Как живут в Советской России

У Ф А

Вот уже месяц, как Уфа освобождена от красных, но жизнь города, как частная, так и общественная далека еще от нормальной колеи. Все еще продолжается разыскивание реквизированного и растасканного имущества и установление окончательно погибшего, а жители, перенесшие большевистское пленение, никак не могут еще отделаться от кошмарного чувства пережитого.

В Уфе по сравнению с другими городами большевистский разгул не достиг тех чудовищных размеров, о каких приходится слышать и читать, но то состояние неуверенности не только за следующий день, но даже и за час ужасно нервировало население и создало такое состояние страха, от которого оно и до сих пор не может отделаться, хотя красные от Уфы отогнаны уже на недосягаемое для них расстояние и прощальная фраза их газеты «Вперед» «вернуться» через неделю» звучит пустым бахвальством. Не только через неделю, но, надеемся, никогда им Уфы не видать.

Расстрелы в Уфе были, но это большей частью — случайных, никому не известных людей. Сначала расстреливали за грабежи, за пьянство, за варку самогонки, и это большевистские заправилы афишировали и даже несколько красовались, как власть борющаяся с отрицательными сторонами общественной жизни. Затем появились расстрелы за содействие контрразведке белых, за контрреволюционность и т. п. политические преступления, о которых они уже не так усиленно афишировали. Никто из видных общественных деятелей в Уфе не пострадали и большинство расправ и расстрелов происходило на почве сведения личных счетов, доносов и т. д.

Везде на квартирах были постои красноармейцев, но они вели себя довольно прилично, хотя сознание полной зависимости от их усмотрения было ужасно. Владелица типографии Шаравкина была расстреляна в силу именно этого усмотрения.

В силу директив, полученных из центра, они старались не портить отношений с интеллигенцией и привлекали ее всячески к работе в советских учреждениях; хотя их «привлечение» часто сводилось к простому принуждению, — так с самого начала было издано распоряжение, чтобы все служащие в правительственных и общественных учреждениях оставались на местах в порядке трудовой повинности, под страхом репрессий «вплоть до расстрела».

«Чрезвычайки» действовали главным образом, в области шпионажа, и их контрольно—наблюдательного глаза боялись не только комиссары, но даже делегаты из центра — известные Уфе д-р Эльцин, Дудник и др.

Главными паразитами советской власти сейчас являются те многочисленные кадры сотрудников, которые группируются у них около каждого учреждения, штаба, даже отдельных персон советской власти. Они получают тысячами оклады, ничего не делают и только занимаются прожиганием жизни.

Печать после штыка и террора есть главное орудие советской власти. Кроме газет они каждый день обновляли заборную литературу, при чем монопольное владение этой великой силой давало им возможность изо дня в день долбить одно и то же. Замалчивая свои неудачи и раздувая неудачи противника, они невольно даже у дальновидного и недоверчивого населения создавали впечатление их прочности, и их утверждение, что им только бы справиться на юге с Деникиным, а «Сибирская армия им не страшна, - она от времени разложится сама» — начинало казаться многим соответствующим действительности.

Кроме того, они вели усиленную агитацию устно и путем всякого рода шествий, демонстраций и т. д. Для этого они измышляли и использовали всякий случай,—тут и годовщина красной армии, и смерть Либкнехта и Розы Люксембург и похороны красноармейцев, и перемена названий улиц и т. п.

Рядовые солдаты их армии почти сплошь состоят из мобилизованных, которые никакой охоты сражаться не имеют и дерутся только по принуждению, результаты которого в последнее время так блестяще сказываются. В штабе армии у них офицеры и даже с академическим образоватем, но командные должности, начиная с полкового командира, большей частью занимают солдаты, зачастую почти безграмотные.

Это есть второе несчастье армии красных, так как такой командный состав не только не может осмысленно выполнять боевые приказания, но даже не внушает доверия у подчиненных. Дисциплину они у себя вводят вплоть до отдания чести, но она чисто внешнего характера и внутренней спайки среди армии нет. Штабы вместе с своими многочисленными комиссарами бегут первыми и подают пример своей армии.

«Увезти из Уфы имущества и всяческого добра большевикам удалось очень мало в виду спешности эвакуации, но приготовления и намерения были большие. Они успели увезти только почти все аппараты и даже провода с телеграфа, телефона и пишущие машинки, которые являются слабостью большевистской бюрократии с самого начала ее формирования.

Как полагается, большевики очень ухаживали за рабочими, особенно железнодорожниками, в результате чего около 300 чел. из них покинули  Уфу вместе с ними, в чем, вероятно, им придется скоро каяться.

Приходя постепенно в себя после большевистского произвола и демагогии, уфимцы, к сожалению, не могут сказать, что местная власть на высоте гражданского правопорядка и понимания серьезности государственных задач. Начинается под видом юдофобства демагогия с другого конца и сведение не столько общественно-деловых, сколько личных счетов. Необходимо этому как можно скорее положить предел. В Уфе, ках в немногих городах, есть вполне организованные местные самоуправления с деловым и трудоспособным составом исполнительных органов, и власти нужно, как можно скорее, на них опереться, а не создавать условия, при которых они вынуждены будут встать в оппозицию к представителям центральной власти.    

В городе, кроме штабной газеты «Великая Россия» до сих пор еще не издается газет. С этим надо поторопиться местным общественным и литературным силам, чтобы открыто освещать местную общественную жизнь и бороться с злоупотреблениями и ненормальностями, о которых сейчас стоустная молва говорит в затхлой атмосфере нашептывания сплетен. Это и в интересах власти, правильно понимающей свои задачи.

(Н. У.)    Уфимец.

Вестник Приуралья 1919-04-26 (№ 31)