1-я сцена комедии "Блудный сын", писанной в 1685 г.

Начало сценических представлений в XVII веке, в Москве

Часть 1

(К рисунку 1685 г., сцены из комедии Симеона Полоцкого «Блудный сын»)

Теперь уже положительно известно, что еще царь Михаил Федорович потешался зрелищем кривляний и эквилибристки немецких и польских потешников, состоявших при «потешной царской палате» и заменивших, при веяньи идей современного прогресса, ученых медведей царя Иоанна Грозного.

Во время второй свадьбы царя Михаила, заведыватель органной потехой, поляк Юшка Проскура, получил в награду новый костюм: черную бархатную чугу с серебряной нашивкой, алый атласный кафтан с золоченой нашивкой и багрецовые суконные штаны с 40 гнездами медных застежек, — всего на сумму 18 рублей, по своему времени очень значительную.

В 1629 году, канатный плясун немчин, потом перекрещенец, Иван Семенов Лодыгин, явившись в Москву, остался при дворе на постоянную службу, давая представления не в одной Кремлевской потешной палате, но и в любимой царской резиденции, селе Покровском—Рубцове. Там, например, мая 29-го 1635 г., тешил он, вместе с немчином же Юрьем-Воин-Брантом, царя и царевича Алексея Михайловича. А 7-го сентября того же года, тешил всю царскую семью «всякими потехами». Иван Семенов Лодыгин июня 27 1637 г. получил от царя государя в подарок камку да сукно, на 15 рублей,

«за то, что выучил по канатам ходить и танцевать и всяким потехам, чему сам умеет, пять человек, да по барабанам выучил бить 24 человека».

Плясунов тогда называла метальниками и одевали в курты и штаны из красного сукна с ермолками малиновыми. Такой костюм, например, сшит был, ученикам Лодыгина, метальникам Макарке да Ивашке Андреевым (июня 26, 1638 г.). С накрачеями (музыкантами) состояли они в штате царевича Алексея Михайловича, таким образом привыкшего с детства к заморским потехам и потешникам и видевшего успехи в бесовской мудрости немецких учителей—русских учеников их. Неудивительно, что, вступив на престол, царь Алексей пошел в устройстве потешного дела далее своего родителя и отважился выписать целую труппу актеров из Германии. Их привез в Москву антрепренер Ягап Готфрид Грегори, в год рождения Петра I.

В 120 лет, протекших от собрания стоглавного собора, в Москве многое изменилось. И хотя не патриарх, но, все же духовное лицо — духовник на вопрос: могут ли даваться немцами при дворе драматические представления — дал ответ положительный; указав на то, что и в Константинополе, при дворе благоверных императоров, допускались подобные увеселения.

Заметим, впрочем, что в первые годы своего царствовании, Алексей Михайлович, кажется, не допускал явно и тех потех, которыми тешился его отец; хотя потешная палата не упразднялась и, кто-нибудь, при ней все же состоял на жалованье. Нельзя, однако, терять из вида и того обстоятельства, что тесть государя— отец первой его супруги Илья Данилович Милославский, в тоже время, открыто покровительствовал сценическим зрелищам, даваемым даже в его доме кремлевском.

Следовательно, нельзя прямо относить резкую, будто бы, перемену в царе, ко времени его короткого вдовства и женитьбы на Наталье Кириловне Нарышкиной, воспитаннице А. А. Матвеева.

Правда, что в первые двадцать лет царствования Алексея Михайловича, мы находим в нем пристрастие к охоте в поле. Тогда были в ходу и медвежьи потехи - бой людей с медведями, — обычные при Грозном и царе Михаиле. При последнем вошла в моду езда на оленях во дворце, на сырной неделе, да бывали потешные побоища, с царскими дураками.

Такие смехотворные поединки с шутами — первообраз фарсов,—привели за собою зрелища, более соответствовавшие прогрессу человечности. Послы, воротясь из Польши (1635 и 1637 г.), рассказывали о потехе придворной в Варшаве, где давали при них мистерию «Юдифь и Олоферна».

Под таким же заглавием духовную драму или мистерию дали и в Москве, на церковном языке, 2-го ноября 1672 года в селе Преображенском. Впрочем, уже ранее этого, именно в субботу на масленице (17-го февраля, того же года) царь Алексей в первый раз насладился сценическим действием немецких актеров Грегори.

Рейтенфельс, заслуживающий полной веры, говорит об этом так:

«Узнавши, что при дворах других европейских государей в употреблении разные игры, танцы и прочие удовольствия для приятного препровождения времени, царь нечаянно приказал, чтобы все это было представлено при какой-нибудь французской пляске. По краткости назначенного, семидневного, срока, сладили дело, как могли.

В другом месте, прежде представления следовало бы извиниться, что не все в должном порядке; но тут это было совершенно лишнее: костюмы, новость сцены, величественное слово иностранное и стройность музыки, весьма естественно, сделали самое счастливое для актеров впечатление на русских; доставив им полное удовольствие и заслужив удивление.

Сперва царь не хотел, чтобы тут была музыка, как вещь новая и, некоторым образом, языческая. Но, когда ему сказали, что без музыки точно также невозможно танцевать, как без ног, то он предоставил все на волю самих артистов.

Во время представления царь сидел перед сценой на скамейке; для царицы с детьми, был устроен род ложи, из которой они смотрели из-за решетки, а вельможи стояли на самой сцене. Орфей, прежде нежели начал пляску между двух подвижных пирамид, пропел похвальные стихи царю».

Так, с масленичной потехи царя Алексея Михайловича и начались к московской Руси, невиданные до того, правильные представления на сцене, об устройстве которой, за то время, дает гравюра 1685 г., нами помещаемая теперь, довольно полное понятие.

(Окончание в след. №).

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал, № 6 (110) - 6 февраля - 1871.

Еще по теме

Начало сценических представлений в XVII веке, в Москве, часть 1

Начало сценических представлений в XVII веке, в Москве (Окончание)