторические поводы к ней, вражда. Кровавая борьба за государственное первенство в славянстве давно окончилась, а глухая вражда все еще таилась где-то в самой глубине патриотических сердец.
Но в июле 1914 года свершилось великое чудо: рев германских пушек сразу заглушил последние отголоски русско-польской вражды. И поляки и русские инстинктивно почувствовали, что с началом великой расовой борьбы должна быть забыта и погашена племенная рознь, что всякое продолжение ея в минуту общей опасности было бы равносильно сознательному предательству самих себя.
Нашествие немцев на Россию и Польшу пробудило сознание расовой солидарности, вызвало чувство племенного родства и примирило не ладивших братьев для дружной защиты общего дома. Многие поляки в первый раз назвали Россию матерью, а Россия впервые почувствовала стыд и раскаяние за когда-то допущенный ею раздел Польши, за отдачу части польской земли под власть враждебных славянству тевтонов. Начало русско-германской войны ознаменовалось целым рядом стихийно возникших русско-польских демонстраций. Варшавская толпа забрасывала входящие в город русские полки цветами, а воззвание Верховного Главнокомандующего возвестило новые основы будущего устройства объединенной Польши.
Период братоубийственной борьбы за первенство закончился, и разрозненные славянские народы объединились для борьбы с общим врагом, как в дни грюнвальдской победы. Отторгнувшаяся от славянской стихии Польша духовно и политически вернулась на лоно славянства и тем самым доказала свое неоспоримое право на объединение и национальную независимость в среде родственных племен, заложила фундамент своего политического бытия на новых автономных началах.
Так разрешился под гул немецких пушек русско-польский вопрос в сердцах обоих народов.
Немцы, строившие свои победы на нашей розни, видят свое дело проигранным и накануне отступления из Польши готовятся подарить ей автономию. Едва ли стоит доказывать фиктивность такого, слишком запоздалого, немецкого благодеяния. Оно было бы несравненно своевременнее не перед очищением Полыни, а перед вступлением в нее.
В действительности же немецкое вторжение, как в Бельгию, так и в Польшу внесло с собою не начала свободы и права, а царство распущенного насильничества и дикого разбоя. Хорошие слова не заставят забыть скверных дел и никого не введут в обман. Последний натиск германизма привел к мирному концу семейных спор славян между собою. Он заставил всю Польшу признать государственное главенство России, а всю Россию- от низов до верхов —заставил признать право верной славянству Польши на политическую независимость и свободу, на объединение всех поляков в одну семью, право на национальную автономию в видах возможно более широкого и разностороннего развития своей национальной июльской культуры, как мощного ростка, растущего из общего славянского корня.
Еще по теме:
Война и русско-польские отношения (1916 год)
Польский вопрос (1916 год)
Немецкое возрождение Польши (1916 г.)
Немецкое воззвание о Польше (1916 год)
|