По материалам периодической печати за сентябрь-октябрь 1917 год.
Все даты по старому стилю.
Плохо сговорились
«Я продолжаю думать, что Корнилов остался чуждым заговору до конца»,
— заявил Савинков корреспонденту «Биржевых Ведомостей».
И он же заявил, что действовал всегда в полном согласии со своим другом Филоненко.
Но вот разговорился и Филоненко.
И первые слова, которые он произнес, были таковы:
«И я, и Б. В. Савинков за месяц или даже еще раньше были осведомлены о готовящемся выступлении со стороны Корнилова».
По Савинкову, Корнилов совершенно случайно, в последний момент, сделался орудием заговора. По Филоненко— все подготовлялось давно:
«Поездка Корнилова в Москву и то внимание, которое было уделено бывшему верховному главнокомандующему на московском государственном совещании, не были случайным эпизодом: преданные Корнилову офицеры подготовили почву и всячески стремились к популяризации ген. Корнилова».
Но как же, все-таки, было дело? Филоненко уверяет, что Савинков знал о «выступлении» Корнилова за месяц, а Савинков уверяет, что все обстояло благополучно, и до самого «конца» Корнилов был заговору чужд. Плохо сговорились два друга, два политических сиамских близнеца, очень плохо!
Рассказы Филоненко вообще производят странное впечатление.
«И я, и Савинков были против единоличной диктатуры, и в этом смысле с нами согласился и Корнилов. Мы все стояли за образование военного кабинета из пяти лиц, по образцу Англии. Об этом был осведомлен А. Ф. Керенский, который вполне разделял эту нашу точку зрения».
Стало быть, «мы все» — т.-е. триумвират Савинкова-Филоненко-Корнилова,—вот кто «обрабатывал» А. Ф. Керенскаго, подготовляя «коллегиальную» диктатуру. При этом «штатские» члены триумвирата рассчитывали добиться своего «штатскими» средствами, т.-е. политическими интригами вокруг власти, а Корнилов, как военный человек, действовал напролом, прямым «выступлением».
Что будет «выступление», Савинков и Филоненко—запомним это показание последнего—знали минимум за месяц. Только Савинков все еще надеялся, что «выступление» будет излишним:
«Однако, Филоненко и я продолжали нашу работу в сторону практического примирения Керенского с Корниловым, но дальнейшее развитие контрреволюционного заговора делало нашу работу все более и более затруднительной. Тем не менее, я ни одной минуты не переставал надеяться на мирный исход назревавшего конфликта».
Теперь все понятно: контрреволюционным заговором Савинков считает кучку офицеров, не посвященных в таинства махинации, обдуманной триумвиратом, и рвавшихся прямо в бой, для свержения и Керенскаго, и Савинкова, и Филоненко, и всех прочих «штафирок». Этот «заговор» затруднил работу «не-заговора» и порою даже вызывал «домашние ссоры».
Одна из таких ссор разыгралась под конец. Филоненко про нее рассказывает:
«Накануне своего выступления Корнилов объявил меня арестованным. Я указал бывшему главнокомандующему на ошибку, которую он совершает... Корнилов был неумолим. Я тогда же заявил, что не перенесу позора и застрелюсь».
«Не перенесу позора»... Какого позора? Быть арестованным заговорщиками—не позор. В чем же дело? Не в том ли, что всплывает наружу вся сеть интриги, разодранная одним судорожным движением «выступившаго» Корнилова? Не в том ли, что трус, рассчитывавший овладеть властью, предательски усыпив ея стражей, вдруг должен был обнаружиться, как долговременный соучастник снявшего маску открытого мятежника?
Филоненко—под арестом у Корнилова... Странный арест! Арестованный увещевает арестовавшего, арестованный грозит застрелиться. Казалось бы, помешать угрозе просто: отнять у арестованного револьвер. (Обычно у арестованных не оставляли револьверов, но nous avons changé tout cela!).
Вместо этого «Корнилов успокаивал меня, просил обождать один день». Г-н Филоненко смилостивился и отложил самоубийство на один день.
«Мне удалось однако, поставить Савинкова в известность о моем аресте».
Вот как просто все делается у арестованных.
«Когда Савинков вызвал по прямому проводу Корнилова, последний, пригласил меня к аппарату».
Так обычно поступают с самыми доверенными людьми, а не с арестованными; но, опять-таки, nous avons changé tout cela!. Однако, вся эта комедия становится скучной. Кому же не ясно, что весь этот бутафорский «арест» заключатся вот в чем: Филоненко, видя, что дело пошло «в серьез», хотел улизнуть, а Корнилов желал сохранить его при своей особе. И вот,—как заявляет Филоненко, —
«моя усиленная просьба дать автомобиль для поездки по делам службы не была удовлетворена».
Впрочем, Корнилов ответил Савинкову, что «завтра я уезжаю в Петроград». И это называется арестом? Власти Российской Республики, покажите-ка, да поскорее, г-ну Филоненко разницу между этой комедией и настоящим арестом, — а то как бы он во время не раздобыл себе «автомобиля для поездки по делам службы»!
У г-на Филоненко вообще свои собственные понятия о мятежа и заговоре.
«Отказ ген. Корнилова сложить с себя полномочия верховнаго главнокомандующаго Филоненко не считает мятежным шагом»,
ибо, видите ли, вся «проформа» смещения не была соблюдена, как следует. «Мятежным шагом было...» как вы думаете, читатель, что именно? А вот что: «задержание Филоненко»! Задержание этой священной особы, равное по значению лишь с дальнейшим «движением туземной и кавалерийской дивизий на Петроград»! (Савинков, впрочем, объясняет, что движение это было тоже в порядке вещей, ибо испрошено у Корнилова им лично).
Читаешь все это, и думаешь: какой Диоген, зажегши фонарь, разыскал для роли «наперсника мятежа» эту комическую фигуру, этого фигляра, самоуверенная глупость которого выглядывает изо всех дыр того плаща, в который он гордо облекает свою мизерную фигуру?
И он еще рисуется, он позирует, он расточает фразы, вроде таких:
«Я люблю и уважаю ген. Корнилова. Я его люблю и сейчас, но, чтобы не было пролито потоков офицерской крови, его нужно расстрелять, и я сниму шляпу перед его могилой».
Что и говорить ради такой награды стоит согласиться быть расстрелянным. Но не скажет ли нам г. Филоненко: а что нужно сделать с теми штатскими интриганами, которые «петушком, петушком» бегали вокруг будущего мятежника, а теперь хлопотливо суетятся, да еще кривляются на краю вырытой ему трагической могилы?
Мой ответ г. Савинкову
От внимания моего ускользнуло «Письмо в редакцию» г. Савинкова, помещенное в № 116 «Воли Народа».
Г-н Савинков, стоящий так высоко, так высоко, что величественно пишет:
«Я не нахожу для себя уместным полемизировать с В. Черновым»,
все-таки спускается со своего Олимпа— как древний Зевс: для того, чтобы немножко погрешить да нашей грешной земле.
А изумлялся по поводу сведений, содержащихся в разговоре с ним Корнилова по прямому проводу. Г-н Савинков отвечает:
«Разговор этот был прочитан во Врем. Прав. министром-председателем в присутствии В. Чернова и возражений не встретил».
Г-н Савинков изволит ошибаться: последние документы, которые мне пришлось видеть во Врем. Прав., были:
1) телеграмма ген. Лукомского, в которой впервые было упомянуто о каких-то политических предложениях Б. В. Савинкова, и
2) первая часть разговора Савинкова с Корниловым по аппарату Юза,—первая часть, в которой Савинков категорически опровергал ссылку на него Лукомского и склонял Корнилова примириться с Вр. Прав. и подчиниться ему, а Корнилов обещал обдумать и дать ответ.
Все дальнейшее я узнавал лишь из текущей прессы—и было от чего изумиться, хотя телеграмма Лукомского и давала мне предвкушение чего-то экстраординарного.
Я недоумевал, в каком качестве при таких высоко конфиденциальных переговорах, как этот, присутствовал В. А. Маклаков. Г-н Савинков, в виде разъяснения, сообщает, что кроме чинов военного министерства, был еще и г-н П. И. Пальчинский. С чем я его и поздравляю. Без этого последнего, «сих и оных дел мастера», конечно, «невеличка, ибо честна» компания была бы неполна. Но, все-таки, в каком качестве был г. Маклаков? А, понимаю: г. Маклакова, говорят, ждет карьера посланника, и он репетировал роль дипломата, ведущего сношения с враждующею державою—России со ставкою!
Я недоумевал, почему мятежником является только Корнилов, когда он двинул на Петроград войска по просьбе Савинкова.
Последний отвечает, что о корниловском вспомогательном корпусе просил сам Керенский (?), и что «проект объявления Петрограда на военном положении был одобрен Врем.
Правительством, в числе членов которого состоял и Б. Чернов». И забывает прибавить одну маленькую подробность: что для г. Савинкова, как оказывается, эта мера была средством заодно с контрреволюционной ставкой обеспечить власть над Петроградом и проведение репрессий в тылу; а во Врем. Правительстве она предлагалась, вместе с выделением столицы из петроградского военного округа, как мера, обеспечивающая самостоятельность Временного Правительства от физического всевластия «ставки» при продвижении военной зоны вплоть до Петрограда.
Небезынтересный случай политической «двойной бухгалтерии»!
Но всего любопытнее последний пункт. Я недоумевал, по какому случаю в свободной России, где нет более царских «черных кабинетов», г. Савинков и г. Филиненко, оба—представители власти, вели по прямому проводу какой-то таинственный «иносказательный разговор», на который ссылается Корнилов и о котором Савинков утверждает, что не так его понял, как хотел сказать Филоненко по соглашению с Корниловым.
Я требовал опубликования этого двухстороннего «иносказания». Г-н Савинков ныне разъясняет, что в этом разговоре речь шла не о личной диктатуре, а всего лишь «о директории, по образцу ныне существующей, только с другим составом членов», — о директории, мысль о необходимости которой «разделялась уже давно многими членами Временного Правительства»...
Показание в высшей степени ценное! Глубокая благодарность г-ну Савинкову, выдающему себя головою! Итак, за спиной Временнаго Правительства, без ведома большинства его членов, была давно выношена эта идея «директории», «только с другим составом членов»...
Нельзя ли узнать, с каким именно? Не с тем ли самым, какой проектировался при благосклонном участии г-на Филоненко и в контрреволюционной ставке? Довольно недомолвок и многоточий,—пора все выложить на стол! Все имена должны быть названы — и авторов проекта «директории», и проектированных «директоров»!
Назовите имена! Все имена—наружу!
ВИКТОР ЧЕРНОВ.
Дело народа 1917, № 155 (15 сент.)
Корниловский «патриотизм»
Еще на Московском Совещании в речи Корнилова были места, за которые его можно было предать суду по статье, карающей за сообщение секретных сведений неприятелю.
Корнилов вполне определенно предсказывал близкое падение Риги; а затем, говоря об общем состоянии нашей хозяйственной жизни, он заявил авторитетным тоном, так, как предсказывают, напр., лунное затмение, т.-е. факт, не зависящий от нашей воли, что в ноябре прекратится деятельность наших железных дорог, следовательно, замрет вся экономическая жизнь России.
Конечно, в Германии хорошо осведомлены как о положении наших дел на фронте, так и о состоянии производительных сил.
Но одно дело — питаться донесениями шпионов и общими сведениями, а другое - опираться на публичные заявления верховного главнокомандующего.
Если перед всем миром говорят, что Рига будет сдана неизбежно, то этим усиливают смелость и предприимчивость противника, дают ему в руки такое несравненное оружие, как уверенность в близкой победе. И наоборот, у защитников Риги такое заявление Корнилова должно было создать упадок духа, должно было отнять веру в свои силы.
Таким же оружием в пользу германского штаба является и второе публичное предсказание Корнилова.
Если железные дороги остановятся в ноябре (чего конечно, никоим образом утверждать нельзя), то германцам стоить лишь запастись терпением и продержаться на нашем фронте до этого времени, чтобы потом взять Россию голыми руками. А у нас в России такое авторитетное предсказание должно только способствовать развитию того унылого, безнадежного пессимизма и фатализма, которым мы и так страдаем в слишком сильной степени, должно вызвать даже панику.
И если даже устранить подозрение в прямом предательстве на Рижском фронте, если забыть на время, что несомненным предательством, несомненным ударом в тыл нашей армии была попытка восстания, то уже поведение Корнилова на Московском Совещании должно было казаться весьма странным и подозрительным.
И этого-то, в лучшем случае, преступного авантюриста вся буржуазная печать и мещанская масса возвели в ранг национального героя и спасителя отечества.
Б. Г.
Обзор печати
Дальнейшие перспективы
Заговор Корнилова можно считать почти окончательно ликвидированным, и вся печать теперь занята обсуждением вопроса, как должна быть теперь организована власть в стране. В сравнении с обстановкой при создании апрельского и июльского кабинетов теперешнее положение можно считать гораздо более ясным.
Предметный урок, данный революционной России ген. Корниловым и стоящими за ним группами, определив, кто является врагом революции, доказал всем, что немедленное создавие твердой истинно революционной власти есть вопрос жизни или смерти революции. „Известия Ц. К. С. Р. и С. Д.“, настаивая на том, что
"новое правительство должно впитать в себя представительство всех живых сил страны",
в то же время определенно заявляют, что
"Членам к.-д. партии не место в правительстве после того, как она политически подготовляла успех Корниловского заговора, а в самые опасные минуты для родины и революции выступила в роли Корниловского защитника и парламентера.
Только правительство, ясно и последовательно революционное в своей программе и своей политике, способно внушить необходимое доверие демократическим массам. А последния события еще раз показали, что только эти массы способны охранить завоевания революции и защитить страну от внешнего врага."
На командный состав тоже должно быть обращено особое внимание:
"Правительство обязано сделать все возможное, чтобы заместить высшие посты людьми, внушающими доверие революции; людьми, не компрометированными ни участием в заговоре, ни кокетничаньем с ним. И оно должно сделать все возможное, чтобы поставить деятельность этих людей в условия, исключающие возможность злоупотребления грозной властью, данной им для защиты родины, в темных контрреволюционных целях."
Точного указания на то, кто является теперь „живыми силами страны", „Известия" не дают.
„Новая Жизнь", сообразно с позицией, занимаемой этой газетой все время, категорически утверждает:
"Диктактура демократии должна быть создана и упрочена. И по этому пути, несомненно, пойдут центральные органы демократии.
Это будет действительным созданием единственно возможной сильной власти и прочного порядка."
И те, которые настаивают на том, что программа правительства должна быть строго и исключительно общенациональная, не могут, по мнению „Новой Жизни", не согласиться с тем, что диктатура демократии теперь единственный исход из положения,—потому что
"Задачи демократии сейчас более, чем когда-либо суть задачи нации, и демократич. программа есть единственно возможная национальная программа."
«Рабочая Газета» не обсуждая вопроса о составе правительства, останавливается на создании твердого базиса для новой власти:
"Надо подвести под власть более устойчивый и прочный фундамент. Но для этого надо прежде всего упрочиться самой демократии."
Создать этот прочный фундамент «Рабочая Газета» предлагает таким образом:
"Идея созыва постоянного—на время до Учр. Собрания—совещания всех демократических организаций и органов самоуправления имеет в настоящих условиях огромное политическое значение. Объединив демократию, такое совещание даст революционной власти надежную опору для решительной демократической политики и для подавления контрреволюционных происков."
„Речь", причисляя, очевидно, совершенно серьезно кадетскую партию к «левым силам страны», предупреждает события и утверждает, что
"Члены этой партии, подавшие в отставку в тот момент, когда вся власть переходит к министру-председателю, частью уходят, частью остаются в Правительстве."
Эти кадетские министры, видите ли, теперь
"Исполняют долг, повелительно диктуемый серьезностью момента."
А там, как кадеты „исполняли долг" в несравненно более серьезный момент,—когда войска Корнилова подступали к Петрограду, "Речь" предусмотрительно умалчивает. Зато она спешит позлорадствовать:
"От яростных обвинений в двуличности и чуть не в соучастии, громко раздававшихся в левой печати, пришлось непосредственно вернуться к прежнему сотрудничеству."
Не рано ли радоваться г.г. кадетам?
Интересно отметить, что кадеты, до заговора Корнилова, выражавшие устами Милюкова самое отрицательное отношение к принципу коалиции, теперь относятся к коалиции весьма благожелательно и посвящают ей в своем органе такие сочувственные строки:
"свою службу она сослужит, она переведет Россию от состояния глубокого потрясения, грозившего разорвать ее сверху до низу, к более спокойному состоянию, в котором можно будет думать не только о завтрашнем дне."
Что ж,—не удалось поразить демократию штурмом, придется заняться позиционной войной, возвратиться к прежней тактике и брать демократию „измором". Надеемся, что революционное правительство не поддастся наивным уловкам волков, плохо прикрытых овечьей шкурой.
В Быхове
СТАВКА. 22 сентября. —По телеграфному поручению чрезвычайной следственной комиссии помощник начальника штаба Верховного Главнокомандующего Вырубов посетил Быхов с целью ознакомиться с порядком содержания генерала Корнилова и его соучастников и преподания соответствующих указаний.
Арестованные содержатся в здании Иезуитской коллегии, где в последнее время помещалась женская гимназия. Знание ограждено стеною, по четырем углам которой стоят караулы георгиевцев. Они же обслуживают пропускной пункт и окарауливают вал, отграничивающий участок коллегии от пункта. Внутренний караул несут текинцы, помещающиеся в нижнем этаже. Караулы текинцев стоят на нижней площадке лестницы и на площадке 2 этажа.
Заключенные помещены в отдельных классных комнатах, расположенных по сторонам коридора второго этажа, причем коридор окарауливается также текинцами. Классы заперты и в дверях проделаны обычные тюремные форточки, через которые ведется наблюдение и подается пища.
Генералы сидят в одиночном заключении, а остальные, в виду недостатка помещений, заключены по три лица в комнате. Прогулка в саду при здании разрешается раз в день с 10 до 12 часов. В это время караулы удваиваются. Пищу заключенные получают из общей с караулом кухни. Вырубовым подтверждена коменданту Григорьеву инструкция не допускать к заключенным решительно никого. В виду заявления, поступившего в штаб от местного начальника милиции и председателя совета депутатов о якобы послаблениях, делаемых заключенным, Вырубов посетил последних и в присутствии коменданта удостоверил, что все ведется правильно и нарушений нет.
***
СТАВКА. 19 окт. (ПТА). Управление помощника начальника штаба верховного главнокомандующего посетил представитель при ставке совета союза казачьих войск, в качестве делегата двенадцати казачьих войск, и просил о выдаче пропуска для посещения места заключения Корнилова с целью проверки, насколько караул способен защитить арестованных от попыток самосуда. Делегату предложено обратиться за пропуском в комиссию Шабловского.
Еще по теме:
Подробности мятежа ген. Корнилова (август 1917 г.)
Мятеж генерала Корнилова (август 1917 г.)
Заговор буржуазии и Корнилова (август 1917 г.)
Мятеж генерала Корнилова. События 27 августа 1917 г.
Мятеж генерала Корнилова. События 28-29 августа 1917 г.
Корнилову грозит смертная казнь (август 1917 г.)
Конец аферы генерала Корнилова
Памяти генерала Корнилова. Часть 1
Памяти генерала Корнилова. Часть 2
Памяти генерала Корнилова. Часть 3
| 