Миронов, Киквидзе и Захаревич
Главными руководителями красной армии, идущей на Дон и оперующей между Царицыном и Воронежом, являются, как мы писали в предыдущей статье, военный комиссар Подвонский и бывший генерал Сытин. Ближайшими же руководителями бригад и дивизий являются донской казак бывший войсковой старшина Миронов, бывший прапорщик Сиверс, хорошо известный Ростову по жестокостям его дивизии (о нем см. статью Черноморцева «Красный Сиверс), бывший вольноопределяющийся Киквидзе и бывший подполковник Захаревич.
Миронов Филипп Кузьмич
Миронов—уроженец Усть-Медведицкой станицы, примкнувший к советской власти еще во дни Каледина, правивший севером Дона и 6ежавший, едва в станицах началось восстание.
С красным начальством Миронов весьма горд и не переносит никаких комиссаров и, как он их называет, соглядатаев. Штаб Миронова очень немногочисленный и из настоящих казаков в штабе только один— его зять, а потому его начальник штаба Здобнов. Остальной элемент пришлый и хорошо живет на счет казаков. Совдепцы не раз пытались придать Миронову того или другого комиссара, но каждый раз Миронов с большой настойчивостью не принимал посланных и результатом была полная обособленность его бригады. Одному из военных руководителей пришлось в сентябре месяце быть в бригаде у Миронова. В то время он взял станицу Ореховку и собрав весь свой отряд, думал переходить в наступление дальше. Встреча, которую оказал Миронов приехавшему, была далеко не любезная.
«Опять соглядатая мне прислали. Если я им не гожусь, то пусть возьмут у меня бригаду. Прошу вас примите командование, а с меня довольно: я устал».
Но Миронов стал любезнее и разговорчивее едва только разговор коснулся его соседа по фронту комиссара дивизии Киквидзе, с ним у Миронова вражда. Киквидзе, как ему ни приказывают, не хочет держать связь с Мироновым и грабит казаков. Миронов оживился, позабыл свою обиду на соглядатайство и пошел громить Киквидзе, называя его разбойником.
Между тем отряд Миронова тоже охулки на руку не кладет и сам Миронов накладывает на жителей весьма тяжелые контрибуции, а при сборе последних не стесняется в средствах понуждения. С пойманными казаками он обращается весьма жестоко. Их раздевают догола, какая бы погода ни была. Войску Миронова необходимо обмундирование, поэтому Миронов не стесняется собирать его всеми способами. Страхом и угрозами, главным образом будущей мести родственникам он заставляет пленных переходить на его сторону, т. е. на сторону советской власти.
Кроме того Миронов очень любит почести и уважение. Ту станицу, которая его встречает с почестями, он записывает в благонадежные, но горе станице, если она сумрачно смотрит на победителей. Миронов тогда становится зверем и накладывает непосильные контрибуции.
Пополняет свои войска Миронов немедленной мобилизацией каждой станицы, в которую он входит, причем первоначально, пока новый красный воин не приобрел доверия, он зачисляется в пехоту, из которой труднее убежать. В этом отношении в его бригаде выработана целая система, при помощи которой вновь поступающие по мобилизации, большей частью недалекие люди, опутываются настолько что в дальнейшем им только и остается, что продолжать свою службу советской власти, ибо возврат к прошлому грозит весьма тяжелыми последствиями.
Замыслы Миронова весьма честолюбивы. У него как-то вырвалась фраза, которой определяется все его поведение.
«Я или теперешние атаманы. Нам вместе тесно. Я буду атаманом Красного Казачества, или лягу костьми».
Миронов любит популярность и во всех его мероприятиях, а также во всем его поведении всегда проглядывает стремление играть на популярность. Штаб его представляет маленькую коммуну, где все ведут себя просто и непринужденно, но это только видимая непринужденность; на самом деле режим в штабе Миронова полон его своевольности и, как это не раз пришлось наблюдать, капризной грубости. Да и не может быть иначе:—с одной стороны,—Миронов считается официально, товарищем.
С другой стороны,—честолюбивые планы, мечты о будущей славе и почестях заставляют его быть нервным, крайне неровным в обращении и в конце концов чрезвычайно грубым. Когда «бывший войсковой старшина» не в духе, весь штаб ходил на цыпочках, все ждут грозы, и сам Миронов в своем поведении и обращении с подчиненными очень мало напоминает широковещательные рекламы красного равноправия.
Сам Миронов очень недурно владеет пером и его приказы часто представляют образцы хорошо составленной и с большим подъемом написанной прокламации. В своих приказах Миронов помещает все, что касается и необходимого в будущем наступления, и отношения к местным жителям, и своего политического «сгеdo», и не скупится, как на посул земного рая всем тем, кто примет его сторону, так и на обещание легкой дороги в царство небесное его врагам.
Небольшого роста, худой, весьма подвижной, говорящий на митингах с большим подъемом и оттенком простонародного кликушества, мало разбирающийся в средствах достижения своих тайных целей, Миронов, как человек ловко играющий на темных сторонах человеческой души, вне всякого сомнения может играть большую роль в совдепской части России, и там только он может иметь успех, но и там несомненно временный, ибо ни ширины государственных взглядов, ни глубокого понимания всего ужаса настоящего положения.
Отечества у Миронова нет и ни в каких мероприятиях или проектах его этого не видно. Миронов, вне всякого сомнения, ненормален, страдает сильным нервным расстройством, злоупотребляет, как спиртом, так и наркотическими средствами, (последнее пристрастие наблюдается в широком масштабе в советских верхах вообще) и, надо полагать, его большевистская звезда, так же скоро закатится, как и появилась.
Советские власти держат бригаду бывшего войскового старшины в черном теле, и бригада, сравнительно с другими соседними частями Сиверса и Киквидзе, нищенски снабжена всем необходимым, включая и техническое снабжение. В то время, как у тех же Сиверса и Киквидзе имеются и броневики и по десятку легковых автомобилей, у Миронова в бригаде ничего подобного не было и не предвиделось к получению в скором времени.
Подобное отношение к бригаде Миронова есть результат известной подозрительности советских властей по отношению к казачьим частям вообще, а в данном случае к достаточно большой части, состоящей под начальством, как никак, а все-таки—«бывшего офицера», по своему характеру мало считающегося с советской властью и достаточно популярного в своей бригаде.
Подозрительное и недоброжелательное отношение высших мира сего к Миронову и его бригаде, отзывается и на отношении к нему его соседей. У Миронова хронические нелады с Киквидзе с остальными постоянными или временными соседями. Миронов тоже мало стесняется не только заглазно, но и при встрече. Поэтому сам Миронов весьма не популярен и в среди его «товарищей—командиров». Все ясно чувствуют, что «войсковой старшина» что-то замышляете, на что-то надеется, к чему-то стремится...
В советских верхах—люди не без зависти, а общий уклад не без больших интриг, а потому характер Миронова портится не по дням, а по часам, нервность увеличивается в той же пропорции и... результаты, надо полагать, не заставят себя долго ждать... Миронов окончит свою карьеру в красной армии.
* * *
Бывший вольноопределяющийся Киквидзе начал карьеру в январе 1918 года, когда из председателей дивизионного комитета попал на должность начальника дивизии. С тех пор Киквидзе, то пропадая, то снова выплывая на поверхность моря большевизма, стоит во главе той или другой советской военной организации. Он по национальности грузин и около него всегда находится изрядное количество его соотечественников. Дивизия его знаменита настолько, что в советских кругах вместо реквизиции говорят — «киквизиция», и сообразно изменяют это понятие и дальше в том же роде: «киквизнул, киквизировал...»
Киквидзе Василий Исидорович
Дивизия грабит феерически, но хитрый начальник ее всегда от награбленного спешит уделить кое что и голодающим советским деятелям, и главным образом, Москве.
Так было и в начале сентябрьского наступления дивизии от Елани. Киквидзе, взяв Мачеху и окрестные станицы, и награбив значительное количество всякого имущества немедленно послал в Москву особый поезд с мукой и зерном в подарок от дивизии. Такими средствами хитрый грузин твердо держится на своем месте и, несмотря на целый ряд его тактически самых грубейших ощибок, советская власть терпит Киквидзе и те ненормальности, которые имеются в дивизии.
У него совершенно нет комиссаров и он от них не зависит. Правда, у него есть многочисленные друзья из весьма знатных совдепцев, которые очень часто навещают его, как, например, братья Гусарские, которые состоят в совнаркоме. Благодаря этому и главное потому, что сам Киквидзе, конечно, много умнее и даже много сообразительнее в военном деле, нежели Сильверст, его дивизия, несмотря на частые неудачи, стоит на хорошем счету у большевистского начальства. Дивизия была в армии Антонова-Овсеенко, знакомая Ростову и Новочеркасску по ее «ликвизиции», а потому очень хорошо снабжена всем необходимым и возит за собой многочисленные запасы награбленного богатства.
Сам Киквидзе храбрый человек и появляется лично в самых опасных местах.
До конца октября 1918-го года дивизия Киквидзе была как более стойкая и наиболее способная к маневрированию в регулярном смысле этого слова.
Сам Киквидзе любить командовать не только своей дивизией, но и всеми остальными частями, которые находились по соседству с ним. Эта способность Киквидзе проводила всегда к крупным недоразумениям между ним и его соседями. Особенно он не ладит со своим левым соседом Мироновым. Скандалы между Киквидзе и Мироновым приняли затяжной и часто весьма комтчесюй характер.
Так, например, в штабе юго-западного фронта в октябре прошлого года было несколько телеграмм ог Миронова к Киквидзе и обратно. Стоили эти телеграммы свыше 10 тысяч рублей, так как они были адресованы по 15-ти и более адресам. В них «вожди» попросту переругивались между собой. В штабе долго решали, кто должен платить за эту частную корреспонденцию.
Киквидзе—один из наиболее энергичных и деятельных в военном смысле начальников дивизий на фронте от Воронежа до Царицына включительно, но он же и один из наиболее бессовестных разбойников и грабителей. Это он разграбил конские заводы Харьковской губернии и Донской области. Без сожаления портил он лучших заводских производителей и забирал ценных маток под седла своих товарищей; в его кавалерийских полках, особенно под командным составом—выдающиеся лошади.
* * *
Из остальных лиц командного состава на донском фронте надо указать на командира бригады Захаревича, бывшего подполковника. Это совершенно особый тип красного командира, народившийся лишь в самое последнее время на почве или хронического недоплата, или по отсутствию каких-либо нравственных устоев. Весь нравственный и умственный багаж такого командира состоит в знании военного «Полевого устава». Это и по внешности и по внутреннему содержанию совершенно забитые люди, как они были забиты и в старое время.
Им все равно перед кем сгибаться: был ли это старый «Держиморда», будет ли это новой формации «военный комиссар», прямой ставленник Троцкого. Вечно приниженный, вечно боящийся каждого комиссара, этот тип красного командира может оказаться достаточно вредным, ибо, не сочувствуя всему происходящему, он тем не менее старается и лезет вон из кожи, чтобы получить милостивый кивок, не говоря уже о хорошей аттестации от какого-либо незначительного комиссарика.
Наиболее опасными и совершенно непонятными типами являются типы, подобные молодому капитану Ролько, окончившему в 17-м году сокращенный курс Военной академии. Полные воинского духа, с утрированной отчасти дисциплиной, все время титулующие старых генералов: «превосходительствами».
Эти бывшие офицеры, вне всякого сомнения, но только не большевики и даже им не сочувствующие, но в глубине своей души попросту ярко настроенные против своего комиссарского начальства, они тем не менее служат большевистскому правительству так, что, даже опытному глазу конспиративного работника, очень трудно разобрать, какие причины руководят ими в настоящих их действиях. Единственными самыми простыми причинами могут быть: отсутствие настоящей военной школы и воспитания и жажда возможности в таких молодых годах играть достаточно выдающуюся роль.
Однажды пришлось слышать такую реплику, поданную одним из подобных типов.
«Ну, что ж, что я работаю здесь. Куда деваться. А если придут добровольцы—сдадимся без боя, им тоже нужны люди.»
К чести нашего офицерства надо сказать, что такие типы—редкие единицы, но они приносят большой, часто непоправимый вред всему делу освобождения родины от засилья большевиков.
А. Черноморцев.
Донская волна 1919 №12(40), 17 марта
|