Г. Р. Державин

Москва в XIX столетии

(Продолжение)

XIX.

Писатели, поэты, сказочники и баснописцы

Не подлежит сомнению, что внешняя политика России начала прошлого века играла огромную роль в нашей государственной и общественной жизни. Беспрерывные войны с Наполеоном возбудили в нашем обществе сильнейшее патриотическое настроение и противодействие глубоко укоренившемуся у нас преклонению пред всем иноземным, преимущественно французским. И русская литература, как живое отражение жизни общества, неминуемо должна была служить отголоском всех духовных стремлений и веяний, которые проявлялись в тогдашнем нашем обществе.

Поэтому не удивительно, что, в период войн с Наполеоном, русская патриотическая литература обогатилась целым рядом произведений, из которых одни осмеивали только страсть к подражанию французам и пристрастие к французскому языку, как комедия Крылова «Урок дочкам»; другие, подобно басне того же автора «Крестьянин и змея», предостерегали от пагубных последствий дурного воспитания, получаемого под руководством менторов-иезуитов; третьи, наконец, были рассчитаны и направлены так, чтобы поднять дух народный и подержать его на известной высоте, в виду грядущих зол и бедствий.

Сам престарелый Державин выпустил в свет несколько громких од, одна из которых—«Атаману и войску Донскому» — может быть причислена к лучшим его произведениям; Карамзин дал волю своему вдохновению в «Песне воинов», а молодой Жуковский разразился призывом к мщению в своей «Песне барда над гробом славян-победителей» и «Певце во стане русских воинов». От лириков не отставали писатели драматические и вызывали бури восторгов, слез и рукоплесканий теми пьесами, которые были поставлены ими на сцену, о чем мы имели уже случай говорить несколько ранее.

С подмосток сцены патриотическая литература перебралась на страницы журналов, а с этих последних распространилась и размножилась в виде уличных листков и лубочных изданий. Это новое применение патриотического направления нашло себе и новых деятелей, как бы специально предназначенных и подготовленных к их исключительной роли, среди которых на первом плане должно поставить уже известного нам первого московского ополченца, Сергея Николаевича Глинку, и знаменитого нашего же главнокомандующего, графа Федора Васильевича Растопчина.
 

С. Н. Глинка

С. Н. Глинка в полном смысле слова был человеком, рожденным именно для того периода времени, который переживала Россия за первые пятнадцать лет прошлого века. По происхождению, не принадлежа к среде народа, он тем не менее считался преданным ему всей душой, верившим в него и готовым за него во всякое время ломать копья и сложить голову. Глубоко проникнутый убеждением, что борьба России с Наполеоном неизбежна, он горячо верил, что отечество наше выйдет из этого тяжкого испытания победителем; веря также, что «для русского сердца достаточно силы слова, идущего от души», он почитал своей священной обязанностью готовить Россию к предстоящей борьбе, всеми силами и средствами поднимать дух народный и развивать в русском человеке сознание своей личной силы и общенародной мощи.

Но изо всего, что писал Глинка в течение своей жизни, в памяти народной сохранился лишь его журнал, «Русский Вестник», этот чистейшей воды литературный самородок, который как нельзя более выражал тогда истинные думы и чувства русского народа, а в тяжелую годину Отечественной войны служил и знаменем, и утешением для разоренной и пострадавшей Москвы. Само собой разумеется, с прекращением напряженной и тяжкой борьбы, миновала надобность и в исключительном подъеме нравственных сил России. Сослужив огромную службу нашему отечеству, «Русский Вестник» прекратил свое существование.

Наряду с Глинкой и его журналом, всем нравился и на всех производил благоприятное действие патриотизм оригинальных афиш графа Растопчина и замысловатых каррикатур на Наполеона и французов в 1812 году. О тех и других в свое время мы также вели речь.

«Река времен в своем течении», сводя счеты с писателями Екатерининской эпохи, уносила в вечность и те литературные формы, разработке которых они так настойчиво и так усердно посвятили все досуги своей долгой жизни. То, что нимало не казалось странным в век Екатерины, что казалось тогда применимым и к событиям, и к людям, и к общему характеру эпохи, вдруг стало совсем неприложимым к эпохе Императора Александра, не менее того славной и не менее богатой замечательными событиями, громкими победами и крупными выдающимися личностями. Былые оды стали редкостью, почти диковинкой.

Поэма эпическая также потеряла свое обаяние. Однако, эти литературные формы не сразу уступили место другим формам, к которым склонялся общий вкус. Литераторы старого закала старались подражать Ломоносову и Державину, возрождать их в своих произведениях; даже литераторы новой школы тоже изредка платили дань минувшему, посвящая свое вдохновение отжившей торжественной лирике.

Так, Карамзин приветствовал вступление на престол Императора Александра торжественной одой и позднее — таковой же его торжество над Наполеоном. К такой же оде побудило Дмитриева взятие Варшавы русскими войсками. Такой же торжественной, хвалебной одой явилось в 1812 году и известное произведение Жуковского «Певец во стане русских воинов».

Отголоском минувшего были и те духовно-нравственные стихотворения, подражания псалмам и переложение их, которые ведут свое начало от лирики Ломоносова и Державина и которыми довольно богата вся первая четверть прошлого столетия. Такими произведениями в то время особенно славился Алексей Федорович Мерзляков, известный профессор красноречия и поэзии при нашем университете.

А.Ф. Мерзляков

Его оды—«На разрушение Вавилона», «Песнь Моисеева по прохождении Черного моря», «Глас Божий в громе» и другие считались образцовыми в своем роде произведениями; в особенности две первые из них заучивались наизусть и непременно помещались во всех сборниках избранных произведений русской словесности почти в течение полувека.

Ф.Н. Глинка

Не менее Мерзлякова выказал усердие к тому же роду литературы и Федор Николаевич Глинка, родной брат известного нам патриота Сергея Николаевича. Он долгое время почти исключительно направлял свое поэтическое вдохновение на всякого рода переложения из Библии, которые помещал в современных журналах, а затем собрал в довольно объемистый сборник, под заглавием «Опыты священной поэзии».

Здесь кстати заметить, что с нашей лирикой начала XIX столетия произошло нечто странное и своеобразное. Как известно, еще в конце XVIII века русская старина и народность начали уже привлекать к себе внимание русского общества и мало-помалу оказывать даже некоторое влияние на литературу. Сентиментальное направление воспользовалось главной формою народной поэзии—«песнею» — и выдающиеся представители ее, как Карамзин и Дмитриев, создали какую-то искусственную форму, нечто среднее между романсом и песней, которая, однако, очень нравилась и пришлась по вкусу современному обществу. Было такое время, когда чуть ли не в каждом доме распевались чувствительные романсы — «Кончен, кончен дальний путь», Карамзина, или «Стонет сизый голубочек», Дмитриева.

За ними наступил черед их ближайшего поклонника и подражателя Юр. Ал. Нелединского-Мелецкого, который всех приводил в восторг своими нежными песенками и романсами. Но все эти мелкие лирические произведения были еще очень далеки от настоящих художественных подражаний народному творчеству, как более тяготевшие к легкой и модной в то время французской сантиментальной лирике.

Первые же сносные подражания народной поэзии вышли из под пера того же Мерзлякова, автора религиозных песнопений и величавых патриотических од. В его песнях чуется правдивое понимание духа народной поэзии, несомненно искреннее и неподдельное чувство и простота выражения мысли в них как раз подходит к песенному складу. Оттого они так и полюбились народу, получили такое обширное распространение, в особенности знаменитая песня «Среди долины ровныя», затем—«Я не думала ни о чем в свете тужить», «Ах, что ж ты, голубчик, не весел сидишь» или «Чернобровый, черноглазый молодец удалый».

Как в лирике начала XIX века сказывались еще традиции предыдущего столетия и навыки эпохи, в которой псевдоклассицизм являлся преобладающим направлением, так еще более отголосков этой эпохи можно найти в эпических произведениях той же первой четверти прошлого века. Но, увы, все эти эпические поэмы, как «Петриада», «Спасенная и победоносная Россия», «Освобожденная Москва», напыщенные и высокопарные, безжизненные и сухие, принадлежавшие, как на подбор, всяким литературным бездарностям, не остановили на себе внимания публики и подверглись жестокому осмеянию при первом же своем появлении в свет.

Гораздо более посчастливилось другому виду эпоса — «роману» и «повести», которые, со времени первых успехов Карамзина, начинают более и более приобретать значение и становятся мало-помалу любимейшим чтением русского общества. Во главе писателей в данном направлении встал Василий Трофимович Нарежный, творец «первого» русского бытового романа, родоначальник реалистической школы и предшественник гениального Гоголя.

В.Т. Нарежный

Верность взгляда на жизнь, добросовестность наблюдения, правдивость в изложении явлений житейской обыденщины составляют неотъемлемое достоинство таких произведений Нарежного, как «Российский Жильблаз, или похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова»; «Аристион или перевоспитание», с замечательно верно схваченным типом помещика-скареда, многими чертами и подробностями стиля напоминающего Гоголевского «Плюшкина»; «Бурсак», с картиной быта и жизни в бурсе, набросанной с такой смелостью и правдивостью, с которыми довелось современникам встретиться лишь в первый раз; наконец, «Два Ивана»—прототип будущей «Ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем»,—где в основу автор вложил верно подмеченную и историческим путем развившуюся характерную черту малороссов — страсть к сутяжничеству.

Одновременно с повестью, которая начинала сближаться с русской действительностью и из нее почерпать свои сюжеты, на сцену выступил и еще один вид эпоса — «басня» и «сказка». Самым выдающимся представителем той и другой следует считать Ивана Ивановича Дмитриева.

И.И. Дмитриев

Его стихотворные сказки и басни, прекрасно переведенные и переделанные с французских оригиналов на русский лад, считались тогда таким же литературным совершенством, как «Бедная Лиза» или «Наталья, боярская дочь» — Карамзина. Современники восхищались ими, заучивали их наизусть, вводили в круг классного чтения и изучения. Слава Дмитриева была столь велика, что когда его гениальный соперник, Крылов, задумал выступить на то же литературное поприще, он счел долгом своим первоначально «повергнуть на усмотрение» знаменитого московского баснописца свои первые опыты, и только получив его одобрение, принялся за дальнейшую разработку басенных сюжетов.

В то же самое время мы встречаем другого баснописца и сказочника — Ал. Еф. Измайлова, человека совершенно особого склада, из всех своих предшественников более всего подходящого к Нарежному, но по реализму грубее и осязательнее, более узкому по кругу наблюдений и более низкому по уровню наблюдаемых им общественных типов.

Ал. Еф. Измайлов

Трактир, харчевня, чины полиции до квартального включительно, при исполнении их обязанностей по уличному благоустройству, буяны и спившиеся подъячие, беднота и мелкий люд с его весельем и дешевыми кутежами — вот тот мир, в котором вращалась неприхотливая муза Измайлова, вот откуда он почерпал свои образы и нравоучения. Но справедливость требует сказать, что на всем этом лежала печать несомненного таланта —своеобразного, не прельщающего, не подкупающего в свою пользу ни красотою образов, ни грацией изложения, но и в грубости своей оригинального и невольно приковывающего внимание. Такое положение как нельзя более подтверждает несомненный успех басень Измайлова в публике, в течение незначительного периода времени, лет десяти, выдержавших целых пять изданий.

В начале прошлого же века получила свое полное развитие и «сатира», то осуждающая, порицающая и осмеивающая, то назидающая и поучающая. Как видно, этому роду поэзии у нас посчастливилось более остальных видов лирики, нужно думать, потому, что русский человек — сатирик по самой природе своей— любит посмеяться не только над другими, но и над самим собою.

В истории нашей сатиры данного периода на первом плане стоит уже известный Дмитриев, с его замечательным произведением— «Чужой толк»,направленным против «одописания и одописцев», которые всем приелись со своими докучными, бессодержательными и избитыми творениями. Очень умно и тонко осмеивая таких писателей., разоблачая их воззрения на поэтическое творчество, их приемы, сатирик тем самым указывает, что пора этой гремящей и «втуне бряцающей» поэзии миновала невозвратно, что в обществе уже пробудилось сознание истинного достоинства поэзии, явилось естественное и правильное понимание задач литературы, которое и давало большинству образованных людей возможность отличать надутый пафос от настоящего вдохновения.

Рядом с Дмитриевым занимает место еще несколько сатириков, длинный ряд которых замыкается Александром Федоровичем Воейковым, с его желчно и злобно-настроенной против всего и всех, никого не щадившей, поэзией.

А.Ф. Воейков

По общей страсти к злословию, которой не чужды были люди во все времена, сатиры его пришлись многим по душе; только этим непохвальным чувством и можно объяснить себе тот огромный успех, которым пользовались его произведения «Дом сумасшедших» и «Парнасский адрес-календарь»; здесь мы находим характеристики различных деятелей литературы, указания на их слабые или смешные стороны. Однако, следует заметить, что сатирическая деятельность Воейкова, хотя и многим нравилась, представлялась забавной, лично к нашему сатирику мало в ком поселяла сочувствие.

Единственным, заслуживающим полного внимания произведением Воейкова явилось его «Послание к Сперанскому», где дана прекрасная характеристика этого государственного деятеля, личным трудом проложившего себе дорогу к почестям, и осмеивается чванство людей ничтожных, унаследовавших свою знатность от предков, но не обладающих никакими собственными достоинствами.

С. Знаменский.

Московский листок, Иллюстрированное приложение № 48, 24 июня 1901 г.

Еще по теме:

Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение

...............................

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Театры и их владельцы

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Писатели, поэты, сказочники и баснописцы

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Композиторы и живописцы