„Большой день“ в Совете Республики

В Совете Республики вчера был большой день. Выступил министр иностранных дел по вопросу о нашей внешней политике.

К разбору и подробной оценке этого выступления мы еще вернемся в другой раз. Пока же отметим лишь значительность самого факта выступления как такового,—давшего новой России и всему миру впервые услышать авторитетное мнение „революционного" руководителя нашей внешней политики, по такому великому, острому, огромной важности вопросу, как вопрос о мире.

В этом одном уже обнаруживается, между прочим, огромная политическая ценность нашего юного предпарламента, которому, несмотря на чрезвычайные трудности и весьма неблагоприятные условия его деятельности, все же удастся мало-помалу, вступить на путь серьезной, „деловой" политической работы, объединяющей разные представленные в Совете общественные группы и политические течения под общим знаком идеи государственности.

Центром вчерашнего, заседании явилась речь министра иностранных дел М. И. Терещенко.

К моменту его появления на трибуне, обширный зал заседания полон. Присутствуют почти все члены Вр. Правительства. Места членов Совета все заняты. Ложа дипломатического корпуса, ложи для публики и для представителей прессы, также не имеют пустых мест.

Министра слушают с большим вниманием, так как эта первая речь министра иностранных дел со времени революции.

М. И. Терещенко говорил гладко, минутами с искренним воодушевлением и было видно, что каждое его слово было им продумано и взвешено.

Речь министра прерывалась часто аплодисментами правой стороны и центра. Левая— хранила упорное молчание и только раза два или три аплодисменты заражали и ее.

Речь контр-адмирала Вердеревского была ответом на нападки члена Совета Савича. Министр с большим подъемом и воодушевлением говорил о новой дисциплине в армии и флоте и весьма резко ответил Савичу на сообщение его о том, что адмирал Вердеревский вместе с другими требовал перехода власти в руки Совета. Речь министра была покрыта бурными аплодисментами левой части собрания, перешедшими в овацию.

***

Заседание Совета Республики открывается в 11 ч. 49 мин.

Председательствует Н. Д. Авксентьев.    

По окончании выборов в комиссии Совет переходит к прениям по вопросам обороны.

С небольшой речью выступает представитель цензовой группы Муралеев, который заявляет, что сейчас в стране никто никому не подчиняется. На власти Временного Правительства, ни власти большевиков, ни власти меньшевиков. Все живет и действует, согласно указаниям собственного нутра. Пора сказать, что сила да подчинится власти.

От имени земельных собственников выступает Воеводин. Оратор предлагает не терять времени на неуместные распри и бесконечное пустословие. Надо приступить к реальной деятельности—спасению страны от врага и голода.

От еврейской рабочей партии выступает Бару, который резко полемизирует с членом Совета Гольдштейном, выступавшим от имени еврейского народа. Он ставит, ему упрек, что Гольдштейн, говоря от имени еврейской буржуазии, выступал от имени еврейского народа.

От имени Оренбургскаго казачьяго войска, выступает его атаман, войсковой старшина Дутов.
Дутов требует от военного министра введения дисциплины в войсках для того, чтобы в России не повторялись такие позорные явления, как усмирение русских войск военнопленными немцами.

Заканчивает свою речь Дутов требованием, чтобы программа, оглашенная генералом Калединым на Московском Совещании, была принята Правительством в скорейший срок.

Член Совете Савич выступает с речью, направленной против Морского Министра.

Речь адмирала Вердеревского

Трибуну занимает морской министр, контр-адмирал Вердеревский.

— Я просил слова для того, чтобы высказаться по двум вопросам, чрезвычайно меня волнующим, возбужденным во время прений по обороне членом Совета Савичем.

О дисциплине мне ставилось в упрек, что я в оптимистических тонах излагал положение во флоте, что я предлагал какую-то маниловскую меру по восстановлению дисциплины. Поскольку у меня хватит разумения, я постараюсь сказать все по этому предмету, что давно пора сказать.

Да, без дисциплины никакая воинская сила воевать не может. Да, дисциплина разрушена в корне, да, никакими плетьми и нагайками дисциплины вы не восстановите и никакими виселицами и гильотинами ее не восстановите.

Дисциплина в армии и флоте, конечно, есть выражение воли народа, направленной к защите страны. Если каждый отдельный боец обязан подчиняться боевым и всяким прочим приказам своего начальства и должен делать это не за страх, а за совесть, то и в вопросе о дисциплине воинской не разделяйте этой единственно верной формулы - не за страх, а за совесть. Если вы говорите, что восстановите дисциплину за страх, то вторая воловина формулы отпадает и вы ее не восстановите. (Голоса слева: правильно).

Совершенно очевидно, что если в толще народной горит священный огонь беспокойства за судьбы родины, если из сердца этого протягиваются нити к отдельным бойцам и по этим нитям, как по нервам, передаются веления защищать родину до последней капли крови, до последнего издыхания, то фон дисциплины готов, остается установить ее формы.

Карательный аппарат в армии

Что такое карательный аппарат в армии и флоте для поддержания дисциплины. Это есть лишь свидетельство того, что народ поручил определенно кругам и лицам ату дисциплину поддерживать. Это значит, что те, кто применяет карательный аппарат для установления дисциплины, прежде всего достойны народного доверия. (Голоса "правильно" и аплодисменты).

Так оно и было, так всегда это дело и понималось. И не мне, морскому министру, говорить вам, почему и каким образом эти простые истины затемнились. Могу сказать только одно, что массы армейские и флотские, к началу переворота, конечно давно, преступным способом правления России, лишились того ясного понимания и сознания родины, которое должно влечь каждого на жертвы во имя этой родины всем.

Во всех армиях, как говорил член Совета Савич, есть только один способ поднятия дисциплины. Он не говорил, что это карательный аппарат, но это само собой вытекало из его слов, что все армии мира сильны тем, что в них дисциплина. Это совершенно верно.

Для поддержания дисциплины начальникам страны доверено право и обязанность поддержания, тогда карательный аппарат есть лишь только результат доверия страны, но для восстановления, а я бы сказал для воссоздания дисциплины вновь, одного карательного аппарата не только явно недостаточно, но остановиться только на этом методе это значит скрыть перед собой весь размер явления и не давать себе отчета в том, что такое дисциплина. (Аплодисменты слева).

Хотя но внешности дисциплина до революции и была, хотя не только солдаты, но и матросы внешним своим видом изображали из себя выучеников прусской школы, топали ногами и поворачивали необычайно головы, как автоматы, я утверждаю, что когда хотели поднять дисциплину только тем, что делали из людей манекенов, что это не содействовало поднятию дисциплины.

Что делать?

Когда вспыхнула революция и совершился переворот, мы, начальники, ответственные за громадное дело, стали перед вопросом—что же делать дальше. Мы понимали, что падение дисциплины грозит военным разгромом. Мы не только понимали, но предсказывали и формулировали наши мысли, обращаясь к правительству. В числе других, обращался и я к военному министру А. И. Гучкову, с указанием, что то, во что обратилось состояние армии, грозит родине неисчислимыми бедствиями, и что нужно сейчас же, немедленно сознать, что произошло и создавать новые формы дисциплины.

Гучков мне ответил:

„адмирал, вы пессимист, это у вас во флоте худо, а в армии, которую я только что объехал — великолепно".

Склонившись перед таким авторитетным свидетельством, я мог только уехать к себе назад, делать свое скромное дело. Если бы наши мысли были тогда восприняты, если бы оно поняло, что надо не излечивать дисциплину, а начать творить новую, главное не возвращаться к старому, что уже умерло, я утверждаю, что оно умерло (бурные аплодисменты в центре и слева), если бы они это поняли, то с нашей помощью и с помощью наших подчиненных, - мы к этой осени имели бы новую дисциплину. До сих пор мы пока что препирались в разговорах о недоверии и тонули в мечтах о возврате к старому.

Как восстановить дисциплину?

Как восстановить дисциплину? Для того, чтобы армия и флот стали вновь грозными врагу, а теперь они не грозны, — я повторяю это и про флот—совершенно определенно, никаких розовых очков не надеваю, необходимо, чтобы в народной массе вспыхнул священный огонь борьбы и боли за родину, нужно, чтобы со всех сторон, вместо критики одних, демагогической и распущенной пропаганды других, вместо злобного злорадства третьих, в армию и флот проникли бы и протянулись, наконец, те нити, те потоки народной любви к армии, без которых армия никогда не победит. Нужно, чтобы армия знала, что весь народ, к какому бы классу он ни принадлежал, вдохнул бы в армию великую жажду жертвы во имя сохранения целости народа и родины.

Возбудите в стране тревогу, не панического характера, а тревогу о том, что военные силы наши разложены до того, что перед каждым воином общая священная задача защиты родины заслоняется его эгоистическими интересами. Постарайтесь тот яркий пламень эгоистических личных интересов, которые сейчас заслоняют от понимания народных воинов истинную задачу, постарайтесь не тушить, потому—что потушить его нельзя, а постарайтесь его заменить временно другим. Скажите, что раньше надо спасти погибающее целое. (Аплодисменты).

Вот тогда, я повторяю, и мы будем вам полезны.

Ответ Савичу

Теперь позвольте перейти к самому неприятному. Член Совета Савич сказал, что кроме демагогии снизу есть демагогия сверху, и как знаток флотских дел, он сообщил о телеграмме Гучкову, с которой будто бы обращались некоторые лица о передаче еще в марте месяце всей власти Советам.

Я утверждаю, что никогда такого документа не писалось и что заявление Савича, выражаясь чрезвычайно мягко, совершенно невольное искажение истины (аплодисменты).

Позвольте мне прочесть тот документ, который фактически был написан, подписан мною, моим ближайшим сотрудником адмиралом Пилкиным и капитаном Шевелевым. Этот документ был написан в тот момент, когда советами был провозглашен лозунг постольку-поскольку. Мы увидели, что любое приказание Временного Правительства, переданное через начальников, может встретиться с контрприказанием, полученным подчиненными нам людьми непосредственно от советов. Предвидя заранее возможность такого явления, мы сделали далекий от какой бы то ни было политики вывод о том, что власть должна быть единой. (Голоса „правильно").

Исходя из этих соображений, мы и послали А. И. Гучкову документ следующего содержания.

„Мы, старшие начальники и офицеры частей флота, сосредоточенного в Ревеле, считаем своим долгом перед родиной и своей совестью заявить, что, как в Петрограде, так и на местах, в воинских частях и действующем флоте, существующее в настоящее время двоевластие, подрывает доверие между подчиненными и военноначальниками и разрушает необходимую для всякой воинской части дисциплину. Вследствие фактической самостоятельности действий и независимости Совета Р. и С. Д. от Временного Правительства; создалось положение, при котором в каждый данный момент распоряжения Временного Правительства, переданные через начальников, может столкнуться с противоположным приказанием Советом Рабочих Депутатов, переданным непосредственно подчиненным.

Практически это ведет к обсуждению подчиненными целесообразности и правильности каждого распоряжения Вр. Правительства и старших начальников, что лишает флот его боевой мощи. Для предотвращения военного разгрома, необходимо сохранить боеспособность военной силы. Воинская сила может быть сохранена лишь при единой и сильной власти в центре, какая возродит таковую на местах, не предусматривая будет ли это властью существующего правительства, или другой, составленной из представителей рабочих партий.

Мы настаиваем на необходимости сильной и единой власти, которая взяла бы на себя ответственность за судьбы родины. Если существующее в настоящий момент двоевластие будет продолжаться, то офицеры в ближайшем будущем предвидят момент, когда они будут не в состоянии исполнить свой долг перед родиной и своей совестью, и принуждены будут устраниться от командования вверенными им частями и перейти на рядовые должности, на которых они могут доказать свою готовность пожертвовать свою жизнь народу".

Я вас спрашиваю (бурные аплодисменты) похоже ли это на то, что говорил член Совета Савич?

В заключение позвольте сказать еще два слова. Да, и теперь я утверждаю, что наше воинское дело, наше военачальническое дело не может считаться с тем, какая партия стоит у власти, кто кого побеждает в центре и в парламенте. Наше дело знать, что без единой, сильной власти—все погибнет. А передача власти Советам, я думаю даже для меня, человека политически необразованного, ясно говорит о распылении власти, а не о единстве власти. (Бурные аплодисменты на всех скамьях, переходящие в овацию).

Н. В. Савич выступает с небольшой речью полемического характера по отношению к адмиралу Вердеревскому.

Савич подчеркивает, что все важнейшие законопроекты, регулирующие жизнь флота за последнее время, проводились не сверху, а снизу. Касаясь вопроса о документе, Савич указывает, что документ ему показывали в главном морском штабе, во время острой борьбы между советами и правительством, и доказывает, что указанный документ свидетельствует о том, что в то время фактически вся власть принадлежала и осуществлялась советами рабочих и солдатских депутатов.

После Н. В. Савича снова выступает контр-адмирал Вердеревский

Речь адмирала Вердеревского

Мне бесконечно тяжела эта полемика, я откровенно говоря не в этом направлении и надеялся выступать в Совете. Но тем не менее считаю своим долгом ответить.

Савич говорил о центрофлоте и о какой-то квартире. Для меня, который спорил с этим капризом, потому что отчасти у центрофлота был именно каприз, этот центрофлот, который признал, что это каприз, И во имя высших интересов от этого каприза отказался, для меня этот центрофлот дорог, потому что он помогает работать так, как никто не помогает. (Бурные, продолжительные апл.).

Теперь я утверждаю, что член Совета Савич, читая в документе то, что там не написано (апл. слева), делает произвольный вывод. Для того, чтобы вам в этом вопросе, может быть маленьком, а на самом деле имеющем громадное общественное значение, разобраться, я бы просил присутствующего здесь члена Совета Евсеева, бывшего члена Гос. Думы, приехавшего к нам в Ревель в разгар горения революция, сказать, как это мы понимали и сказать похожи ли мы на демагогов. (Продолжительные аплодисменты слева).

По личному вопросу выступает член Временнаго Совета, Евсеев. Он указывает, что адмирал Вердеревский знаком ему с первых дней революции.

— Я,—говорит Евсеев, был командирован Временным Комитетом Гос. Думы в Ревель и там мы с адмиралом Вердеревским переживали, как светлые, так и тяжелые дни нашей революции. В Ревеле, и в той части флота, которая стояла там, не было ни одного эксцесса (бурн. аплод. с левой стороны) и я тогда же доказывал, что этим флот обязан адмиралу Вердеревскому и его сотрудникам. (Апл.).

Когда член Совета Савич дал здесь известного рода толкование той телеграммы, которая была здесь оглашена, я взял под сомнение это толкование. Я не знал подробностей этой телеграммы, но вижу, что я был прав. Эту телеграмму нужно понимать так, как она написана (бурн. апл. слева) и не давать этой телеграмме никакого другого толкования.  

После речи Евсеева объявляется перерыв до 4 час. дня.

***

В вечернем заседании Временного Совета 16 октября были прекращены прения по обороне и перешли к заслушанию сообщения Министра Инностранных дел о внешней политике России.

Речь М. И. Терещенко

— Та очередь,—говорит министр,—которую угодно было вам установить в порядке ваших занятий, а именно, в первую очередь обсуждение вопросов государственной обороны, а во вторую очередь вопросы международной политики, подчеркивают ту непосредственную связь, которая существует между нашей внутренней обороной и нашей внешней политикой. Если в вопросах государственной обороны вы считаете необходимым некоторые соображения излагать в закрытом заседании, то и в нашей международной политике мы стоим перед таким же фактом. Общественное мнение, как воюющих, так и нейтральных стран с напряженным вниманием следит не только за нашим стратегическим положением на фронте, но и за всяким изменением, за всяким колебанием общественного мнения в стране.

Поэтому с величайшей осторожностью каждый из нас, ответственный за судьбы отечества, должен говорить то, что не может повредить его родине и в этом отношении одинаково опасно не опровергнутое интервью авторитетного генерала, которое цитируется и обсуждается за границей, так и заявления ответственных руководителей крупных демократических организаций, имеющих серьезный вес в стране, которые говорят о возможности или близости революционного конвента, или возможности и невозможности зимней кампании. Эти вопросы, обсуждаясь за рубежом, поднимают дух одних и понижают дух других. Мы должны помнить, что слова в вопросах государственной обороны оплачиваются человеческими жизнями. Допросы обороны и внешней политики не могут быть разрешены в интересах нашего государства, если они не основываются на одном и том же чувстве любви к родине и желании сохранить ее интерес.    

Мир

— Международная политика России должна руководствоваться правильно понятыми государственными интересами России, которые диктуют ей, что России нельзя оставаться одинокой и что та группировка, которая в настоящее время создалась для нее наиболее целесообразна. В России, как и во всем человечестве, сейчас все стремятся и жаждут мира. Но в России никто не допустит мира, который был бы унизителен для нее и нарушал бы ее государственный интерес. (Шумные аплодисменты справа и в центре).

Такой мир был бы величайшей исторической ошибкой, за которую ответят проклятиями те, которые его допустили и тем самым на долгие годы, на столетия отсрочат торжество демократических начал во всем мире. (Милюков с места „правильно").

Во-вторых, этот мир не дал бы нам и того, что нам существенно необходимо, мира, который бы вновь вскоре не был нарушен новой войной. Вот те основания, которыми руководствовалась русская международная политика за истекшие месяцы и одной из задач руководителей ведомства была твердая решимость держаться той определенной программы, которая отвечала бы интересам государства и не менялась бы часто, под влиянием славных - событий успехов, или неуспехов.

Политика во время революции

Ни в одной области необдуманные случайные шаги не отражаются , так, далеко и на много лет, как в области международной политики. Будущие историки, знакомясь с историей нашей революции, с изумлением ее увидят, что в течение первых месяцев ее, в то и время, когда во главе военного ведомства стоял человек, который, вероятно, более всех других штатских людей в России думал об армии и желал ей успеха, поставил свою у подпись под рядом документов, которые несомненно принесли ей вред, тогда во главе русской международной политики стоял человек, который, вероятно, более всех остальных русских людей и писал и думал о великодержавной России,— Россия ближе всего стояла к сепаратному миру. Я это говорю твердо.

Взявши руководство ведомством в начале мая, мне пришлось столкнуться с тем стихийным настроением, которое в разрез с истинными задачами нашей родины влекло страну в совершенно непредвиденные дали. Временное Правительство тогда твердо поставило те задачи, которые оно считало существенными для будущего России и этих задач оно держалось и держится. В этом отношении слышатся иногда упреки, которые сводятся к тому, что русская международная политика недостаточно ясно и часто говорила о тех задачах, которые русский народ преследует в войне. Недостаточно ясно и правдиво открывало обстановку нашей внутренней и международной жизни перед нашими союзниками. Эти упреки я отвергаю.

Россия была накануне мира

Вам памятны майские дни, когда установившееся на нашем фронте перемирие грозило окончить войну простым угасанием военных действий на фронте, и влекло страну с неудержимою силой к тому позорному сепаратному миру, который отвергается всеми партиями. Вы помните каких трудов стоило всем руководителям Временного Правительства вдунуть в массы, которые стояли на фронте, сознание, что не этим путем русское государство кончит войну и обеспечит свои интересы.

Этот период до середины июня был самым тяжелым периодом работы ведомства иностранных дел. Но какую бодрость и силу вдохнули в слова наших представителей наступление и успех, которые в июне окрылили нашу армию. Успех этот мощным ударом вносил в страны наших врагов и идеи русской революции и страх перед ней. В период наступления австрийцы очистили всю полосу за Саном, и австрийский кабинет пал только потому, что он не соответствовал широким стремлениям автономных и независимых соединений в составе Австрии. Тогда же произошли быстрые перемены в составе германского правительства. Делегаты советов посетили тогда страны нам союзные и впечатление в этих странах от мощного порыва русской революционной армии было огромно. И если бы этот порыв не остановился, у нас был бы уже мир (голоса на всех скамьях: „правильно").

Результаты анархии и разложения

Но те глубокие изменения, которые произошли в армии, сумели ее расшатать и повлекли стадию горьких разочарований и поражений. И опять те же делегаты советов почувствовали за границей то огромное разочарование, которое вызвало во всех странах наше поражение. Там царило недоумение и смущение: русская революция, которая так громко призывала все народы к братскому миру, неужели своему народу дала не силу, а ослабила его. И эти делегаты, вернувшись назад, открыто говорили о том, что для того, чтобы голос русской демократии был бы силен и для того, чтобы все поняли, что отказ от завоевательных стремлений, исходит не от слабости, необходимо, чтобы Россия где-нибудь победила.

Задачи нашей политики

Иностранная наша политика поставила две определенные задачи: отказ от завоевательных стремлений, отказ от кар, налагаемых на противника, отказ следовательно и от того, что бы на нас налагались все эти кары и от нас бы отнимались наши земли. Эти задачи неразрывно связаны с другой частью нашей программы, с обеспечением возможности народам стремящимся к независимости и самоопределению получить и независимость и самоопределение. Обе эти части составляют одно целое и поэтому непонятна замечаемая за последнее время тенденция, говорить только о первой части, не говоря о второй. И эта тенденция особенно заметна во всех заявлениях, которые так или иначе связаны с центральными державами. Там этот лозунг есть, но без второй части.

Центральные державы не победили

Министр иностранных дел переходит к оценке всей международной конъюнктуры. Он отмечает в ней три части: стратегическую, политическую и экономическую, причем отмечает, что, в области стратегической, центральные державы не являются победителями. Победа центральных держав была, остановлена на Марне и с этих пор Германия перешла к активной обороне, отказавшись от осуществления большой военной программы. Честь этой победы принадлежит объединенным усилиям России и Франции и мир никогда не забудет тех, кто остановил сокрушительный удар германской империалистической гегемонии.

Последние успехи Германии лишь эпизоды и поэтому победы ей не дадут. Это ясно сознается в Германии и потому она делает многочисленные попытки заключить мир. И вот теперь, несмотря на заявление Михаэлиса, что, после ответа на папскую ноту, Германия никогда не сделает попытки протянуть руку, Германия снова сделала эту попытку, и именно по отношению к Франции. Она и еще сделает попытку, и нам важно выяснить те задачи, которые ставятся Германией и отвечают ли они интересам России.

Россия и Германия

В России настолько много людей, что мы можем распустить четыре срока, не нарушая боеспособности армии. У нас имеется продовольствия больше, чем в других странах и пути сообщения наши дают нам все-таки возможность подвозить необходимое к фронту. Что же нас волнует? Почему мы обсуждаем эти вопросы с большей страстностью, чем другие, не менее усталые страны? Необходимо, чтобы создалась воля и сознание необходимости защиты государства, потому что будущая судьба его ужасна.

Министр иностранных дел делает при этом вполне определенное и категорическое заявление, что и до настоящего момента все цели и задачи, как России, так и союзников ее, одинаковы и что нет никаких разногласий между союзниками и ложью являются все заявления о том, что союзники предполагают свалить всю тяжесть на Россию. Но мы должны помнить и о том, что у нас нет промышленности, а по заключении мира с фронта и из плена вернутся в страну более 12 миллионов людей, которые вряд ли найдут себе работу в России. И вот, если у нас не будет таможенной охраны, то Германия задавит нас своими товарами. На это надо практически посмотреть тем партиям, которые представляют рабочие классы. Нам нужно идти вместе с теми, кто поможет нашей промышленности развиться и кто меньше затронет нашу экономическую независимость. Поэтому та комбинация сил, которая имеется сейчас, наиболее благоприятна для России.

Заключение

Министр заканчивает свое сообщение заявлением, что Временное Правительство не отказывается от тех лозунгов, которые оно на себя приняло и будет следовать им дальше. Но формула должна быть соблюдена в обеих частях. При проведении программы, Временному Правительству приходилось считаться и с нашими задачами и с тяжелой обстановкой внутри страны.

Министр заявляет, что он был всегда откровенен с представителями союзных держав, и никогда не давал себя увлекать никакими статьями, ни сведениями о состоянии России. Министр еще раз предостерегает от опрометчивых шагов нашей политики и говорит:

„Каждый опрометчивый шаг повредит не теперь, а скажется потом. Мы хотим, чтобы несмотря на тяжесть положения, нами не овладевало чувство паники. Россия есть великое государство, Россия великим государством и останется, чтобы с ней ни произошло. Мы должны защищать ее все вместе и те, кто ее любил, нищий и угнетенный и вдали от России переносил ее страдания и мучения, теперь в государственной работе должен помочь нам, ведь мы все служители великого идеала и достойные дети великого государства. (Аплодисменты).

Временный Совет откладывает прения о заявлении министра до следующего заседания и переходит к обсуждению вопроса о продовольствии северного фронта и Петрограда. Спешность запроса принимается единогласно, после краткого слова Н. М. Винавера. Вопрос принимается без прений по существу, с объяснениями по вопросу выступает министр продовольствия.

С. Н. Прокопович.

Еще по теме:

Открытие Демократического Совета (сентябрь 1917 г.)

В Совете Российской Республики (октябрь 1917 г.)

Предпарламентаризм (октябрь 1917 г.)

Керенский о современном положении армии (10 (23) октября 1917 г.)

В Совете Республики (11 (24) октября 1917 г.)

В Совете Российской Республики (12 (25) октября 1917 г.)

„Большой день“ в Совете Республики (16 октября 1917 г.)

В Совете Республики (20 октября 1917 г.)

В Совете Республики (24 октября 1917 г.)