Снова вместе с Плехановым
Свое известное письмо к рабочим, написанное в дни первой Государственной Думы, основатель русской социал-демократии подписал:
„беззаветно преданный вам Г. Плеханов"...
А несколькими месяцами раньше, на Стокгольмском съезде нашей партии, защищая меньшевистскую резолюцию по вопросу о Государственной Думе и обращаясь к съезду, Г. В. Плеханов спрашивал:
„Скажите, товарищи, сколько здесь присутствует рабочих? (крики: двадцать). Ну, вот видите, только двадцать. Это очень мало. Конечно, не вина наша, что мы, не принадлежа к рабочему классу, стали под знамя социал-демократии. Это наша заслуга. Но эта наша заслуга в то же время и наше несчастье. Чтобы отделаться от него, надо воспитывать пролетариат, выводить его на широкую арену исторических столкновений".
То, в чем в 1906 г. Г. В. Плеханов видел „несчастье" нашей партии, в последний год своей жизни он испытал и как „несчастье" личное.
Не с Плехановым был пролетариат России в годы великой европейской войны и в месяцы русской революции.
„Беззаветно преданный" рабочему классу—он был взят под подозрение дроздами русского социализма, насвистанными на пораженческий лад в Циммервальде и Кинтале. Нынешними „патриотами социалистического отечества", он был объявлен изменником социализма и интернационала.
За „старые заслуги" он был почтен торжественной встречей на финляндском вокзале; иногда получал приглашения на заседания советов, совещаний, комитетов и т. д. в качестве „представителя русской истории", но... и только.
К пролетариату его не подпускали. Рабочих всемерно оберегали от „вредного" влияния его взглядов на войну и задачи русской революции...
С момента приезда Плеханова в Россию прошло больше года.
Плеханов умер. Похоже на то, что умирает Россия. И, если не смерть Плеханова, то смерть России, которую он так любил, многих и многих заставит призадуматься над всем том, что говорилось, писалось и—главное—делалось партиями „революционной демократии" во время войны и революции...
В рабочем классе сейчас происходит двоякий процесс.
Широкие массы рабочих вообще уходят от политики. Море рабочей жизни еще волнуется, иногда даже очень сильно. Но период настоящих глубоких бурь уже позади.
Вместе со всею страной умирает и русское рабочее движение.
И вот параллельно с этим процессом наблюдается другой.
Среди передовых рабочих все чаще и чаще раздаются речи о необходимости немедленного пересмотра всех тех положений, которые в истекшие месяцы революции преподносились рабочим, как последнее слово революционной тактики и социалистического долга.
И в связи с этим приходится все чаще и чаще слышать имя Г. В. Плеханова.
Надо прямо сказать: в сознании передовых рабочих Плеханов не умирал ни на одну минуту. Рабочие, прошедшие школу марксизма, учившиеся на сочинениях Плеханова, знавшие историю его сорокалетнего служения делу пролетариата, конечно, не могли забыть своего учителя. Но что поделаешь, если сила стадности так велика в человеческом обществе, если, в частности, в России так легко „зачумить" человека, и, с другой стороны, так мало у нас людей, способных плыть против течения...
И вышло вот что: о Плеханове думали, его „уважали", но имя его произносить боялись.
„Нам нельзя будет выступать на рабочих собраниях, если мы открыто солидаризируемся с Плехановым"
—такие речи часто приходилось слышать за время революции.
Никогда не позабуду восторга одного очень видного рабочего—меньшевика во время встречи Плеханова на финляндском вокзале. Я уверен, что в глубине души он и тогда был „плехановец". Но, когда через месяц—другой после этого я заговорил с ним (правда, не с глазу на глаз) на тему о Плеханове, он, как апостол Петр, отрекся от своего учителя.
И таких случаев было очень много.
Многие из тех, которые хотели бы для Плеханова „популярности" в рабочих массах, жаловались:
„Зачем он так определенен? Зачем ставит все точки над и? ведь все то, что он говорит, можно было бы сказать иначе, не так резко"...
Плеханов был глух к этим советам. По слову поэта, „он с высоты взирал на жизнь": с высоты ума, таланта, громадных знаний, крепкой души своей.
И видя и провидя то, что было сокрыто от помраченных взоров многомиллионной трудящейся массы, чего не видели также и близорукие вожди ее, он возвышал свой предостерегающий голос и не боялся тех „анафем", которым предавали его фарисеи из Таврического Дворца или Смольного Института.
И он был прав. Прав уже по одному тому, что в этот год глумления и надругательства над Россией, надо было хоть кому-нибудь за нее заступиться. А кто мог это сделать лучше других, как не Плеханов, в течение сорока лет любивший свою родину страстной любовью изгнанника! И он заступился за Россию. Изнемог в борьбе, но умер со знаменем в руках...
И вот в момент, когда смерть уже подходила к Плеханову, к этому знамени, знамени социал демократии, не запятнанному пораженчеством и „интернационализмом", уже тянулись руки передовых рабочих.
Еще тогда, когда больной он лечился в финляндской санатории, со стороны отдельных групп рабочих предпринимались попытки съездить к нему и поговорить с ним.
И по мере того, как одно за другим сбывались самые мрачные из его предсказаний, желание услышать его голос росло и росло.
Его статьи о войне перечитывались. За Невской заставой вспомнили его прошлогоднее выступление на Семяниковском заводе. Совещание уполномоченных обращается к нему с приветственной телеграммой. Неумным и смешным стали теперь казаться все обвинения Плеханова в „социал-патриотизме" и шовинизме. Чем-то странным и непонятным стало представляться то, что Плеханов волею „полномочных органов революционной демократии" был уволен от службы пролетариату и революции...
И вот теперь передовые рабочие социал-демократы снова вместе с Плехановым.
П. Владимиров.
Дело : Еженедельный социал-демократический журнал.- М.,1918 1918 № 11-12
Еще по теме:
Болезнь Г. В. Плеханова (май 1918 г.)
Кончина Г. В. Плеханова
Памяти Георгия Плеханова
Историческая роль Плеханова
Плеханов и рабочие массы
Снова вместе с Плехановым
Г. В. Плеханов и наши революции
Похороны Плеханова (9 июня 1918 г.)
| 