|
В сложившейся в последние годы царствования Бориса Годунова обстановке всеобщего голода и других невзгод, среди этой возбужденной и отчаявшейся массы созрели настроения, неслыханные ранее на Руси. Возникли сомнения в праведности и истинности самого государя!
В. Ключевский писал: «В продолжение всей Смуты не могли освоиться с мыслью о выборном царе; думали, что выборный царь – не царь, что настоящим законным царём может быть только прирождённый, наследственный государь из потомства Калиты… Выборный царь был для неё (народной массы) такой же несообразностью, как выборный отец, выборная мать».
Как это – «выбрали», разве не Бог посылает царя? Говорили, что Бог гневается на Россию за то, что русские люди осмелились на неслыханное – выбор царя!
И вот в 1604 г. в имении польского магната Адама Вишневецкого под городом Самбором (Западная Украина) появляется человек, называющий себя спасшимся царевичем Дмитрием (в действительности погибшего в Угличе 15 мая 1591 года), сыном Иоанна Грозного. Перед тем как направиться в Речь Посполитую, он якобы побывал в монастыре у Марфы Нагой, матери царевича Димитрия, которая, по его словам, отдала ему единственную сохранившуюся у нее реликвию погибшего сына — наперсный крест.
Кем же был на самом деле Лжедмитрий 1? Он был примерно одного возраста с царским сыном Дмитрием. Многие утверждают, что Лжедмитрий был никто иной как Григорий Отрепьев. Но полностью с этим согласны не все, так же, как и никто не может точно сказать, что Григорий Отрепьев не мог быть Лжедмитрием.
Известно, что родственники Григория Отрепьева прибыли когда-то на службу в Москву из Литвы. Отец умер рано, и воспитание Григория легло на плечи матери. Мальчик хорошо учился, и его направили в Москву на службу к Михаилу Никитичу Романову. Но в тот период, когда Романовы были в опасности, Отрепьев подстригся в монахи и пошёл в монастырь.
Описание жизни расстриги Григория Отрепьева в Чудовом монастыре и его бегстве в Польшу из рукописи «Сказание и повесть еже содеяся в царствующем граде Москве и о расстриге Гришке Отрепьеве»: «Сей же Гришка Отрепьев прииде в царствующий град Москву и пребысть малое время в Чудовом монастыре и восхоть диаконский чин и вселися к Иову-патриарху и тамо научиеся книгам зело. И абие нача злобу таити и злодейственно свое дело простирати».
В поисках истины попробуем опереться на материалы раннего происхождения. При Шуйских власти установили, что Гришка определенно побывал в двух провинциальных монастырях — в Суздале и Галиче, а потом «был он в Чюдове монастыре в дияконех з год».
Жизнеописание Отрепьева, составленное при Шуйском, не сообщает, сколько времени провел чернец в провинциальных монастырях. Но тут на помощь историкам приходит один из самых осведомленных современников Гришки, князь Шаховской. В своих записках он категорически утверждает, что до водворения в столичном монастыре Григорий носил монашескую рясу очень недолго: «По мале же времени пострижения своего изыде тот чернец во царствующий град Москву и тамо доиде пречистые обители архистратига Михаила».
Если верно то, что пишет Шаховской, значит, Отрепьев не жительствовал в провинциальных монастырях, а бегал по ним.
В 1600 году по всей России распространилась молва о чудесном спасении царевича Дмитрия, которая, вероятно, и подсказала Отрепьеву ту роль, которую он в последующем и сыграл.
Однако, есть несколько фактов, которые заставляют задуматься, а был ли Лжедмитрий I и Григорий Отрепьев одним и тем же лицом.
Известно, что после вступления армии «самозванца» в пределы Руси Борис испугался и всё требовал выяснить, кто же это такой? Если он приказал убить наследника Грозного Дмитрия, то вряд ли у него были бы такие глубокие сомнения.
К тому же при венчании на царство его сына Фёдора в присягу были включены следующие слова: «не хотеть на царство Симеона Бекбулатовича, а также злодея, именующего себя Дмитрием». Упоминание в присяге имени Дмитрия лишнее свидетельство тому, что Годуновы вполне допускали, что речь идёт не о Григории Отрепьеве. И вряд ли сын не был бы посвящён в зловещие планы отца, если бы тот действительно отдавал приказ убить сына Марии Нагой.
К тому же в Москве жили-поживали все близкие родственники Отрепьева, которые вполне могли провести опознание. Но об Отрепьевых отчего-то никто не вспоминал. Словно именно они могли разрушить легенду о безвестном монахе Чудова монастыря, который чувствовал себя при нескольких дворах так, словно принц крови.
Исследованием обстоятельств смерти Дмитрия занимался Василий Шуйский. Однако, главное для Шуйского и Ко, посланных с розыском в Углич, было не правду открыть, а под раздачу не попасть. А потому, по мере раскручивания смуты и смены лиц в Кремле, обнародованные версии менялись кардинально. То комиссия утверждает, что Дмитрий, страдавший падучей, сам упал на ножик и зарезался. Более того, на соборе, созванном специально для расследования обстоятельств гибели последнего Рюриковича, Василий Шуйский крест целует в доказательство того, что так всё и было.
 Правда, сразу после смерти Годунова Богдан Бельский, ведший розыск в Угличе вместе с Василием Шуйским, стал всех уверять, что он-де героически мальчика спас.
Сам Василий уже на лобном месте на Красной площади опять клянется народу уже в совершенно противоположном. Мол, убит был и похоронен некий поповский сын, а Дмитрий спасся чудесным образом. Однако стоило новому правителю укрепиться в столице, как тот же Шуйский клянется, что это самозванец. Старика приговорили к смерти, но Лжедмитрий его помиловал.
Когда потом Шуйского пытали, где же он соврал, то лукавый старик нашёл выход из пикантной ситуации, объяснив, что он знал с самого начала о самозванстве Лжедмитрия, но не было другого способа свергнуть проклятого и незаконного Годунова.
Таким образом, знатнейший Рюрикович оказался политическим шулером, как и большинство элитарной верхушки. Появление фигуры, претендовавшей на трон, было необходимо для реализации многоходовой комбинации по переделу власти в стране, переделу в результате провоцирования самого глубокого кризиса в российской истории.
Совершенно непонятным, запутавшим всех было и поведение мамаши убиенного царевича, Марии Нагой. В 1604 году ее вызвал в Москву царь Борис. Он желал услышать от матери, что ее сын точно мертв, а тот, кто объявился в Польше под именем царевича Дмитрия, самозванец. Случай этот описан голландцем Исааком Массой:
«Борис повелел тайно привести ее (Марфу Нагую) оттуда (из Николовыксинской пустыни) в Москву и провести в его спальню, где он вместе со своею женою сурово допрашивал Марфу, как она полагает, жив ее сын или нет; сперва она отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: «Говори, б..дь то, что ты хорошо знаешь!» и ткнула ей горящею свечою в глаза и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, но впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых; так сказала она по попущению божьему, ибо сама достоверно знала, что сын ее умер и погребен».
Костомаров пишет, что год спустя монахиня сразу же признала в Самозванце сына:
«18 июля прибыла царица инокиня Марфа. Царь (Самозванец) встретил ее в селе Тайнинском. Бесчисленное множество народа побежало смотреть на такое зрелище. Когда карета, где сидела царица, остановилась, царь быстро соскочил с лошади. Марфа отдернула занавес, покрывавший окно кареты. Димитрий бросился к ней в объятия. Оба рыдали. Так прошло несколько минут на виду всего народа. Потом царь до самой Москвы шел пешком подле кареты. Марфа въезжала при звоне колоколов и при ликованиях народа: тогда уже никто в толпе не сомневался в том, что на московском престоле истинный царевич; такое свидание могло быть только свиданием сына с матерью. Царица Марфа была помещена в Вознесенском монастыре. Димитрий ежедневно посещал ее и при начале каждого важного дела спрашивал ее благословения».
 Очищение от лжи наступило после смерти Самозванца – Марфа отказалась от этого признания и 3 июня 1606 года торжественно встретила в Москве мощи святого царевича Димитрия, принесённые из Углича. Когда гроб вскрыли, то обомлели - тление не затронуло тела царевича, что сочли подтверждением его святости.
Вот как об этом рассказал Михаил Толстой:
«…падение обманщика возвратило честь гробу царевича: жители устремились к нему толпами, лили слезы умиления и покаяния, потому что лучше других знали истину и молчали против совести. Когда святители и бояре Московские, прибыв в Углич, объявили волю государя, народ долго не соглашался выдать им драгоценные останки юного мученика, взывая: «Мы его любили и за него страдали! Лишенные живого, лишимся ли мертвого?» Когда же, вынув гроб из земли и сняв его крышу, увидели тело, в пятнадцать лет неповрежденное сыростью земли: плоть на лице и волосы на голове целые, равно как и жемчужное ожерелье, шитый платок в левой руке, одежду также шитую золотом и серебром, сапожки, горсть орехов, найденных у закланного отрока в правой руке и с ним положенных в могилу; тогда, в единодушном восторге, жители и пришельцы начали славить знамение святости»
Тем не менее, в истории стоит лишь поставить точку, как она тут же оборачивается многоточием. Появился слух, что нетленность, а стало быть и святость царевича, объясняется просто: загодя зарезали какого-то бедного мальчика и сунули его в этот гроб. Значит, Дмитрий жив…Потому-то «дмитрии» продолжали появляться, а вслед за ними еще и «петры» - несуществующие сыновья покойного Федора Ивановича.
Ныне под пластами заштампованной, много раз подчищенной и переписанной истории до правды докопаться неимоверно трудно. Официальные историки хорошо поработали в архивах, просто уничтожив всё то, что не вписывалось в простую версию счастливого для России прихода Романовых на смену «кровавому узурпатору Годунову».
Был ли Лжедмитрий Гришкой Отрепьевым или кем-то иным, не суть важно. Как только появились слухи, что где-то объявился истинный царь, и как только некто назвался царевичем Димитрием – страна облегченно вздохнула и поверила.
Главным покровителем Лжедмитрия выступил Юрий Мнишек. Принял у себя, протащил к королевскому двору. Даже подсуетился сосватать «царевичу» собственную дочь – настолько был уверен в успехе.
Портрет Cендомирского воеводы Георгия Мнишка. Гравюра Л.Килиана. 1606 г.
Похоже, Лжедимитрий I тоже верил в свою истинность, иначе бы все время копировал поведение прежних царей, а тут, считая себя полностью вправе, нарушал этикет, стремился к переменам в быту и нравах, как впоследствии юный Петр.
Сандомирский воевода (палатин) Юрий Мнишек был известен при польском дворе как интриган, человек, неразборчивый в средствах и очень тщеславный. К моменту встречи с Лжедмитрием он находился в тяжелом финансовом положении. И главной надеждой на возвращение своего былого могущества для Юрия Мнишека стал новоявленный наследник московского престола.
Вишневецкий и Мнишек доложили о Дмитрии польскому королю Сигизмунду III. Он обещал дать войско, оружие и деньги, надеясь, что Самозванец, заняв трон, обратит в католичество и россиян.
Переход Лжедмитрия в католичество состоялся в 1604 г. в Кракове. 24 апреля 1604 г. состоялось миропомазание и причащение Лжедмитрия у Клаудио Рангони, о чем нунций писал в Рим. Из Самбора 24 апреля 1605 г. Лжедмитрий отправил послание папе Клименту VIII, в котором сообщал о своем переходе в католичество и обещал ввести католицизм в Московском государстве.
«... в своих в прямых уделных государствах монастыри и костелы ставити римские и школы поставляти... ..и станем о том крепко промышляти, чтоб все государство Московские в одну веру римскую всех привести и костелы б римские устроити. А того боже нам не дай: будет те наши речи в государствах наших не полюбятца и в год того не зделаем, ино будет вольно пану отцу и панне Марине со мною розвестися...»
Мнимый царевич, очарованный младшей дочерью Мнишка Мариной, предложил ей свою руку. Предложение было принято, но брак отложен до овладения московским престолом и оговорен условиями. 25 мая 1604 г. Лжедмитрий дал Мнишку запись об этих условиях: по вступлении на престол выдать Мнишку 1 000 000 польских злотых для подъема в Москву и уплаты долгов, а Марине прислать бриллианты и серебро из царской казны; отдать Марине Великий Новгород и Псков со всеми доходами.
«...Мы Дмитрей Иванович божиею милостию царевич всеа Росии углецкий дмитровский и иных князь от колена предков своих и всех Московских государств государь и отчич… взял его себе за отца, и о том сего просили, чтоб он всегда к нам был любитель и дочь бы свою панну Марину за нас дал. А что теперя мы есть не на государствах своих, и топеря не да часу. А как даст Бог буду на государствах, буду вместе с панною с Мариною за присягою… А кой час доступлю государство отчины московские, и я пану отцу ее милости дам десеть тысеч золотых польских, и так же и панне Марине, жене нашей, из казны нашей московской...»
12 июня Лжедмитрий дает другую запись, по которой обязывался уступить Юрию Мнишку княжества Смоленское и Северское в потомственное владение, при этом половина Смоленского княжества и шесть городов Северского отходили к королю, вследствие чего Мнишек должен был получить компенсацию доходов в близлежащих областях. В ответ воевода собрал для будущего зятя в польских землях 1600 человек ополчения.
За польские услуги предстояло расплачиваться, и Лжедмитрий широко пользовался единственным доступным ресурсом – обещаниями.
«Димитрей Иванович божиею милостию царевич великой России, углицкой, дмитровской, городецкой и протчая и протчая, князь от колена предков своих всех государств, к Московской монархии принадлежащих, государь и наследник.
Объявляем, кому о сем ведать надлежит, что мы ясневелможному господину Юрье из великих Кончиц Мнишкови, воеводе сандомирскому, лвовскому, самборскому, моденитскому и протчая старосте жупникове жуп руских за любовь, милость, доброжелателство и склонность, которую нам явил и являть не престает в вечные времена дали мы ему и наследником его Смоленское и Северское княжества в государстве нашем Московском со всем, что к оным княжествам принадлежит, з городами, замками, селами, подданными и со всеми обоего полу жителми… А для известных и важных притчин и для самой нашей любви и доброжелателства к пресветлейшему королю полскому и всему королевству в предбудущие вечные времена для согласия и миру между народом полским и московским Смоленской земли другую половину з замками, городами, городками, уездами, селами, реками, озерами, прудами (оставляя при его милости господину воеводе самой замок з городом Смоленском и со всем, что к половине оного принадлежит) дали, подарили и записали, как о том в особом привилии изображено, королям полским и Речи Посполитой полской шесть городов в княжестве Северском со всем, что к оным принадлежит, з доходамии прибытками. И на сие все уже совершенной от нас привилиий дан есть».
Расписка Лжедмитрия I в получении 4 тысяч злотых. Замок Самбор. Польша. 21 августа 1604 г.
Одним из условий соглашения, зафиксированным в расписке, был брак «царевича Дмитрия Ивановича» с подданной короля. Самбор – замок семейства Мнишков.
Юрий Мнишек и Вишневецкие собрали тайно принявшему католичество Самозванцу трёхтысячный отряд. Король Сигизмунд III, не афишируя своё участие, чтобы не рвать договор о перемирии с Московским государством, помог беглецу деньгами и попросил крымских татар поддержать поход на Москву.
Русские были сбиты с толку, сочли Самозванца сыном Грозного, а значит, и продолжателем его курса, защитником справедливости. Весь юг страны полыхнул восстанием.
 В 1604 г. царем Борисом отговаривать казаков от соединения с самозванцем отправлен Петр Хрущов - выборный дворянин по Туле, но казаки захватили его самого в качестве пленника и отвезли в лагерь Лжедмитрия близ Львова и Самбора.
«1604 года сентября 3 дня:
Приехали к царевичю послы от донских казаков, объявляя так, как и прежде сего, что войско их в готовости и подданстве царевичю яко природному государю обретается. Во свидетелство того, от товарыщей своих и от неволника Хрущова Петра, знатного дворянина Борисова, царевичю отдали, которой Хрущов к ним от Бориса прислан был. Тот неволник признал то потом пред всем рыцерством, как ему сказано, что к царевичю его ведут, не верил (понеже о смерти его известен был). А как к царевичю приведен был, и увидя лице его, сказал, что он собственному отеческому лицу подобен. И тако в кандалах приведенной, пал лицем до земли пред царевичем с пролитием великих слез, признавая, что он природный московской монархии государь и в неведении себя и прочих извиняя...»
13 октября 1604 года Лжедмитрий вступил в пределы Московского государства. Первым сдался Лжедмирию городок Моравск, через несколько дней - Чернигов. Царь Борис отправил из Москвы войско во главе с Василием Шуйским. Первый бой у города Севска был неудачным для Самозванца, он бежал в Путивль.
Годунов послал войску 80000 рублей, а воеводам—золотые медали. Но радость царя была недолгой. Каждый день доносили ему о каком-либо городе, который перешел на сторону Самозванца. Борис упал духом. 13 апреля 1605 года после приема иноземных послов ему стало плохо. Он благословил сына Федора на царство и через два часа скончался.
Вступивший на московский престол сын Бориса Годунова Федор понимал, что для ведения войны с Самозванцем ему нужен верный человек. Выбор пал на Петра Басманова, воеводу новгородсеверского, который дольше других защищал от Лжедмитрия свою крепость.
17 апреля 1605 года Басманов прибыл к войску, стоявшему у Кром, и увидел измученных воинов. Он решился на измену. 7 мая он выстроил свое войско и сказал: царевич Дмитрий—сын Грозного, и нельзя препятствовать наследнику занять престол. Война была прекращена. Лжедмитрий с двумя тысячами надежных людей направился к Москве.
Взятые под стражу царь Федор, его мать и сестра Ксения были препровождены в дом Бориса, где находились до 10 июня. Затем, по приказу Лжедмитрия, Федора и его мать убили.
Заговор и ненависть, которые сгубили царя Бориса, его жену и сына-наследника Федора, не коснулись царевны Ксении. Какие были тут причины – доподлинно неизвестно, но Ксению, единственную из Годуновых, не тронули.
Была она красива необычной для России красотой: имела роскошные черные волосы, большие «огненные» черные глаза блистающие на белоснежном лике, а еще - была она «союзна бровями»…
Ксения была очень образованной: говорила и писала на латыни и польском языке, умела ездить верхом, была обучена современным танцам и пению. В общем, была воспитана, как будущая жена одного из европейских монархов.
Самой двусмысленной страницей ее биографии является связь с Лжедмитрием. Буквально на следующий день после взятия Москвы она становится его любовницей.
Причем, весьма вероятно, что происходит это добровольно. Известны десятки женских имен, жертв насилия Лжедмитрия, но имя Ксении стоит особняком. Почему-то, именно ее свидетели тех событий и историки отказываются считать жертвой насилия.
С Ксенией Лжедмитрий прожил пять месяцев. Весьма долгий срок, если взять все вышесказанное во внимание. Да и расстался с ней не по собственной воле – заволновались в Польше: Юрий Мнишек в своём письме, упрекал будущего зятя за его отношения с царевной:
"...Поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, то благоволите, ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя ее отдалить…".
Ксению постригли в монахини под именем Ольга. Дожила царевна из рода Годуновых до вполне преклонного по тем временам возраста – 40 лет, претерпев много страданий и горя во времена Смуты.
Для решения вопроса о свадьбе с Мариной Мнишек в сентябре–октябре 1605 г. Лжедмитрий I созвал Освященный собор. Большинство членов собора не настаивали на переходе Марины в православие, присоединение к нему должно было произойти через миропомазание.
Обряд обручения Марины с Лжедмитрием I состоялся 22 ноября 1605 г. в Кракове. Жениха замещал посол думный дьяк Афанасий Власьев. Для католиков и поляков краковский обряд означал как обручение, так и венчание, главное же значение имела коронация Марины. Для русской стороны краковский обряд не имел сакрального значения.
После получения известия о состоявшейся 22 ноября 1605 г. церемонии обручения Лжедмитрий I отправляет 22 декабря 1605 г. сандомирскому воеводе Юрию Мнишеку письмо с благодарностью за обручение с его дочерью Мариной и с просьбой немедленно прибыть в Москву и отправляет в Краков своего секретаря Яна Бучинского с деньгами и подарками для Марины Мнишек и ее отца. Бучинский прибыл в Краков 3 января 1606 г. Сендомирский воевода получил 300 000 злотых, а его дочь золотые вещи, украшенные бриллиантами и жемчугом, также золото в слитках и золотой набор посуды.
«Мы, пресветлейший и непобедимейший монарх, Дмитрей Иванович, божиею милостию император и великий князь всея России и всех татарских государств и иных многих, к монархии Московской принадлежащих, государь и король.
Из писем ваших, чрез Липницкого, а потом вскорости чрез Пелчицкого, присланных, також и чрез посланника нашего, там обретающагося, известие имеем, что волею всемогущаго Бога дочь ваша, госпожа девица Марина, нам в цесаревую в супругу чрез господина ксенза кардинала обручена и все церемонии по востребованию с пристойным нашим и помянутой пресветлейшей цесаревой почтением отправлены суть. За что мы как Господа Бога хвалим, которой нас во всех делах наших явственно благословляет, так вам весьма благодарствуем, что милость ваша с такою охотою нам в супружество дочь свою отдать и нас во отправлении того благополучного акта во всем охранять изволил. И то мы за благо приемля, всякое благодарение вам чинить обещаем, обнадеживая, что вы о том своем постоянстве не токмо сожалеть не будете, но вящую радость и ползу с вечною дому своего славою получите. Токмо желаем, дабы милость ваша с продолжением к нам благосклонности своей как наискорее с любезными и благоприятными гостьми, несмотря ни на какие росходы, к нам поспешал, а мы с великою радостию ожидаем.
Надпись по сему: Ясневелможному Юрию Мнишку, из Великих Кончиц воеводе Сендомирскому, Лвовскому, Самборскому и протчая, старосте, отцу нам любезнейшему».
18 апреля 1606 г. Марина Мнишек со свитой въехала в Россию. 2 мая она прибыла в Можайск.
Въезд в столицу состоялся утром 2 мая. Эта церемония описана многими очевидцами, пораженными ее пышностью, великолепием, роскошью. Малиновый звон бесчисленных колоколов, длинное шествие придворных в раззолоченных нарядах, сияющие панцири кавалерии, толпы москвичей, пришедших увидеть свою новую государыню…
У Спасских ворот Кремля их ожидали еще 50 барабанщиков и 50 трубачей, которые, по словам голландца Паерле, «производили шум несносный, более похожий на собачий лай, нежели на музыку, оттого, что барабанили и трубили без всякого такта, как кто умел».
После краткого свидания с супругом в Кремле Марину привезли в Благовещенский монастырь, где ее встретила (как говорят, ласково) «мать» царя – вдова Ивана Грозного Марфа Нагая. Здесь полагалось несколько дней ждать венчания. Пребывание в монастыре слегка тяготило Марину. Она жаловалась на слишком грубую русскую пищу, и царь приказал кушанье для нее готовить польским поварам. Для развлечения Марины он послал в монастырь музыкантов, что шокировало москвичей и тотчас вызвало в народе толки.
Венчание назначили на четверг 8 мая. И здесь Дмитрий нарушил русский обычай (хотя и не закрепленный в церковном праве): не заключать браки перед постным днем – пятницей.
В день свадьбы, 8 мая 1606 г., сначала состоялось обручение по православному обряду. Марина была в русской одежде. Чин венчания составлялся патриархом Игнатием и детально обсуждался с Лжедмитрием.
«...А перед государынею идти дружкам, а за ними протопопу с святою водою да со крестом в патрахели и в поручах саженых, а за государынею идти свахам всеми боярыням. А вести государыню под ручку воеводе отцу ее да княж Федорове княгине Ивановича Мстиславского. И пришед в столовую избу, протопопу благословить государыню на место крестом. А как изготовитца все, идти к государю сказати про то дружке бояром князь Дмитрею Ивановичю да Григорью Федоровичу да рожественскому протопопу. И государь пойдет из хором в столовую ж избу, а перед государем идти поезду и дружкам всем, да протопопу с святою водою и со крестом. А пришед, протопопу говорити «достойно есть» и благословить государя и государыню крестом. Да говорит протопоп молитвы обручальные по чину. А дружки в те поры режут каравай и сыры и подносят ширинки. А как обручанье отойдет, и государю и государыне идти в Грановитую полату Постельным крыльцом, а путь слати сукна и бархаты...»
Перед самым заключением брака в Успенском соборе патриарх Игнатий помазал Марину на царство и венчал царским венцом (шапкой Мономаха). Это также не соответствовало русской традиции, но, похоже, Дмитрий хотел сделать приятное жене и тестю, подчеркнув особое положение Марины. Царица приняла причастие по православному обряду – вкусив хлеба и вина, что осуждалось католической церковью и могло восприниматься как принятие Мариной православия. В действительности Дмитрий не хотел принуждать жену к смене веры и желал лишь исполнения ею – для спокойствия подданных – православных обрядов во время торжественных церемоний. Царь и царица восседали в соборе на золотом и серебряном тронах, облаченные в русский наряд. Бархатное, с длинными рукавами платье царицы было так густо усыпано драгоценными камнями, что даже было трудно определить его цвет. 
Фактически миропомазание Марины представляло собой лишь помазание на царство, по мнению многих церковных деятелей, она при этом оставалась иноверной. Обряд совершал патриарх Игнатий. После помазания на царство Марина не причастилась, что делало сам акт коронации незавершенным. Затем состоялось венчание, которое проводил благовещенский протопоп Федор. Здесь новая царица также не приняла причастия. По чину Марина провозглашалась российской царицей до того, как бракосочеталась с царем. Компромиссность церемонии и ее разрыв с традицией стали катализатором общего недовольства и подготовки переворота.
На следующий день новобрачные, по словам одного иностранного сочинителя, встали очень поздно. Празднества продолжались. Облачившись в польское платье, царь танцевал с женой «по-гусарски», а его тесть, преисполненный гордости, прислуживал на пиру своей дочери.
А в городе тем временем становилось тревожно. Царь Дмитрий все еще был популярен среди москвичей, но их раздражали иноземцы, прибывшие в столицу в свите Мнишеков.
Возникшим недовольством решили воспользоваться мятежные бояре во главе с князем Василием Ивановичем Шуйским (уже однажды изобличенным в интригах против Дмитрия, но неосмотрительно прощенным). Слухи о заговоре дошли до царя, но он лишь отмахнулся. Торжества не прекратились. На воскресенье был назначен штурм специально построенного деревянного замка, окруженного земляным валом, и другие потехи.
Возможно, открытое выступление против Дмитрия было бы обречено на неудачу. Но Шуйские пошли на хитрость.
Естественно, когда Годуновы были устранены, пришла очередь и Лжедмитрия, который к тому времени являлся законным уже венчанным царем. И прежняя его биография была ни при чём. К тому же Дмитрий Первый был популярен в Москве. Вопреки ожиданиям, он дал отворот Папе, мечтавшему покончить с русским православием, положил конец годуновским репрессиям, слыл человеком простым и доступным. А то, что ему реально инкриминировали – не спал после обеда, не ходил с женой в баню – у нас вызывает только улыбку. Не случайно ведь заговорщики-убийцы бросились в Кремль с криками, что молодого царя надо защитить. А потому видно, что, как минимум, всенародной ненависти Дмитрий не вызывал. И хоть и был он поддержан извне, но умудрялся маневрировать и своим польским союзникам ничего платить по старым счетам не собирался. Во всяком случае, на тот момент.
 В ночь на 17 мая в столице вновь зазвонили колокола. Разбуженные жители побежали на Красную площадь и обнаружили там всадников во главе с Шуйскими, кричавших, что поляки хотят извести государя. Толпа бросилась штурмовать дворы, занимаемые польскими вельможами и послами, в том числе и Юрием Мнишеком. Уцелели те, кто сопротивлялся до конца.
Стрельцы сперва хотели было защищать царя (обещавшего им награду), но заговорщики пригрозили им разорением стрелецкой слободы, и те в испуге отступились. Тело убитого было выставлено на Красной площади; Шуйские объявили о его самозванстве, несколькими днями позже князь Василий был избран царем, осуществив (себе же на горе) свою давнишнюю мечту.
Марина спаслась буквально чудом. Выбежав из спальни, она наткнулась на лестнице на заговорщиков, но, по счастью, не была узнана. Царица бросилась в покои своих придворных дам и, как рассказывали, спряталась под юбкой гофмейстерины Барбары Казановской (своей дальней родственницы). Вскоре в комнату вломились заговорщики. Единственный защитник Марины– ее паж Матвей Осмольский – пал под пулями, истекая кровью. Была смертельно ранена одна из женщин. Толпа вела себя крайне непристойно и с бранными словами требовала сказать, где находится царь и его «еретица» жена. Лишь через несколько дней пан Юрий узнал, что дочь его осталась в живых.
Но бояре забрали у нее все: подарки мужа, деньги и драгоценности, четки и крест с мощами. Марина, однако, не слишком жалела о потерянном. По слухам, она заявила, что предпочла бы, чтобы ей вернули негритенка, которого у нее отняли, нежели все драгоценности и уборы. Марину ослепил блеск короны, а не блеск золота. И тогда, и позже она искала не богатства и даже не власти как таковой, а почета, блеска.
«Рэстр ювелей, серебряной посуды, платья и протчих дорогих вещей, забранных в сундуках в Москве у того ж господина воеводы Сендомирского.
1. Образ Христа Спасителя и мощи святых с надписанием на латинском.
2. Венец работы немецкой с жемчюгом и с яхантами и с алмазами под чернею 6 зерн жемчюжных.
3. Венец золотой с чернею и с яхантами и кругом его алмазы.
4. Венец жемчюжной с яхантами.
5. Венец жемчюжной, вверху девять ювелей с разными дорогими каменьми.
6. Венец золотой жемчюжной с изумрудами и яхантами…»
 Но во всей истории с первым самозванцем Марина Мнишек была, пожалуй, единственной, кого трудно в чем-либо упрекнуть. Она вышла замуж за сына Ивана Грозного – не ее вина, что русский Царевич оказался ненастоящим.
Вскоре Мнишеки, их родственники и слуги (всего 375 человек) были сосланы Шуйским в Ярославль. Местные жители неплохо относились к Марине и ее спутникам. Старый Мнишек, желая завоевать симпатии русских, отрастил окладистую бороду и длинные волосы, облачился в русское платье. Стража приглядывала за пленниками не слишком рьяно и даже помогала им пересылать письма в Польшу.
Продолжение
Еще по теме
«Смутное время» в России. Часть 1. Пролог
«Смутное время» в России. Часть 2. Царь Федор Иванович Блаженный
«Смутное время» в России. Часть 3. Земский Собор 1598 года и избрание Царя Бориса Фёдоровича Годунова
«Смутное время» в России. Часть 4. Первые годы царствования Бориса Годунова
«Смутное время» в России. Часть 5. Печальный конец царствования Бориса Годунова
«Смутное время» в России. Часть 6. Самозванец Лжедмитрий I
«Смутное время» в России. Часть 7. Царь Василий Иванович Шуйский
«Смутное время» в России. Часть 8. Самозванец Лжедмитрий II
|
