Москва в XIX веке (Исторический очерк). После Бородинского сражения - 1 Февраля 2021 - Дневник

После «битвы народов», как прозвали Бородинское сражение, вся русская армия ожидала, что князь Кутузов снова и немедленно поведет ее в бой с ненавистным врагом. Но надежды ее не оправдались.

— Надо свернуть на Московскую дорогу,— решил маститый вождь.— Если неприятель и займет Москву, то он в ней расплывется, как губка в воде, а я буду свободен действовать, как захочу.

Облеченный неограниченной властью и верный своим гениальным замыслам, князь Кутузов отдал армии приказ об отступлении к Москве. На каждом шагу вступая с неприятелем в стычки, не оставляя ему ни пушки, ни обоза и прикрывая длинные ряды телег с ранеными, стройно приближался он к нашей первопрестольной столице. Тут на помощь армии выступила не обученная конница из поселян, появились и пешие толпы крестьян из стариков, подростков и баб, в руках которых топор, и серп, волы и рогатина превращались в страшное оружие против врага.

Под командой какого-нибудь суворовца, сотского Матрены, или десятского Агафьи, они скрытно наблюдали за неприятелем, днем укрываясь в лесах, прячась в перелесках, за буераками, ночью же покидая свои засады. Едва показывались французы, вооруженные поселяне, иногда в компании с лихими казаками, с гиком врезывались в ряды их, вступали в жаркую схватку, падали мертвыми или целыми толпами уводили в плен врагов.

Денис Васильевич Давыдов, знаменитый партизан 1812 года

На далекое пространство вспыхнула впоследствии ожесточенная, народная война, широко развернула она свое грозное знамя, под предводительством наших незабвенных партизанов — Давыдова, Фигнера, Сеславина и других...

Александр Самойлович Фигнер

А Москва, как бы чуя нависшую над нею страшную грозу, приумолкла. С отбытием Государя, радостное волнение, обыкновенно сопровождающее пребывание Монархов в древней столице, прекратилось и уступило место тишине и размышлению. Страха не было, но появилась весьма понятная забота о будущем, хотя все знали, что неприятель еще далеко, и были уверены, что он не дерзнет посягнуть на Москву.

Александр Никитич Сеславин

Никто не помышлял о выезде из нее и вывозе своего имущества. Отправлено было водой в Саратов лишь несколько десятков французских актеров, учителей и гувернеров,—«выборная каналья из каналий», по словам графа Растопчина,— замеченных в дурном поведении и вредном образе мыслей; да только из предосторожности начали приготовлять к отправлению некоторые казенные вещи.

Вид Красной площади в начале прошлого века

„В городе до такой степени спокойно, что должно удивляться, — доносил гр. Растопчин Императору Александру. — Причиной бесстрашия суть ненависть к Наполеону и надежда в скором времени увидеть его уничтоженным.

Государь! Ваш народ образец храбрости, терпения, добродушия".

Однако, вскоре вид мирной Москвы стал изменяться. По улицам задвигались артиллерия и военные повозки, прибывавшие из внутренних губерний, шли отправляемые в армию.

Мастеровые получали большие и спешные заказы на изготовление для резервных войск и ополчения мундиров, белья, обуви, седел и проч. Госпитали и частные дома наполнялись ранеными, привозимыми с полей сражения. Везде встречались офицеры и ратники ополчения.

Офицер ополчения 1812 года

Вступили в Москву и отправлявшиеся в действующую армию башкирские полки, в своих конусообразных войлочных башлыках, с колчанами и стрелами за плечами. Наконец, вслед за выходом этих полков и ополчения из столицы, потянулись уже нескончаемые повозки с казенными вещами и пожарная команда с ее заливными трубами.

Москва пришла в сильное движение. Чтобы успокоить жителей и задержать их на месте, гр. Растопчин выступил с своими объявлениями или афишами, особенный и оригинальный язык которых, понятный и доступный для каждого, скоро достучался до сердца русского человека и влил новые силы и бодрость в душу его. Первая из таких афиш появилась с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Корнюшки Чихирина, который, быв в ратниках и выпив лишний «крючок» на Тычке, услышал, будто Бонапарт хочет идти в Москву, рассердился, разругал всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу:

„Как! К нам? Милости просим; хоть на святках, на масленице, да и тут жгутами девки так припопонят, что спина вздуется горой. Полно демоном-то наряжатися, молитву сотворим, так до петухов сгинешь! Сиди ка дома, да играй в жмурки, либо в гулючки.

Полно тебе фиглярить, ведь солдаты-то твои карлики, да щеголки: ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденут. Ну где им русское житье-бытье вынесть? От капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся; а которые на зиму-то останутся, так крещенские морозы поморят; будут у ворот замерзать, на дворе околевать, в сенях зазябать, в избе задыхаться, на печи обжигаться.

Да что и говорить! Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Карл-то шведский жилистей тебя был, да и чистой царской крови, да уходился над Полтавой, ушел без возврату. Побойчей твоих французов были: поляки, татары и шведы, да и тех наши так отпотчивали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости. Ну, твоей силе быть в могиле.

Да знаешь ли, что такое наша матушка Москва? Вишь, это не город, а царство. У тебя дома-то слепой да хромой, старуха да ребятишки остались, а на немцах не выедешь: они тебя смаху оседлают. А на Руси что, знаешь ли ты, забубенная голова, у нас выведено 600 тысяч, да забритых 300 тысяч, да старых рекрут 200 тысяч. А все молодец к молодцу; они—одному Богу вируют, одному Царю служат, одним крестом молятся, все братья родные.

Да коли понадобится, скажи нам батюшка, Александр Павлович: Сила христианская, выходи!—и высыпет бесконечная, и свету божьего не увидишь! Ну, передних бей, пожалуй, тебе это по сердцу; зато остальные-то тебя доконают на веки веков. Ну как же тебе к нам забраться? Не токмо что Ивана Великого, дай Поклонной горы во сне не увидишь. Белорусцев возьмем, да тебя в Польше и погребем.

Ну, поминай, как звали! Посему и прочее разумевай, не наступай, не начинай, а направо кругом домой ступай, и знай из рода в род, каков русский народ!"