Театр Медокса в Москве

Москва в XIX столетии

(Продолжение)

XV.

Знаменитые актеры

Невзирая на все неблагоприятные условия, среди которых находился русский актер, за первую четверть прошлого столетия чрез сцену московского театра прошло немало выдающихся деятелей, во многих отношениях весьма замечательных, частью оставшихся в наследие от блестящих времен Великой Екатерины, частью выступивших впервые на сценические подмостки уже в царствование Императора Александра Благословенного. Если не все из них, то, по крайней мере, очень многие относились к искусству с искренним убеждением в его святость, к своему делу привязаны были бескорыстно и смотрели на него, как на высокое призвание, стараясь доказать это и словом, и делом.

Но независимо от влияния их таланта и деятельности на современников, немаловажная заслуга их заключалась также и в том, что они своими личными достоинствами высоко подняли и поддержали звание актера во мнении современного им русского общества.

Актер Померанцев

Таким, например, представляется Померанцев, превосходный актер в ролях «благородных отцов». Обладая прекрасной дикцией, он готовился поступить в дьячки, но, как-то невзначай попав в театр, он здесь же решил свою судьбу—поступил в актеры. Красавец собой, Померанцев обладал ловкостью и благородством; игра его проникнута была необыкновенным чувством.

На сцене для Померанцева не существовало тогдашних заученных классических жестов и поз; во время игры он забывал все на свете. Недаром его считали «предтечей» знаменитого Мочалова—сына; не напрасно и Карамзин сравнивал его с великим французским актером Моле, восхищавшим тогда всю Европу. Между прочим, Померанцев не любил изображать тогдашних ходульных героев; он именно велик был в ролях просто человеческих. Современный поэт сделал надпись к его портрету:

На что тебе искусство?
Оно не твой удел. Твоя наука—чувство.

Не меньшее внимание останавливает на себе и другой актер — Плавильщиков.

Актер П.А. Плавильщиков

Уроженец нашей столицы и сын купца, побуждаемый неодолимой страстью к книжке, знанию, он легко прошел гимназию и университет. С жадностью проглотив массу всевозможных сочинений, он добрался до тогдашних наших драматических произведений, от которых оказался не далеким переход и к увлечению театром. После блестящей пробы своих сил на университетской сцене в заглавной роли трагедии «Дмитрий Самозванец», Плавильщиков поступил в театр Медокса прямо на ответственные роли и вскоре - же завоевал себе завидную известность.

Природа наделила его всем, что требуется для актера. Стройная мужественная фигура его эффектно выделялась на сцене; в молодости миловидное лицо и выразительные глаза придавали ему особенную привлекательность; самое-же главное, голос его отличался силой, чистотой и звучностью, вместе с гибкостью, мягкостью и богатством оттенков. Наличность таких качеств плюс полное разнообразие таланта, дававшее ему возможность выступать нередко в некоторых ролях, без подготовки, совершенно чуждого ему амплуа,— производили на публику всегда неотразимое впечатление.

— „Когда Плавильщиков являлся в „Эдипе‘‘, — рассказывает С. Н. Глинка,—весь театр рыдал: так естественны, так глубоки были его страдания. А в „Лире“ он потрясал зрителя до мозга костей: сумасшествие его, тихо и поразительно-натуральное, возбуждало к нему горячее участие, а в минуты, когда он воображал себя королем, во всех рождалось глубокое благоговение к его падшему величию.

Эта щедро одаренная от природы натура, развившаяся под влиянием образования и не бесплодно существовавшая на свете, оставила нам по себе видимое и осязаемое наследие. В 1816 г. появились в свет сочинения Плавильщикова, изданные в четырех томах, из которых три заключают в себе драматические произведения, а в последнем помещены стихотворения и разные статьи о театре.

Эти статьи — горячая проповедь «самобытного российского вкуса», протест против всего чужеземного в русской общественной жизни, против условности и фальши вообще, а в частности на сцене. Такие мысли о родной самобытности во время высшего развития рабства пред всем чужестранным, при полном почти отсутствии в обществе и литературе национального самосознания, бесспорно должны быть поставлены Плавильщикову в великую заслугу. Взгляды же его на русский театр, драматическое искусство и задачи актера являлись в то время положительно удивительными...

Современником Плавильщикова и товарищем по сцене состоял также один из замечательных актеров былого времени, Шушерин.

Актер Шушерин

Уроженец Москвы и сын мелкого приказного, он безобразно начал свою молодость. Пьянство и кутежи с товарищами разнообразились буйствами, а кулачные бои составляли любимое удовольствие. Спасти повесу от окончательного падения могло лишь своего рода чудо. Таковое совершилось над Шушериным: он страстно полюбил театр. Благодаря случайному знакомству, он выступил в театре того же Медокса в роли «официанта». Затем ему стали давать роли побольше; но он долгое время играл «самым отвратительным образом», за что публика беспощадно его ругала.

— Зачем эта дубина, Шушерин, вступил на театр, не имея к тому ни малейших способностей?—как-то громко раздалось из первого ряда кресел.

—То-ли-бы дело: тесак да лямку через плечо, а парень здоровый!

Сильно было задето самолюбие Шушерина. Он выпросил роль позначительнее, старательно приготовил, сыграл ее и заслужил аплодисменты. Они поощрили Шушерина. Он продолжал стараться и играл удачно. Ему прибавили жалованья; но вперед он двигался все же туго. Такое прозябание стало уже надоедать актеру; он начал мечтать о прежней привольной жизни. Для спасения опять требовалось внутреннее потрясение. Оно явилось в образе любви к прекрасной и молодой актрисе на первые роли.

Чтобы заслужить благосклонность избранницы сердца, Шушерин решил во чтобы то ни стало сделаться хорошим артистом. Проработав три года без отдыха, он дошел уже до «вторых любовников». Публика выражала ему свое одобрение; тот же господин, что когда-то обозвал актера «дубиной», хлопал ему теперь чаще и больше других; один богатый вельможа прислал даже ему «от неизвестного» 100 руб., а сам, сидя в первом ряду кресел, нередко удостоивал его — не хлопанья, этого он не позволял себе, а троекратного прикосновения пальцев правой руки к ладони левой, что у него считалось самым высшим одобрением актеру.

С этого времени все изменилось. Жалованье Шушерин стал получать тройное и четверное; роли занимать первые и даже в трагедиях. Любовь к этому времени, конечно, уже выдохлась, вернее—перешла в страсть к театру: притворные любовники в драмах и комедиях убили настоящего.

Однако, Шушерин не почил на лаврах; он продолжал развивать свой талант. Долгое время поверкой игры служили ему руки того же вельможи. И как бы его публика ни принимала, он доверял только приговору своего сановного критика. Результаты получились блестящие:    Шушерин занял место в ряду первейших актеров. Один из современников передает, что Шушерин, которого «отменно все любят», запросил как-то 3 тыс. руб. жалованья и шесть бенефисов. Содержатель театра не согласился на такие условия; тогда московская публика пригрозила, что она прекратит посещения театра, и Шушерин получил все, что требовал.

Все такие рассказы и воспоминания дают некоторую возможность нарисовать артистическую физиономию Шушерина. Внешность он имел весьма невыгодную, особенно для трагических ролей. Он был невзрачен, толст и мешковат; небольшой вздернутый нос, широкие скулы, в соединении с неблагодарным голосом — сами по себе не создавали никакой иллюзии.

Но отделка ролей заставляла забывать эти недостатки; со сцены Шушерин казался пластичным, а лицо его, в особенности глаза —необыкновенно выразительными. Часто, вместо слов, он отвечал одним взглядом и одной улыбкой; но выше такого безмолвного красноречия не могла стать ни одна классическая фраза. Для такого преображения много требовалось употребить труда, потому-то, быть может, исключительно вдохновению и не подчинялась его игра, всегда обдуманная и рассчитанная до мелочей.

Это, понятно, придавало ему большое самообладание на сцене. В одной трагедии он должен был вырвать кинжал из рук игравшей с ним актрисы и заколоться. Та, по каким-то закулисным интригам, задумала поставить Шушерина в безвыходное положение: упавши в сценический обморок, она запрятала кинжал далеко под себя. Шушерин старается достать его; актриса же упорно не отдает. Наступила уже пора закалываться. Шушерин, не колеблясь, великолепно произносит последний монолог, вынимает из-под плаща свернутую в трубку роль и торжественно ею закалывается, под нескончаемый гром аплодисментов.

Но особенно громким успехом и неизменной любовью московской публики пользовался Сандунов.

Актер Сандунов

Потомок грузинских дворян и москвич по рождению, он от природы одарен был блестящими способностями, неистощимым комизмом и остроумием, необыкновенным даром слова. Также случайно он попал в театр, на пьесу, где главная роль была— слуги, дававшая полный простор для разных комических выходок.

— Да я и сам не хуже этого сыграю! — воскликнул Сандунов и в тот же день бесповоротно решил вопрос о поступлении на сцену.

Чуткий и проницательный Медокс, уже по нескольким продекламированным сценам безошибочно определил, с каким замечательным талантом он имеет дело. Медокс сейчас же принял Сандунова в труппу на роли слуг и подьячих и сразу назначил ему высший оклад жалованья. Для нашего замечательного комика театрального зала не существовало; пред ним были только лица, его окружавшие. Он именно «входил» в свою роль, воплощался в изображаемый характер. Юркий, живой и «подвижный, как ртуть», небольшого роста, но прекрасно сложенный, с своими прищуренными глазами, из которых «так и сверкали язвительные молнии», «рассыпавшийся по сцене мелким бесом»,— хитрость и плутовство он воспроизводил неподражаемо; веселость же его исполнения была заразительна и быстро сообщалась зрителям.

Недаром Булгарин отзывается, что за игру Сандунова в «Проделках Скапена» — «сам Мольер расцеловал бы нашего Скапена, если бы даже и не понимал по-русски», что «эту роль так не играли и в самом Париже». И замечательно, что, невзирая на все однообразие подобных плутов—слуг, равно как и крючков—подъячих, игра Сандунова отличалась всегда новизной, смелостью, нередко необыкновенной находчивостью. В одной из пьес пришлось петь Сандунову, не имевшему ни голоса, ни музыкального слуха. Выход его на сцену публика приветствовала несколькими залпами рукоплесканий. Но едва он затянул—

Лишь взойдет заря багряная,
В гости к бочкам я хожу...

как переполненный театр разразился хохотом. Сандунов перепутал слова и ноты. Оркестр остановился. Набравшись смелости, импровизированный певец окончил пение без музыки. Затем он подошел к рампе и сказал публике, как бы но секрету:

Пусть себе театр смеется,
Что успел певца поддеть:
Сандунов—сам признается,
Что плохой он мастер петь.

Театр загремел от «браво» и рукоплесканий. На завтра экспромт актера облетел всю Москву. Публика любит находчивость и остроумие; в этом причина особого успеха Сандунова, умевшего создать между собой и зрительным залом невидимую связь.

Как на сцене, Сандунова любили также и в обществе. «Талант - бойкий, ума — палата, язык — бритва» — таково было о нем ходячее мнение. Склонный к интриганству и неуживчивый, с сатирическим складом ума и язвительной колкостью, он никому не давал пощады, будь то отец, друг или начальник.

Актер С.Н. Сандунов

Сандунов имел брата, сенатского обер секретаря и известного переводчика «Разбойников» Шиллера. Братья жили между собой очень дружно; однако, это никогда не мешало им подтрунивать друг над другом.

— Что это давно не видать тебя? — осведомился как-то наш актер у брата.
— Да меня видеть очень трудно, — отвечал тот: — утром сижу в Сенате, вечером дома за бумагами. Вот твое дело другое; каждый, когда захочет, может увидеть тебя за полтинник.
— Разумеется,—согласился наш актер; — вот ваше высокородие так, пожалуй, и за красненькую не увидишь...

Не всякому, конечно, доставляли удовольствие такие остроты. Оттого, хотя в обществе любили Сандунова, но и побаивались.

Однако, превосходно исполняя на сцене роли плутов—слуг, устраивающих и расстраивающих любовные интриги своих господ, Сандунов и в действительной жизни также удачно должен был разрубить узел одной любовной истории, но только уже своей собственной.

(Продолжение следует).

С. Знаменский.

Московский листок, Иллюстрированное приложение № 40, 27 мая 1901 г.

Еще по теме:

Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение

...............................

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Театры и театралы

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Знаменитые актеры

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Сандуновы и «Сандуновские» бани