Москва в XIX веке (Исторический очерк) Государь и московское дворянство - 26 Января 2021 - Дневник

15 июля Император Александр приказал дворянству и купечеству собраться в Слободском дворце, в Лефортове, где ныне здание ремесленного училища. Задолго до назначенного времени залы уже были переполнены народом; везде шли оживленные разговоры, горячие споры.

С.Н. Глинка, первый московский ополченец 1812 года

— Ад должно отражать адом!

— воскликнул С. Н. Глинка, пламенный патриот - поэт, редактор «Русского Вестника», и, воодушевляясь все более, он говорил целые полчаса об опасности положения отечества, о необходимости крайних средств для защиты.

— Но, господа, Москва будет сдана,

—сказал , между прочим, Глинка.

— Кто вам сказал?.. Почему вы это знаете?..

— вскочив с своих мест и окруживши поэта, набросились на него присутствующие.

— Милостивые государи!—продолжал Глинка. — Во-первых, от Немана до Москвы нет ни природной, ни искусственной обороны, чтобы остановить сильного неприятеля.

Во-вторых, все отечественные летописи наши свидетельствуют, что Москва привыкла страдать за Россию, и в третьих —и дай Бог, чтобы сбылись мои слова—сдача Москвы будет спасением России и Европы...

Но речь Глинки, увлекавшегося более и более, внезапно прервана была появлением в зале собрания гр. Растопчина и государственного секретаря Шишкова, посланных сюда Государем, до прибытия его, для прочтения Высочайшего манифеста. Дворяне прослушали последний молча, внимательно, с глубоко серьезным, сосредоточенным выражением на лицах. Растопчин и Шишков перешли в другую залу, где собралось купечество.

Как раз в это время Император Александр, прослушав литургию и молебствие в дворцовом храме, появился в первом зале, где собрались дворяне. Милостиво поклонившись собранию, на котором присутствовало более тысячи человек, Государь обратился к дворянам с речью, полной благородства, величия и откровенности.

„Вам известна, знаменитое российское дворянство, причина моего сюда приезда, — говорил он между прочим.

— Император французов, вероломным образом, без объявления войны, с многочисленной армией, составленной из порабощенных им народов, вторгся в наши границы. Все средства были истощены, сохраняя однако же достоинство Империи, к отвращению бедствия; но властолюбивый дух Наполеона, не знающий пределов, не внимал никаким предложениям.

Настало время для России показать свету ее могущество и силу. Я в полной уверенности взываю к вам: вы, подобно предкам вашим, не потерпите ига чуждого, и неприятель да не восторжествует в своих дерзких замыслах.

Сего ожидают от вас отечество ваше и Государь".

— Мы. готовы умереть скорее, Государь, чем покориться врагу... Мы все поголовно пойдем!...

— огласилась вся зала горячим возгласом.

С ответной речью Царю выступил бывший главнокомандующий Москвы, престарелый гр. Гудович. В ней он старался убедить Государя, что тот отнюдь не должен отчаиваться в успехе своего дела, которое все русские считают для себя священным, что дворяне готовы пожертвовать всем имуществом и пролить последнею каплю крови.

— И вот на первый раз, — закончил гр. Гудович,— мы готовы поставить по одному ратнику с 25 душ, одетому и снабженному провиантом на один месяц.

— Нет, не с 25 душ, а с 10 по одному человеку, одетому и снабженному провиантом на 3 месяца,

— крикнуло несколько голосов, подхваченных огромным большинством присутствовавших.

Скопившиеся в душе чувства должны были иметь выход; они нашли его — в слезах всего собрания.

Государь был сам чрезмерно тронут.

— Я многого ожидал от московского дворянства; но это превзошло все мои ожидания.—с глубоким чувством промолвил он.

—Благодарю вас именем отечества.

В самых милостивых выражениях простившись с дворянством, Государь перешел в залу купеческого собрания. Он и там объяснил, какая опасность угрожает государству; не скрыл, что для отражения врага требуются значительные денежные средства; поделился радостью о возобновлении дружественных сношений с Англией, готовой открыть свои гавани для русской торговли; но заметил, что всем надеждам на благосостояние страны угрожает вражеское нашествие; потому, уверенный в содействии своих верных подданных,—он

„твердо решился истощить все усилия обширной империи прежде, нежели покориться высокомерному неприятелю".

— Мы готовы жертвовать Тебе, Отец наш, не только имуществом, но и жизнью своею,

—разнесся по зале крик всего собрания, как бы вырвавшийся из одной могучей груди.

Откуда ни взялись бумага, чернильницы, перья. Началась подписка пожертвований на войну. Первым занес свое имя градской голова Ал. Ал. Куманин, подписавший 50 тысяч рублей, ровно половину всего своего состояния.

— Мне дал их Бог, а я отдал их отечеству,

—скромно промолвил он, осеняя себя крестом.

За головой стремительно бросились к подписному листу и все остальные; чуть не вырывая друг у друга перья, всякий скорее хотел занести туда цифру жертвуемой им суммы. Запестрел лист этими суммами, все по несколько десятков тысяч сразу; не удивительно, что в какие-нибудь полчаса подписка достигла уже двух с половиной миллионов рублей.