Сцена у баррикады

Главные деятели коммуны

Будущий историк, которому придется «по биографить» или «по моралографить» (выражение Добрынина) последний год, решительно станет в тупик перед приисканием соответствующих описываемому слов и красок. Различные падения людей, принципов, от Оливье до коммуны, следовали одно за другим с невообразимой быстротой и, Бог весть, когда они остановятся, эти падения...

Так, последней пала коммуна. Опоенная вином и развратом, крадеными деньгами и насилием, сумашествуя и неистовствуя, она лила по Парижу петролеум, целые отряды женщин поджигательниц бродили по городу, и кучи марок, отпечатанных в последние дни коммуны и найденных в пачках, с буквами В. Р. В. (bon pour bruler), свидетельствуют о том, что милостивая судьба еще не вовсе оставила Париж. Все, на что должна была быть наклеена подобная марка, осуждалось на гибель. Под пеплом и кровью думали эти люди похоронить себя и Париж и они только начали произносить свои последние слова, когда их придушили... Придушили страшно, это правда, но что же делать?...

Что это такое была коммуна? Слово это знакомо, но оно знакомо с другой стороны. Это было слово, обозначавшее радужные мечты С. Симона и Фурье, это была болтовня, сказка, проект, ложь, хвастовство и глупость, возможность и невозможность, — все это одновременно. Но нигде и никогда самые крайние партии коммунистов не приходили, даже в мыслях, к возможности того, что случилось в Париже. Напротив, именно коммунисты, с их фланстериями и братской любовью, с их детскими наивностями и фантастикой, всегда и везде являлись, хотя и смешными, но тем не менее не наказуемыми людьми. Парижская коммуна не знала этого и, собственно говоря, название коммуны ей не идет.

Оставляя за этим торжищем порока и убийств, за этой макабрской пляской сумасшедших, имя коммунистов,—мы смешиваем два понятия и путаемся сами. Так называемая коммуна была социальным катаклизмом, болезнью, бредом и, если по характеру бреда можно заключить о болезни, то болезнь эта лежит глубоко в основах западно-европейского общества и держится на двух столбах: рабочего вопроса и пролетариата....

Читатели наши помнят, что первые известия о коммуне были чрезвычайно темны. Депеши приносили сведения о каком-то сопротивлении версальскому правительству, о захвате пушек на Монмартре, о декретах, о тайных вожаках и еще более скрытых пружинах... Затем чаще других стали появляться имена Делеклюза, Асси, Росселя, Домбровского и многих других. Теперь, дело коммуны кончилось на страшном побоище кладбища Пер-Лашеза, большинство ее предводителей или убиты, или казнены, весьма небольшая часть бежала или скрывается, другие заключены в тюрьмы. Мы предлагаем читателям портреты некоторых из главных действовавших лиц.

Общий список деятелей коммуны представляет такую непримиримую пестроту убеждений и побуждений, что становится совершенно непонятным: что и как свело этих людей для действия под одним знаменем. Начиная от Наполеоновских мушаров Гадье, Гуйэ, до людей парижского рабочего сословия, как Авуань и др., от рьяных, красных маратовских террористов вроде Ф. Пиа и Делеклюза, до представителей молодой, передовой, ультра-либеральной фракции подобных Арну, Р. Риго, П. Груссе, Рошфору, Валлесу, Курбе и Верморелю, (к этой партии принадлежал и Гамбетта), от членов международного рабочего союза «Internationale»—Асси, до фантастов и иллюминатов, схожих с Бабиком и Жозефом,—все это кишело и перерабатывалось в коммуне в невозможный, всякой критике недоступный, сумбур. Одно только было у них общее, это, так называемая, «колиньйоновская мораль», грабеж и воровство.

Биографии коммунистов до сих пор только урывками попадали в печать, да едва ли они и любопытны. Так, говорят, будто Клюзере был когда-то солдатом и отличился в Крымскую войну, позже был он в Италии гарибальдийцем, служил в армии северо-американских штатов, где и сделан полковником и был сильно почитаем фениями. Последние поручили ему дело революции в Англии; полнейшее фиаско Клюзере на этом поприще, обратило его на континент. Здесь впервые действовал он, во время последней войны, в Лионе, где ему и удалось поднять движение, своевременно подавленное. С 18 марта стал он делегатом коммуны, правил ею и был ею же арестован за плохую защиту форта Неси.

Весьма значительный контингент коммуны поставили журналисты, этот беспокойный, «чесоточный» народ. Обильным писателем, поставщиком множества газет, был Паскаль Груссе, писавший в «Figarо»; не менее его рьян и свиреп был Делеклюз, редактор газеты «Rеveil», Феликс Пиа, издатель газеты «Vengeur». Знаменитый Рошфор—прежний издатель «Фонаря», в последнее время ужаснувшийся ужасов коммуны и отошедший от нее (что не мешает ему в настоящее время сидеть в тюрьме и ожидать своей участи) издавал во время последних событий свой листок «Моt d'Ordre».

Мы не поименовываем других журналистов, исполнявших роли министров и генералов коммуны. Франции, или, лучше, Парижу, не раз уже приходилось проделывать революции, начатые журналистами, но никогда еще печатное слово не дробилось на такую массу сподвижников, требуя крови и огня. Какой-нибудь Дерер, сапожник, становившийся редактором «Маrsellaise», вместе с Арно проводил свое шило и веревку в народную жизнь и, поддерживая фанатизмом, подогретыми фразами, гнул по своему, и на сколько мог, и без того поломанную машину общественного быта. Пересчитать всех, подобных Дереру — невозможно.

Не менее журналистов участвовали в коммуне и мастеровые, представляя собой более кулачный, чем чернильный элемент.

Шляпочник Амуру, золотых дел мастер, немец, Франкель, механики Асси, Авриаль, красильщик Малон, переплетчик Варлен, столяр Дюпон, сапожник Дюран,—все это были люди, голоса и действия и применяли к исторической задаче дня теорию и практику своих ножей, топоров, пресов и прочих обиходных инструментов, доставлявших им пропитание и получивших в коммуне другое назначение.

Художество тоже поставило своих представителей и агентов. Знаменитый живописец, реалист Курбе (по некоторым источникам отравившийся, по другим—сидящий, пока, в тюрьме), скульптор Дэмэ, почли своей обязанностью бросить кисть и резец и служить бедному отечеству путем коммуны; медик Паризель, создавший себе особый, оригинальный титул «начальника научной делегации и организатора пожаров», (какая ирония: наука и организация пожаров!?), инженер Вальян, адвокат Прото, бывший воспитанник политехнической школы Россель, и студенты: генерал Эд, (о нем и его спутнице-супруге, журналы сообщали много удивительного) и бывший депутат учредительного собрания 1848 г. Гамбон, Курне—сменивший Р. Риго в звании начальника полиции коммуны и, наконец, сам коммунальный прокурор, свирепый и беспощадный Рауль Риго, требовавший учреждения комитета общественного спасения, на подобие 1793 года,—все это имена, испещрившие газетные известия последнего времени, и отошедшие уже, большей частью, в прошедшее; имена страшные, позорные!!

Рядом с ними, лоснятся и блестят имена поляков Домбровского, (диктатор последних дней), Врублевского и нескольких других. Беспардонная команда эмиграции сослужила милой Польше свою службу и, второй их отчизне», Франции, удалось своими боками испытать то удовольствие от их службы, которое столько раз, и с такой любезностью приходилось испытывать нам.

Пример, преподанный Домбровским, портрета которого мы не воспроизводим, так как оригинал — политический преступник, немедленно отозвался своими последствиями. Один из лучших и теплейших притонов польской эмиграция — Отоманская империя, закрыла, как известно, для нее свои гостеприимные двери и мы даем этой пресловутой эмиграции добрый и искренний совет, перенести арену своего действия на мирные и экваториальные пажити царства королевы Помаре, еще не початые ими.

Об участии русских имен, к счастью, нам распространяться нечего, и если бы не Елизавета Дмитриева, подписывавшая циркуляры коммунных женщин, на поджоги и убийства, так нам не пришлось бы совсем делать недостойного сближения этих двух слов «русская» и «коммуна». Любопытно было бы, однако, чтобы кто-нибудь сообщил об этой Елизавете кое какие сведения; мы бы были не прочь узнать ее прошедшее, пансион, в котором она воспиталась и сообщить это нашим читателям. Но, может быть, и для Елизаветы Дмитриевой, как и для всего, что действительно велико и грандиозно, история еще не настала!

Выше упомянули мы о том участии, которое принял в коммуне пресловутый, международный союз рабочих «Internationale». Союз этот, еще очень молодой, управляется в настоящее время «Главным советом» и «конгрессами»,—последние нечто вроде парламентов. В период времени, между двух конгрессов, власть «принадлежит «Главному совету», имеющему пребывание в Лондоне; нынешний президент его—плотник Вигер, секретарь—портной Еккариус.

При совете есть, конечно, и агент для Польши А. Лобицкий. У общества множество своих собственных газет; многие из других, родственных, в стачке с ними. Общество разветвлено по Германии, Франции, Бельгии, Швейцарии, Италии, Испании и Америке. Судя по газетам и по недавним сборищам членов общества в некоторых городах, действия коммуны одобрялись им, а один из членов союза — Ассии — занимал в ней одно из самых видных мест и не жалел ни крови, ни огня, для проведения в жизнь принципов союза: атеизма, уничтожения сословий, браков, наследства, собственности и т. п. весьма хороших и практически удобных вещей.

По настоящий день, если не считать газетных известий, мы еще не имеем положительных сведений о всех делах и силах коммуны; сборища предводителей, ночные и дневные, соединенные с грубым цинизмом и развратом, нахальный грабеж и декреты о смерти и поджогах, сыпавшиеся обильно и безостановочно, подкупы и обманы, переговоры с версальским правительством об открытии ворот (с Бильоре и др.), все это менялось, как в калейдоскопе и будущее не замедлит дать нам полную и основательную одиссею всего этого небывалого, поучительного и гибельного переворота.

Сдавленные в железном кольце, пруссаками и войском Мак-Магона, коммунисты не ушли от своей участи. Весьма немногие из них легли на баррикадах, большинство казнено, очень немногие скрываются, массы сидят в тюрьмах и ждут суда. Аресты совершаются повсюду: только что арестован в Клиньякуре фанатик Жозеф, тот самый, который предлагал организовать фалангу цареубийц, члены которой обязались бы умертвить всех европейских государей; соседние государства, не исключая Швейцарии, Англии и Бельгии, выразили желание смотреть на коммунистов не как на политических преступников, а как на убийц и поджигателей.

Между тем, казни следуют за казнями. Рассвирепевшие версальцы не давали пощады никому и смерть заложников коммуны отплачивается сторицей. Страшно сказать, но только что организуемым военным судом, пожалуй, некого будет судить, если не считать достойными казни тех бедных и сирых, которые за 1 1/2 франка в день шли под знамена коммуны и тех, которых принуждали силой становиться под них!! Верно только то, что большинство даваемых нами портретов — покойники, и биографии их закончены навсегда.

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал. Т.5, № 24 (128) - 12 июня - 1871.

Еще по теме:

Последние дни парижской коммуны

Последние дни парижской коммуны. Главные деятели

Последние дни парижской коммуны. Разрушения в Париже