Из Одессы (март 1871 г.) - 14 Мая 2021 - Дневник

Принимаясь писать к вам из прекрасного далека, из уголка, стоящего среди Новороссийских степей, на рубеже южной России, я бы хотел, прежде всего, дать понятие, хотя бы в общих чертах, о тех социальных и экономических условиях, при которых Одесса живет и процветает,—условиях, по моему мнению, крайне односторонних и искусственно построенных, которые, рано или поздно, должны подлежать изменению,—иначе Одесса еще долго не войдет в семью русских городов, и будет представлять собой нечто в роде пиявки, сосущей лучшие соки России.

Не вдаваясь к разъяснения этого положения, я только спрошу: кто здесь виноват? Конечно, мы сами, русские, и наша славянская апатия. Мы, одесситы, напр., жалуемся не только на иностранцев, но даже на евреев, которые давят нас своей неустанной энергией и уменьем вести дела, овладевают торговлей, из рук вырывают у нас огромные капиталы, наживаются, богатеют, а мы только кряхтим, сложа руки, или предпринимаем робкие попытки, которые не выдерживают дружного противодействия и умирают в самом зародыше.

Кто поверит, что в русском торговом городе нет ни одной солидной русской фирмы, подобной торговым домам Уфруси (еврея), Мааса (немца), Годоканаки (грека),производящим миллионные обороты?

Повторить стереотипную фразу, назвав Одессу городом торговым, значит ничего не сказать. Мало ли торговых городов, как напр. Марсель, Франкфурт, Гамбург и др., в которых все отправления умственной жизни, составляющие насущную потребность рационального развития общества, не смотря на крупные коммерческие операции, идут своим порядком, и нисколько не задерживаются меркантильным духом, господствующим над этим обществом.

Напротив того, среди довольства и наплыва капиталов, наука и искусство находят для себя необходимую материальную поддержку. В Одессе—совершенно иное. Здесь, в сущности, очень мало так называемых негоциантов, правильно понимающих назначение торговли, этого полезного занятия, имеющего целью честный и добросовестный размен продуктов.

Здесь, самая ничтожная горсть образованных людей, сознающих, что, вне биржевой жизни, есть другая жизнь, другие высшие потребности, без которых вечная процедура собрания денег, только ради денег, не имеет смысла, и граничит с мономанией. Масса же торгового люда состоит из торгашей, не останавливающихся ни перед какими средствами, чтобы совершить выгодный гешефт.

Эта горячка скорой наживы и страстное желание как можно быстрее из рубля сделать три, до такой степени обуяли торговые умы, что вся эта многочисленная братия дружно сплотилась в одно скопище страшных, неумолимых эксплуататоров, во имя золотого божка, никому не дающих пощады и всех заставляющих гнуться перед собой. Для них, где нет кербелей,—нет жизни.

Совесть, долг, честь,—все это не нравственно выработанные принципы, а пустые, эластические фразы, имеющие условное значение только на вес звонкой монеты, как лаж, по которому, если они находят для себя выгодным, можно отпустить честности на несколько рублей. В этом только мирке, благодаря общности интересов, все национальности сливаются и неустанно помогают друг другу в достижении одной цели. Грек кумится с евреем, еврей,—с немцем, и т. д. Все глубоко презирают друг друга, и, в тоже время, стараются приобресть взаимное доверие; но эта дружба опять-таки соразмеряется с туго набитым карманом.... Ужасная среда, к которой свежему человеку можно задохнуться,— захватившая в себе 5/6 всего населения Одессы! *)

*) В Одессе с предместьями считают до 140000 жителей.

Арена этих деятелей не ограничивается городом. Маклера, ростовщики, факторы, кулаки, скупщики, перекупщики,—все это, как клоны, расползается по всей Новороссии и Бессарабии, для того, чтобы обманом и хитростью вытеребить у простого мужика мешок пшеницы или кукурузы, или опутать замотавшегося землевладельца мошенническим векселем, и потом, сдавши плоды своей, всегда обильной, жатвы на одесскую биржу, предпринимать новые набеги.

Добытый же товар, приобретенный почти даром, поступает в конторы крупных тузов, зарабатывающих огромные проценты. В сумме выходит, что главные нити торговли крепко держатся в руках избранных, а деньги притекают всегда в карманы одних и тех же монополистов, а бедняки и мелкие собственники состоят у них как бы на службе, в качестве рабочего скота...

Другая, сравнительно ничтожная, часть рабов, состоящая из служащих чиновников, учителей и др., выбиваясь из сил ради скудного содержания, стоит одиноко в стороне, без ободрения, без поддержки, без общества, с темной будущностью впереди. Общительности никакой. Все дичатся друг друга, и живут особняком. Всякий старается ограничить свое знакомство до минимума лицами, от которых не ловко увернуться, как-то: товарищи по службе, лица, из которых можно извлечь пользу, или, наконец, цеховые женихи.

Оно и понятно. Кроме издержек и потери времени, от этого знакомства ничего не получишь. Кто не танцует или не играет в карты, тот человек лишний. Здесь разъединение по национальностям полное. Русские, французы, немцы, евреи, греки, итальянцы,—все имеют свои кружки и свои клубы. Одно только зеленое поле еще в состоянии сблизить людей, а потому ему и отведено почетное место во всех клубах. Но и на нем, нередко, от карточного состязания переходят к упражнениям мышц... Шулеров и у нас не занимать стать.

На основании вышесказанного, формация одесского общества представляет любопытное явление, вряд ли возможное в другой местности. Собственно так называемой буржуазии у нас не имеется, да и навряд ли, при существующей обстановке, она когда-нибудь выработается. Большинство домовладельцев — те же купцы, нисколько не помышляющие о пользах и преуспеянии города; потому-то в нашем городском общественном управлении и царствует полная безурядица *).

*) Известно, что Одесса, три года назад, вместе с Петербургом и Москвой, получила новое городское управление.

Лиц, живущих своими доходами, очень мало, потому что они предпочитают жизнь в столицах, или за границей. Что касается сливок общества, или высшего круга, то он представляет такую ужасную помесь, что очень трудно определить, кто эти счастливые смертные, входящие в состав его. Это происходит оттого, что единственное условие, дающее право попасть в члены этого круга, заключается в деньгах.

Деньги, деньги и деньги! Это магический ключ, который отпирает все парадные гостиные, кабинеты и спальни. Ни ума, ни образования, ничего больше не требуется. А так как в Одессе, при оригинальном образе ведения торговли, разбогатевших парвеню и авантюрьеров немалое количество, то из них, преимущественно и формируется beau monde. Из этого частенько выходят прекурьезные случаи.

Прежде всего на нашем бонтонном обществе замечается печать с демократическим пошибом. Военных очень мало,—достаточно, однако, чтобы устроить вечер с генералами. Князья и графы знатного происхождения известны на перечет. Остальное,—все так называемые пшеничные лорды, с очень темным прошедшим.

Нежная половина рода человеческого в Одессе, совершенно подходит в pendant мужской. Меркантильный дух и жажда легкого обогащения проникли и в женские сердца, и, конечно, подействовали на них самым очерствляющим образом.

Встретить женскую записку, написанную по-русски толково и без грамматических ошибок,— это уже исключение. Впрочем, русский язык тут положительно в загоне. Я уже не говорю о том, что множество иностранцев не берет на себя труда познакомиться с языком страны, в которой они проживают по 25 лет; но даже и русские утратили чистоту произношения, и допускают массу галлицизмов, германизмов и проч. Теперь даже извозчик, вместо: спасибо, говорит: мерси. Приезжающие из Великороссии, в недоумении слушают наш язык, и есть надежда, что, в скором будущем, мы, русские, создадим новый русско-караимско-еврейский жаргон.

Утешительное явление, ejusdem farinae, представляют еврейские женщины, среди которых наиболее развиты чувства нравственности и любви к серьезному направлению. Желание и сознание необходимости изучать русский язык особенно заметны. Образованные евреи прибегают к своему языку только в сношениях с простым классом; в гостиных же заменяют его русским. Вообще, в среде развитых евреев заметно желание сблизиться с русским обществом.

Жаль, что, с нашей стороны, узкие, застарелые взгляды и какое-то тупое предубеждение не позволяют делать тоже самое. Так, недавно, в дворянском клубе, забаллотировали двух молодых людей, желавших быть членами клуба, единственно потому, что они евреи. Пора бы положить конец этой кастовой розни.

Мне остается сказать несколько слов вообще о жизни в Одессе. Город, как известно, раскинулся у берега моря, на высокой, бесплодной скале. Почва,—смесь чернозема с глиной, совершенно неудобная для растительной жизни. Напрасно вы будете искать, в летний зной, высоких массивных дерев, чтобы укрыться в тени. Ничего не может быть грустнее, как вид нашей растительности в летнее время, когда тощие деревца, жалкие представители нашей флоры, покрываются сплошной серой пылью, получившей слишком пресловутую известность. Свежую зелень можно видеть только в мае, а потом она быстро выгорает под палящими лучами солнца.

Летняя жара и духота невыносимы. Вы, может быть, спросите: а купанье в море? Это, действительно, единственное удовольствие в ряду одесских, за которым сюда приезжают издалека, но оно сопряжено с порядочными неудобствами и издержками. Чтобы добраться до купальни, надобно пройти весь город, и отсчитать вниз, по лестнице, 200 ступенек, а потом, совершить такое же восхождение, после которого действие освежающей морской влаги, конечно, исчезает.

Если же прибегнуть к перевозочным средствам, то купанье, каждый раз, обойдется не менее 50 к. К тому же, купальни (две на весь город) находятся на самом рейде, не в далеком расстоянии от судов, которые не скупятся выбрасывать в море всякие мерзости; (о морской полиции мы не имеем понятия). Тут же, около купален, расположены две главные водосточные канавы, несущие весьма не благовонные дары со всего города, и превращающие рейд в клоаку.

Зима,—самое дурное время года, и надобно иметь крепкое здоровье, чтобы безнаказанно вынести ее. Стужа, конечно, не может соперничать, напр. с Московской, и редко доходит до 20° по Р., но, при неудобствах здешних квартир, дает себя порядком чувствовать. Постоянно дующие ветры и быстрые, резкие перемены температуры очень вредно действуют на организм и порождают множество опасных болезней. Самая лучшая пора—осень, начиная с сентября, которая напоминает миланскую.

Одесская жизнь несравненно дороже петербургской, и дороговизна, с каждым годом, идет crescendo. Найти меблированную комнату со столом за 25 р. невозможно. Цены на квартиры дошли до безобразия. За три комнаты с кухней, в центре города, надобно заплатить не менее 450 р. в год.

Но истинное наше бедствие заключается в прислуге. Повара, кучера, дворники, горничные, кухарки,— все это такой беспардонный, мошеннический и до мозга костей развращенный народ, что обращает обыденную жизнь в пытку. Нельзя ни на минуту быть покойным: или вы рискуете просидеть неделю на пище св. Антония, потому что кухарке вздумалось самовольно отлучиться; или вас обворуют до нитки, и в утешение оставят фальшивый паспорт; или пьяная прислуга учинит пожар. Все это—случаи самые обыкновенные.

Да! жить в Одессе очень приятно.

В. Я. Э.

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал. Т.5, № 10 (114) - 6 марта - 1871.

Еще по теме:

Одесса (1869 г.)

Из Одессы (сентябрь 1870 г.)

В Одессе (март 1921 г.)