Корниловцы-2 - 31 Июля 2018 - Дневник

У пеших—вещевые мешки за спинами или сумки при поясе, на груди патронташ, вскинутая на плечо или висящая сбоку на ремне винтовка со штыком, на котором часто можно было видеть нанизанным кусок хлеба насущного.

У конных—вьюк, притороченный к седлу, сумы с провизией и бельем да набитые зерном саквы для ленте. За плечом у всадника та же винтовка, на боку шашка, на груди или на поясе, как и у пеших, висел патронташ.

В походе у тех и у других с утра вид бодрый, к полдню усталый, к вечеру совершенно изможденный. Ночью при свете луны часто можно было видеть, как двигались тем же размеренным шагом подернутые глубокой дремой лица, как качались в седле спящие фигуры всадников.

Изредка слышались краткие разговоры; по временам лишь раздавалось чье-либо острое замечание или метко сказанная шутка.

На привале присаживались или, чаще, растягивались на земле, иногда сухой и пыльной, подчас сырой; и нередко растягивались прямо на мокрой грязной почве или на снегу. Дав волю напряженным мышцам и нервам, бойцы поддавались усталости и крепко засыпали на время привала: 10— минут.

Бывали холодные дни и почти всегда нездоровые холодные ночи с резким пронизывающим ветром. Но не мешало это, тянуло спать. Ложились головами друг на друга, укрывались буркой, если имелась такая, и съежившись также засыпали.

Вздрагивали от морозного холода или почуявшейся во сне опасности, вскакивали на своем жестком ложе, но, увидав знакомую обстановку, вновь засыпали...

Редко приходилось заполучать немногие часы спокойного отдыха: армия останавливалась на дневки не часто и не надолго. Вечером, а часто в полночь войдет в только что с боем занятое селение, а чуть свет или даже ночью еще авангард выступает уж в путь, чтобы опять с боем пробивать себе дорогу.

3- 4 часа сна в душных от массы людей хатах на земляном полу, застланном соломою.

Не все, однако пользовались и этим: каждая часть до взвода включительно должна была выставлять караулы; иногда и целые роты и эскадроны отправлялись в сторожевое охранение на всю ночь. А на следующий день опять бой, опять многоверстные переходы и, может быть, опять такой же короткий ночной отдых или новый поход.

Так изо дня в день по целым неделям и месяцам. Изнемогали до потери сознания, но не уставали до отказа от дальнейшей борьбы.

Ели, что попадалось по пути, что удавалось доставать на местах стоянок. А доставать там, куда сразу приходило несколько тысяч человек, нелегко было.

Нередко приходилось армии останавливаться в селениях, наполовину или совсем оставленных жителями под влиянием злостных слухов, распространявшихся большевиками. Не было кому приготовить горячей пищи, помыть белье. И часто в таких случаях кусок хлеба и сала составлял весь обед корниловца...

Одежда, запылившаяся, почерневшая, разлезшаяся, не сменялась по целым неделям и месяцам.

Немытое тело. Тысячи насекомых...

Так жили здоровые..

А раненые?—Ведь за армией тянулся обоз с тысячью раненых и больных.

Не снимаемые с телег по несколько суток, они сотни верст тряслись на жестких подводах. Жгли сердце свежие раны, ныли заживающие простреленные пулями или разорванные осколками снарядов места. Горело все тело, и каждый встряск телеги словно раскаленным железом жег голову.

Шел дождь, вода наполняла складки покрывал и промачивала одежду до последней нитки.

Снег засыпал лицо, толстым слоем ложился на телегу, замораживал платье. Коченели члены, судорожно стискивались зубы...

Раны перевязывались через несколько дней и перевязывались той же только что снятой повязкой. Не было на стоянках необходимой пищи, в дороге не было часто и того куска хлеба, который удавалось добыть здоровому бойцу.

Но... раненый корниловец не жаловался и не стонал. Он лишь волновался иногда, видя, как неприятельские снаряды бороздят воздух над армией по всем направлениям, как со всех сторон доносится трескотня ружейной и пулеметной стрельбы, и мысленно спрашивал: «выдержат ли»?

Но корниловцы стойки были, держались упорно и... всегда выдерживали.

У пушки

Зияет чугунное дуло
И зорко глядит с высоты...
А поле—а поле уснуло:
Ни стонов, ни грозного гула...

Молчание, солнце, цветы...
Но сомкнуты чьи-то объятья.
Но, чудится, там, у стены.
Лежат, обнимаются братья...

Зачем же в немые проклятья
Немые черты сведены?
Пустынно... Ни стона, ни гула.
Чуть дышит степной ветерок....

Кровавое поле уснуло
И зорко чугунное дуло
Глядится с холма на восток.

Петр Беспалов.

Донская волна 1918, №06

Еще по теме:

Эпоха А. М. Каледина. Люди Тихого Дона. Бадьма Уланов

Эпоха А. М. Каледина. Люди Тихого Дона. Павел Агеев

Эпоха А. М. Каледина. Люди Тихого Дона: Д. В. Макаров, И. Ф. Поляков, Н. М. Мельников, С. Мазуренко