ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

17 ноября 1870 года

Важные правительственные меры, принятые последнее время нашим правительством, с целью усиления обороны страны, произвели в нашем обществе столь сильное и благоприятное впечатление, что впечатление это не могло остаться без знаменательного отголоска. Общественное мнение в разных местностях нашего отечества почувствовало почти одновременно потребность высказаться и результатом этой потребности стали являться всеподданнейшие адресы, выражающие благодарность народа мудрому Монарху, столь своевременно решившемуся на два шага такой важности, как объявление недействительными тех статей парижского трактата, которые ограничивали свободу действий России на Черном море, и установление всесословной и одинаково для всех обязательной воинской повинности.

Первый пример этого патриотического движения был подан с.-петербургской думой, адрес которой относится собственно к решению, высказанному в циркулярной депеше князя Горчакова от 19 октября. К этому же вопросу относятся адресы, полученные из Бессарабии, из Полтавы, из Смоленска, из Екатеринослава. От Уфимского дворянства получен всеподданнейший адрес, относящийся до введения рекрутской повинности.

Нет никакого сомнения, что эти адресы — начало громадной народной манифестации, в том же духе, в каком явилась в своей сложности подача адресов со всех концов России в 1863 году, в эпоху польского мятежа, и мы вполне уверены, что западная Европа, если б даже у ней и было искреннее желание затеять с нами ссору по поводу решения русского правительства, выраженного в циркулярной депеше нашего государственного канцлера, отступит перед этим единодушным выражением народного одобрения, как отступила она перед ним в 1863 г.

Впрочем, сколько можно догадываться, шум, поднятый западными кабинетами из-за депеши князя Горчакова, имел источником своим не твердое намерение воспрепятствовать осуществлению решения, принятого Россией, а скорее досаду за то, что русское правительство сумело избрать для сделанного им и, конечно, неприятного для наших западных недоброжелателей и завистников, шага, такое время, когда помешать этому шагу ни один западный кабинет не может.

Все сетования западной журналистики, все, доселе известные, дипломатические возражения на депешу русского государственного канцлера, сводятся в сущности именно на этот пункт. О необходимости и целесообразности тех статей парижского трактата, которые наше правительство перестало признавать обязательными для себя, серьезно никто не говорит. Все сводится на тот пункт, что с.-петербургский кабинет не имел, будто бы, права объявлять эти статьи недействительными своим собственным и единичным почином, а должен был предложить вопрос на обсуждение Европейскому международному суду на дипломатической конференции.

Когда вопрос сводится таким образом на одну форму, не касаясь самой сущности факта, он может считаться окончательно разрешенным. Из-за несоблюдения форм войны не объявляют, особенно когда так легко доказать, что, в сущности, и несоблюдения то этого не было, а дело ограничилось разрывом контракта, неоднократно нарушенного другой стороной, т. е. шагом, юридическая правомерность которого признается не только здравым смыслом, но и основными принципами учения об обоюдо обязательных договорах.

Кабинеты держав, заинтересованных в вопросе о нашем положении в Черном море, хорошо понимают, что у них под ногами нет достаточно твердой почвы для дальнейшего противодействия столь искренно и прямо высказанным решениям России. Лучшим доказательством этому служит то, что им не удалось достигнуть соглашения между собой, не только для общего, но даже и для однообразного образа действий. Резкая по форме, но в сущности никаких серьезных возражений не представляющая, ответная депеша лорда Гренвиля до сих пор остается одиночным фактом.

О сущности ответной депеши графа Бейста мы знаем только из телеграфического известия, что в «Красной книге», представленной Имперской думе австрийским государственным канцлером, встречаются довольно резкие порицания образа действий России, но подобные выходки австро-мадьярского премьера серьезного значения для нас иметь уж ни в каком случае не могут, потому что они имеют, очевидно, целью польстить тому враждебному духу, которым проникнут австрийский псевдо-рейхстаг, не имеющий в сущности даже и законного нрава на существование, так как в нем не присутствует огромное большинство представителей весьма значительной цислейтанской провинции — Чехии.

Италия, которую так усердно старалась заманить Англия в дипломатическую коалицию против нас, очевидно, не поддается на просьбы Сент-Джемского кабинета. Она усердно отмалчивается и вряд ли выйдет из своего пассивного положения.

Но, что важнее всего, так это то, что держава, наиболее заинтересованная в вопросе, возбужденном депешей князя Горчакова, т. е. Турция, до сих пор еще ни на что не решилась, несмотря на все преувеличенные толки о ее готовности начать немедленно войну против нас. В Константинополе, по-видимому, хорошо понимают, что лучше отмолчаться, чем доводить дело хотя бы даже и до дипломатической конференции, на которой Россия, пожалуй, заявит о необходимости отмена и других, стеснительных для нее, статей парижского договора. Турецкое правительство в таком положении, в котором ему легко убедиться, что решение, принятое Россией, вовсе не грозит безопасности Турции и что безопасность эта может быть гораздо скорее скомпрометирована упорным непризнанием за Россией того права, на которое она заявила столь решительную претензию.

Впрочем, как мы уже сказали в нашем прошлом обозрении, ни Турция, ни Австрия, без содействия Англии, сделать ничего решительно не могут, а на это содействие надежда делается с каждым днем все слабее и слабее, несмотря на решительную ноту лорда Гренвиля. Это зависит от двух, совершенно разнородных, причин.

Во первых, ныне уже ясно обнаруживается отсутствие единодушия в английском министерстве, по крайней мере по вопросу о ноте князя Горчакова. Последние, полученные из Лондона, известия положительно говорят, что лорд Гренвиль грозил даже подать в отставку, если некоторые товарищи его по кабинету не согласятся обнаружить достаточной энергии в своем дипломатическом противодействии России. Не трудно догадаться, что дело идет о главных столбах нынешнего либерального английского министерства, гг. Гладстоне и Брайте, всегда обнаруживавших несочувствие к традиционной политике Англии в восточном вопросе, а это—лучшее ручательство, что Сент-Джемский кабинет ни на какой резкий шаг не решится.

С другой стороны, в Англии не могут не обратить внимания на положение, довольно внезапно занятое Америкой. В Соединенных Штатах циркулярная депеша князя Горчакова возбудила не только полное сочувствие, но и некоторое стремление рассчитаться, при сем удобном случае, с Англией, за ее образ действий во время междоусобной американской войны.

В Вашингтоне вдруг почувствовали потребность снова поднять почти забытый вопрос об убытках, нанесенных американской торговле, построенным и вооруженным в Англии, корсарским судном южан «Алабама» и сделать из этого вопроса, в случае нужды, саsus belli.... Памятуя недавние заявления сочувствия Соединенных Штатов к России, английское правительство не может не задуматься перед этой внезапностью военного настроения, обнаруживающегося в могущественной республике Вашингтона.

В прискорбном эпизоде франко-германской распри не произошло за последние дни ничего нового, кроме неудачных для французов сражений при Амиене и Бон-ла-Роланде, а также победы генерала Вердера, одержанной им над Рикиоти Гарибальди. Под Парижем германские войска остаются по-прежнему в бездействии. О бомбардировке нет еще и речи. Ходят слухи, что начальник луарской армии Орель де-Паладин слишком поторопился своим нападением на Орлеан. Это нападение должно было быть произведено в связи с большой вылазкой Трошю по направлению к Версалю, но вылазку по каким-то причинам пришлось отсрочить, а Орель не захотел ждать, желая воспользоваться временным превосходством своих сил над корпусом генерала фон-дер-Танна. Такова, будто бы, причина, по которой луарская армия, заняв Орлеан, долго оставалась неподвижной, ожидая нового сигнала из Парижа.

Между тем германские войска, противопоставленные этой армии, не теряли времени даром, и ловкими стратегическими движениями пытались отрезать Ореля от севера. В тоже время северные крепости французов продолжали сдаваться одна за другой. На днях сдался Тионвиль и в нем германские войска, кроме 5-ти тысяч пленных, взяли еще 200 пушек! Если это будет так продолжаться, то вся северо-восточная граница Франции окажется скоро во власти пруссаков.

Такое положение дел, очевидно, не может продолжаться и на днях следует ожидать каких-нибудь решительных событий. Всего вероятнее, что произойдет большая вылазка из Парижа. Исхода подобной попытки, конечно, невозможно предсказать....

В цислейтанской Австрии начался министерский кризис. Кабинет графа Потоцкого пал. Глава его подал в отставку, которая принята императором. Кто будет преемником Потоцкого—еще неизвестно, но ходят какие-то слухи о переговорах графа Бейста с известным хорватским патриотом, епископом Штросмайером и это как будто указывает на возможность серьезных уступок справедливым требованиям цислейтанских славян.

Вопрос о единстве Германии решен почти окончательно. Баден и Гессен-Дармштадт уже приступили формально к германскому союзу. От Виртемберга с часу на час ожидают такого же шага. Остается только одна Бавария, но и с ней соглашение, по-видимому, близко, хотя и не на одинаковых условиях с прочими южно-германскими государствами.

Римский первосвященник совершил еще новое сумасбродство. Он отлучил короля Виктора-Эммануила от церкви именным отлучением. Само собой разумеется, что на эту выходку бессильной злобы Пия IX государь объединенной Италии серьезного внимания не обратит. Громы Ватикана в наше время ни для кого не кажутся страшными, а Виктору Эммануилу и того менее. Ему стоит только распространить на Рим общий для всей Италии закон об изгнании иезуитов, и папа, подстрекаемый ими, переменит свой тон, особенно, если окружающим Его Святейшество прелатам и кардиналам пригрозить прекращением выдачи содержания.

Всемирная иллюстрация, № 99 (21 ноября 1870 г.)

Еще по теме