Рим - столица Италии

ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

22 июня 1871 г.

Созванные в экстраординарные сессии для обсуждения проекта податной реформы, составленного правительственной комиссией, губернские земские собрания продолжают высказываться в смысле почти совершенно единодушном.

Все они признают вышеупомянутый проект совершенно не соответствующим той цели, которой желательно достигнуть при совершении податной реформы и все признают необходимым введение всесословной подати. Исключение в этом случае составляет до сих пор только одно Вятское губернское собрание, не отказавшееся обсуждать правительственный проект и даже предложившее в нем кое какие частные поправки, и этим самым как бы признавшее справедливым сохранить существующее ныне разделение классов русского общества на податные и изъятые от прямой подати.

В смысле всесословной подати высказались за последнее время земства: Московское, Черниговское, Тамбовское и Рязанское, хотя в Рязанском собрании и обнаружилась довольно сильная оппозиция, стоявшая, как можно полагать, за сохранение нынешнего разделения сословий на податные и неподатные. Эта оппозиция повела к тому, что Рязанское собрание разошлось, не формулировав своего мнения о форме всесословного налога, но не помешало, однако ж, ему высказаться категорически в пользу принципа всесословной подати.

Что же касается до московского земского собрания, то оно занялось представленным на его обсуждение вопросом о податной реформе с особенным тщанием. Особая комиссия, избранная московским земством, заблоговременно выработала подробный проект всесословной поразрядной подати, в которой единицей обложения служит доход. Собрание рассмотрело с необыкновенным вниманием этот проект своей комиссии и сделав в нем целый ряд поправок, приняла наконец измененный таким образом проект, после продолжительных и в высшей степени интересных прений, подробности которых, к сожалению, слишком специальны для нашей краткой летописи.

В сущности, впрочем, все собрания высказываются в пользу подоходной подати и разногласие обнаруживается толькой на счет способов ее взимания и распределения между различными видами дохода. Это вопрос, покамест, еще второстепенный, потому что до разработки новых податных форм дело еще не дошло. Важно и знаменательно то обстоятельство, что представители земства, принадлежа в огромном большинстве к классам общества, изъятым от прямых податей, признают необходимым привлечение всех сословий к этим податям и этим самым доказывают, что в них сохранился тот доблестный дух самопожертвования, который оживлял поместное дворянство в эпоху освобождения крестьян.

Важно и знаменательно также и то, что представители земства, составляющие самую влиятельную часть русской интеллигенции, столь смело и столь просто приступают к такому важному преобразованию. которое до сих пор еще пугает своей радикальностью так много лучших умов в Западной Европе.

На днях, Тьер в Национальном собрании с ужасом отверг ту самую мысль о подоходной подати, которая кажется столь простой и естественной представителям нашего земства и которая может, не сегодня-завтра, войти в ряд государственных учреждений нашего отечества.

Вообще нужно заметить, что в виду событий, совершающихся на Западе, Россия представляет в настоящее время зрелище к высшей степени поучительное для той старой цивилизации Европы, которая еще так недавно считала себя стоящей неизмеримо высоко над общественным строем «северных варваров». Все великие преобразования, стоившие и стоющие до сих пор столько крови западным политическим обществам, совершаются у нас спокойно, без всяких потрясений и с какой-то, невольно вызывающей уважение, простотой.

Так и чувствуется в этом простом и спокойном отношении к великому делу новая, неведомая для старой Европы, сила, так и видится в нем знамение зарождения нового цивилизующего славянского начала, совершению свободного от тех преданий прошлого, которые связывают по рукам и по ногам все народы Запада, не исключая даже и победоносных в настоящее время германцев. Общинное землевладение, отсутствие пролетариата, ярко обнаруживающаяся ныне искусственность наших сословных разделений, все это ясно указывает, что в недалеком будущем нарождающемуся ныне общественному и политическому строю России суждено играть роль огромной важности в новой политической и гражданской жизни Европы.

***

В иностранной политике продолжается относительное затишье. Во Франции весь политический интерес сосредоточивался в последнее время на двух вопросах, именно на займе, подписка на который происходила на прошлой неделе и на дополнительных выборах, которые происходят в то время, когда мы пишем эти строки.

Заем дал результаты, в полном смысле блистательные. Подписка превзошла далеко заявленную цифру. Вместо двух миллиардов франков требований, поступило почти на шесть миллионов. Результат этот, конечно, очень замечателен, но вряд ли следует делать те выводы, которые поспешили сделать французы, уже снова хвастающиеся безграничным доверием Европы к материальным средствам Франции.

Дело, как нам кажется, состоит просто в том, что денежные интересы всей Европы до того тесно связаны с французскими финансовыми делами, что для европейских финансистов просто - напросто выгодно помочь французскому правительству в трудную минуту. Не будь этого обстоятельства, чисто зависящего от централизации европейских континентальных денежных оборотов на парижском рынке, созданной порядками второй империи, нынешней Франции вряд ли бы удалось привлечь доверие иностранных капиталов и блестящий результат нынешнего займа вовсе еще не доказывает, чтобы тоже самое могло повториться еще раз, если только Европа сумеет освободиться от гнета парижского денежного рынка.

Но французы, очевидно, или не понимают или не хотят понять этого. Они в восторге от результатов подписки на их новый заем и этот восторг до того всеобщ, что даже президент Национального собрания, суровый республиканец Греви, нашел нужным похвастаться этим успехом.

Вообще, эта речь Греви производит чрезвычайно тяжелое впечатление. Сказана была она на другой день после смотра, произведенного войскам Мак-Магона Национальным собранием и состоявшогося после трех последовательных отсрочек. Смотр прошел вполне благополучно, войска держали себя превосходно и это, конечно, должно считаться фактом весьма утешительным, но тем не менее, вряд ли следовало Греви распространяться по этому поводу о доблестных подвигах армии при подавлении парижских беспорядков и, сопоставляя эти подвиги с успехом последнего займа, делать предсказания на счет будущего Франции.

Если у этой страны нет других данных для надежд на будущее, кроме вынужденного доверия Европы к ее финансовой состоятельности, да армии, сумевшей справиться с коммунальной сволочью, но не сумевшей отразить нападение чужеземцев, то будущее ее не очень-то блистательно.
    
Что касается до дополнительных выборов, то приготовления к ним тоже не обнаружили ничего особенно утешительного. Разделение партий и неумение их подчинять свои частные интересы общим интересам страны, высказалось и тут в полном блеске. Легитимисты, орлеанисты, республиканцы умеренные и красные наперерыв друг перед другом старались выставить вперед своих кандидатов и только сбивали с толку ту часть народонаселения, которая относится безразлично к интригам партий. Чем это все кончилось — мы узнаем на этой же неделе, но вряд ли можно ожидать от выборов результатов, вполне благоприятных для окончательного водворения порядка во Франции.

В числе кандидатур, наиболее опасных в этом отношении, надо, несомненно, признать кандидатуру Гамбетты, в самую последнюю почти минуту изъявившего свое согласие явиться перед парижскими избирателями. Бывший диктатор Франции, после фиаско, понесенного им в Бордо и обнаружения некоторых его, не совсем-то благовидных, проделок, совсем было оставил политическое поприще и стушевался, но теперь он снова находит нужным появиться на прежней арене. Впрочем, надо ему отдать ту справедливость, что для начала он обнаружил несомненный политический такт, высказавшись в пользу правительства Тьера и против партии красных республиканцев. Весь вопрос только в том—искренно ли это заявление и не составляет ли оно простого политического маневра, имеющего целью задобрить правительство и не допустить Тьера до противодействия кандидатуре Гамбетты.

Не более доверия внушает и заявление, сделанное на днях графом парижским, хотя надо признаться, что форма этого заявления необыкновенно ловка и благородна. Некто доктор Обинье требовал от этого принца торжественного отречении от своих прав на французский престол, как доказательства искренней преданности его интересам Франции. На это требование граф парижский отвечал, что ему не отчего формально стрекаться, так как он ни за кем, кроме французского народа, не признает прав определять форму правления страны, а следовательно и располагать ее престолом. К этому граф прибавил, что сам он лично, гораздо более республиканец, чем многие из его друзей и сторонников.

Письмо, в котором были сделаны эти любопытные заявления, внук Людовика Филиппа даже не подписал своим титулом графа парижского, а просто именем «Людовика-Филиппа д’Орлеан». Само собой разумеется.что этот документ произведет самое благоприятное впечатление на умы, но нам он  все-таки вовсе не кажется положительным доказательством того, что граф парижский окончательно отрекся от своих притязаний на престол. В его аргументации более остроумия, чем искренности. Никто не упрекнул бы его за то, что он до сих пор считал себя претендентом, если бы только он прямо и искренно заявил, что отныне перестает себя считать им, а для прекращения дальнейших интриг партии орлеанистов это было бы совершенно необходимо.

Что же касается до личного республиканизма графа парижского, то ведь и дед его Людовик Филипп громко исповедовал такие же убеждения до вступления своего на престол, что и заставило Лафайетта уверять французов, что такой король — лучшая из республик. Все это не помешало Людовику-Филиппу сделаться настоящим королем и ввести во Франции мало помалу порядки, вызвавшие февральскую революцию 1848 года.

***

В Италии, в исходе прошлой недели, совершилось, наконец, событие громадной важности, столь давно составлявшее цель стремлений всех итальянских патриотов. Рим de fасtо сделался столицей Италии. Король Виктор Эммануил прибыл в вечный город, куда к этому времени собрались и дипломатические агенты некоторых европейских государств.

Перенесение столицы, таким образом совершилось. Остается теперь узнать, как устроится окончательно в Риме правительство объединенной Италии и как она уживется там с папой, упорно отказывающимся оставить Ватикан. Опасаться серьезных столкновений, впрочем, вряд ли можно. Совершившиеся факты имеют в наше время слишком непреодолимую силу и против них ничего не сделают бесцельные протесты и клерикальные громы Ватикана.

***

Из Австрии приходят вести, как будто предсказывающие соглашение чехов с цислейтанским правительством. По слухам, Ригер окончательно согласился принять портфель в министерстве Гогенварта и Чехо-Моравии сделаны все уступки, которых она требовала. Если это справедливо, то теперь следует ожидать заявления тех же требований со стороны славян транслейтанских, т. е. со стороны хорватов, краинцев, далматинцев и т. д. Окончательно устроить свои дела Австрия, очевидно, может только тогда, когда она восстановит исторические права всех своих славянских народов, т. е. сама сделается чисто славянской федеральной державой. От души желаем ей этого, хотя и сомневаемся в возможности подобного исхода дела.

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал, № 26 (130) - 26 июня - 1871.

Еще по теме:

1 января 1871 года Разные известия

....................................

16 июня 1871 г. Внутренняя и внешняя политика

22 июня 1871 г. Внутренняя и внешняя политика