Москва в XIX столетии
(Продолжение)
ХVII.
Актрисы Семенова, Жорж и другие
В самый разгар артистической деятельности Сандуновой, на московской сцене появился другой редкий талант — не менее знаменитая драматическая артистка Семенова, которая силой своего вдохновения в течение двух десятков лет неизменно владела симпатиями публики, находившей в таланте ее особую прелесть непосредственного творчества. Дочь крепостных дворовых людей и полуграмотная, она, при первом же выступлении на подмостки в театральной школе, имела необычайный успех.
К. Семенова, известная трагическая актриса
Природа одарила ее всеми качествами, которыми может блистать артистка. Она служила идеалом женской красоты. Эта последняя завершалась на удивление прекрасным голосом, чистым, звучным, глубоко проникавшим в душу. Вместе с тем, Семенова поражала силой и выразительностью чувства, своей игрой захватывала зрителя всецело, говорила его самым сокровенным движениям сердца.
По свидетельству одного из современников, когда она играла, то вся отдавалась безотчетному чувству, ее увлекавшему. Оно подсказывало артистке правду, естественность и ее сценические создания, художественные и жизненные, свидетельствовали об ее замечательном творческом таланте. Недаром поэты писали в честь Семеновой стихотворные панегирики; бенефисы ее являлись целыми событиями в театральном мире: драматурги писали и переводили для них пьесы, а публика волновалась и устраивала артистке грандиозные овации.
Г-жа Жорж, известная артистка
Здесь же, на московской сцене, Семенова столкнулась с французской знаменитостью того времени— m-llе Жорж. Париж и Наполеон просто сходили с ума от игры своей соотечественницы. Однако, невзирая на всю любовь к ней и чисто царские подарки, в один прекрасный день она тайно бежала в Россию, в сопровождении известного тогда танцора Дюпора.
Наше отечество настолько пришлось по душе Жорж, что она оставалась в нем целых пять лет, попеременно играя на сцене обеих наших столиц. Но патриотка в ней все-таки не умерла. По случаю отступления из России разбитой французской армии приказано было иллюминовать Петербург. Жорж одна упорно отказывалась исполнить предписание полиции. Об этом доложили Государю.
— Что же тут за преступление? — возразил добродушный Император Александр.
— Как хорошая француженка, Жорж не может радоваться победе над своими соотечественниками.
У нас Жорж и Семенова выступали в одних и тех же ролях. Такое состязание талантов, разбив московское общество на два лагеря, вызывало бесконечные споры и толки о достоинствах и недостатках обеих актрис. Если верить тогдашней критике, Семенова, которой все роли «начитывали», ни в чем не уступала своей сопернице. Впрочем, и сама Жорж свидетельствовала, что наша артистка имела пред нею то преимущество, что играла трагедию и в прозе, которая на сцене у нее самой «не шла с языка».
Смело выдержав соревнование с заезжей знаменитостью, Семенова до начала двадцатых годов оставалась единственной любимицей публики. Записные театралы чуть ни носили ее на руках; вся московская знать ласкала и ухаживала за нею, наперерыв приглашала к себе на вечера и за прочтение какого-нибудь монолога платила ей по 500 руб.
К этому времени относится и начало тесного сближения Семеновой с князем Гагариным, придавшего ее артистической деятельности совсем неказистую окраску. Гордая своими непрерывными успехами на сцене и в обществе, материально обеспеченная и независимая, она развила в себе неограниченное самолюбие, нетерпимость ко всякому соперничеству. Вообще не делая зла другим по доброте своей души, она невольно вступила на путь интриг, на котором и поработала ничуть не меньше, чем на театральных подмостках.
Но... сила солому ломит, — говорит пословица.
Репертуар нашего театра начал резко изменяться, что немало отнимало у Семеновой ролей и выдвигало на сцену иных актрис. Она пробовала выступать и в новых драмах и комедиях; но былого успеха все-таки не имела. Повинуясь неизбежному духу времени, промыкавшись кое как три-четыре года, она вышла в отставку. Затем, повенчавшись с- кн. Гагариным и
вскоре же овдовев, она окончательно поселилась в Москве, где проводила время в тесном кругу семьи и близких знакомых, а иногда, по старой памяти, принимала участие с любителями высшего круга в благотворительных и домашних спектаклях.
Семенова надолго пережила свою славу. Когда она закончила свое земное поприще, уже давно другие понятия царили на русской сцене, совсем иной жизнью жило искусство. Тем не менее мы не должны забывать о той большой роли, которую в свое время сыграла Семенова.
Что касается до пьес, в которых принимали участие все эти наши знаменитости, то в самом начале царствования Императора Александра I москвичи пробавлялись еще многими из тех, что остались в наследие от Великой Екатерины. На московском театре долго держались поклонники французского классицизма — Сумароков и Княжин. Пред именами их благоговели. Если же находился какой-либо смелый «выскочка», неодобрительно отзывавшийся о «Димитрии Самозванце» или о «Титовом милосердии», старики всех кругов поднимали дерзкого критика на смех и хором твердили:
— Старшие хвалят!... Смотри, пожалуй, умней хочет быть Сумарокова!
Среди русских опер большим успехом пользовались произведения кн. Горчакова «Баба-яга» и «Счастливая Тоня».
За этими операми следовали «Архидеич», «Иван-царевич», сочинение самой Екатерины II, замечательная по великолепию своих декораций; «Гостиный двор», картинка нравов тогдашнего купечества и крючкотворства приказных, и проч. Нынешняя оперетка или как тогда ее величали, «Малая опера», также была известна. Среди таких произведений имели успех «Федул с детьми», сочинение Екатерины Великой, с хорошо подобранными песнями, одна из которых «Во селе, селе Покровском», петая с таким мастерством Сандуновой, производила фурор во всех тогдашних салонах.
Затем «Несчастье от кареты», резкая сатира на бар-«французолюбцев». Оперетка эта имела колоссальный успех, благодаря той же Сандуновой, с особенным шиком исполнявшей в ней собственного сочинения песенку на мотив известной песни гр. Шереметевой «Вечор поздно из лесочку»—
Если б завтра да ненастье,
То-то б рада я была.
Если б дождик—мое счастье—
За малинкой в лес пошла...
С вошедшей в моду слезливой немецкой комедией и драмой, московской сценой завладел Август ф. - Коцебу.
Подражая Коцебу, и наши чистокровные русаки выкроили из знаменитой «Бедной Лизы» Карамзина целых две пьесы—«Лиза или торжество добродетели» и «Лиза или следствие гордости и обольщения», пользовавшиеся огромным успехом и долго не сходившие с репертуара. Недаром, по свидетельству современников, после первых же представлений этих пьес москвичи, в особенности влюбленные, открыли по вечерам настоящее паломничество к ни в чем неповинному Лизину пруду, под Симоновым монастырем, а какой-то непочтительный поэт съехидничал по адресу их двустишием:
Здесь Лиза утонула, Эрастова невеста;
Топитесь, барышни, для всех вас будет место.
Даже не имеющие ничего общего со слезами танцы и балет носили в то время элегический характер. В таких балетах, как «Ациз и Галатея», «Венгерская хижина» и проч., зрители ежеминутно трепетали за участь влюбленных и проливали обильные слезы.
В 1805 г. Петровский театр сделался жертвой пожара. Представления, однако, не прекратились. Перенесенные на некоторое время в дом Пашкова, на Моховой, они продолжались в построенном в 1807 году новом театре у Арбатских ворот, на площади перед Пречистенским бульваром, на месте нынешнего бассейна. Весь окруженный колоннами и длинными между ними галереями, театр представлял собой весьма красивый внешний вид; внутреннее его устройство и убранство, вместе с декорациями, написанными известными тогда художниками-иностранцами, было также превосходно.
На новоселье русские артисты нашли себе самого ревностного покровителя в лице тогдашнего главнокомандующего столицы, престарелого генерал-фельдмаршала графа Ив. Вас. Гудовича, который увеличил им оклады и дал многие льготы; он сам имел своих актеров и особенно славился прекрасным оркестром музыкантов. Про графа ходило много анекдотов. Нрава он был горячего, правил строгих, любил правду и преследовал порочных; видом был угрюм и неприступен, но в кругу друзей и домашних — ласков и приветлив. С получением полковничьего чина, он перестал метать банк своим сослуживцам.
— Неприлично, — говаривал он,— старшему подвергать, себя требованию какого-нибудь молокососа прапорщика, который, понтируя против вас, почти повелительно вскрикивает: «аттанде».
Гудович являлся настойчивым гонителем очков и троечной езды. В дом к нему никто не смел показываться в очках; случалось даже и в посторонних домах, завидя очконосца, он посылал к нему слугу:
— Нечего вам тут пристально разглядывать; можете снять с себя очки!
Также строго относился граф Гудович и к тройкам. Поневоле все приезжавшие из своих подмосковных, чтобы не угодить в полицию, должны были выпрягать одну лошадь и привязывать сзади. При этом же оригинале-главнокомандующем в театре вошло в обыкновение, после первой сыгранной пьесы, со сцены извещать публику о следующем спектакле. С анонсом выходили первые актеры и, после трех поклонов, говорили:
«почтеннейшая публика! В следующий — такой-то день—императорскими российскими актерами представлено будет...»;
а если возвещался бенефис, то объявление заканчивалось:
«такой то артист ласкает себя надеждой, что почтеннейшая публика удостоит его своим посещением».
Один обычай граф Гудович ввел, другой же—совершенно искоренил. К немалому огорчению артистов, которым он так сильно покровительствовал, он отменил интересное для них «метание кошельков на сцену».
По воле судьбы, история Арбатского театра оказалась весьма краткой; но зато она успела записать на свои страницы два достопамятных события. Первое из них имело место в 1809 году, когда театр посетил Император Александр I. Прибыв к началу любимой тогда оперы «Старинные святки», Государь подошел к самому краю своей ложи и поклонился присутствовавшей публике. Наэлектризованная уже утренними народными овациями в честь Монарха, она ответствовала ему многократным русским «ура!»
Затем, среди действия, знаменитая Сандунова приблизилась к самой рампе, по требованию пьесы, с кубком в руках, и торжественно запела: «Слава нашему Царю, слава!...» Такое величание Государя, и в обыкновенное время принимавшееся всегда с громкими рукоплесканиями, на этот раз привело всех в неописуемый восторг. Вся публика моментально поднялась с своих мест, обратилась к ложе Императора, поклонилась ему— и стены театра огласились вылетевшими из тысячи грудей кликами:
«Слава Царю Александру!» и оглушительным «ура!»
— Другое, также знаменательное событие произошло в стенах Арбатского театра в великий 1812 год. Общее тогдашнее возбуждение патриотического чувства естественно охватило собой и сцену. Малейший намек на те или иные обстоятельства, даже незначительные в другое время выражения — все тогда вызывало восторг. Представление пьес, вроде «Дмитрия Донского», беспрестанно прерывалось рукоплесканиями; стоило только артисту произнести:
Языки ведайте: велик российский Бог!
в театре поднимался целый стон. Зрители во всем искали применения к тогдашним событиям, и той же Сандуновой вторично выпала честь принять участие в возбуждении патриотических чувств. Когда в Москве одновременно получено было известие о Клястицком и Кобринском сражениях, давали «Старинныя святки». Сандунова по обыкновению запела: «Слава Богу на небе, слава!» но когда все ожидали продолжения, она вдруг остановилась, подошла к рампе и с чувством самого пламенного патриотизма возгласила:
Слава храброму Витгенштейну,
Поражавшему силы вражские, слава!
Слава храброму генералу Тормасову,
Поборовшему супостата нашего, слава!
Театр загремел и потрясся от рукоплесканий и кликов «ура!» Певицу заставили три раза повторить это величание и три раза возобновляли восклицания... Под гром аплодисментов Сандунова отступила к средине сцены. Раздался новый аккорд. Артистка снова подошла к рампе. Но на этот раз походка ее была медленна; лицо выражало глубокую грусть; тихим и дрожащим голосом она запела:
Слава храброму генералу Кульневу,
Положившему живот свой за отечество!
Эффект получился необычайный. Театр поголовно залился слезами. Оглушительное "фора!" потребовало повторения стихов; но артистка от рыданий не в состоянии была исполнить желания публики.
Ровно чрез месяц после этого достопамятного спектакля неприятель вступал уже в нашу первопрестольную столицу; Арбатский театр сделался одной из первых жертв великого московского пожара.
(Продолжение следует).
С. Знаменский.
Московский листок, Иллюстрированное приложение № 44, 10 июня 1901 г.
Еще по теме:
Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение
...............................
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Сандуновы и «Сандуновские» бани
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Актрисы Семенова, Жорж и другие
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Театры и их владельцы
| 