МОСКВА, 3 апреля.
Наступила страстная и великая неделя. Она называется страстной потому, что посвящена воспоминаниям последних дней земной жизни Спасителя нашего, Его страданию, смерти и погребению.
„Великой“ же называется, —говорит Златоуст,—не по долготе дней ея,—есть дни продолжительнее,— и не по числу дней: их столько же, как и в каждой седмице, но потому, что в эти дни совершены Господом великие дела. В эту седмиду, называемую великой, изглажен грех, отнято проклятие, отверзся рай, небо перестало быть неприступным, человеки соединились с ангелами, стена разрушена, ограда разорена, Бог мира умиротворил горнее и земное".
С первых дней христианской церкви эта седмица неизменно была почитаема всем христианским миром. Поистине это дни святейшие, дни особенного соприсутствия страждущего Христа скорбящему человечеству, дни преимущественного царствия Божия на земле.
Много умов, в течение целых веков, работало над созданием православного богослужения этих страстных дней. И в целом и частях своих оно глубоко и величественно, трогательно и поразительно воспроизводит для нас ужасную мировую драму Христоубийства, совершенного грешным человечеством, и не может не затронуть самого окаменелого сердца. Перенося мысль нашу от Иерусалима в Вифанию, от горы Елеонской на поток Кедрский, от двора Каиафы на Голгофу и в сад Иосифа Аримафейского, оно невольно объемлет сердце содроганием и ужасом и все глубже и глубже заставляет любить и жалеть Божественного Страдальца.
Вспоминая при этом врагов и друзей Христовых и их участие в этой мировой драме, оно то невольно волнует дух, то его успокаивает; то возбуждает негодование, то наполняет его миром и любовью.
Службы страстных дней объемлют христианина таким раем тихих, бесконечно глубоких чувствований и болезненно-сладких сердечных движений, что если когда, то по преимуществу в эти дни он, и живя на земле, становится гражданином небесного царствия: все забывая, от всего отрешаясь, живет он в мире святейших воспоминаний, как бы предощущая близость к себе Самого Спасителя своего, за него страдающего, его спасающего, и потому-то теперь ему близкого, для него невыразимо дорогого. И тяготеет к Нему христианин всеми влечениями души своей, связуется с Ним всеми узами сердечной привязанности, безграничной преданности, бесконечного благоговения.
Время прежде всего удручающей скорби и, по-видимому, подавляющего сетования, страстная седмица какое чудесно-животворное, возрождающее и оживляющее действие производит на христианина! Душа, как освобожденный узник от оков житейской суеты, вырывается на волю, устремляется от земли к небу и питается небесной пищей. Уже с ранних детских лет для верующего христианина дни страстей Господних и наступление Пасхи есть время самое заветное, любимейшее, всегда с страстным нетерпением ожидаемое, с тихим радостным восторгом переживаемое.
И кто из нас не помнит, как билось наше невинное сердце в эти дни, как чист и светел был тогдашний наш детский восторг! Да и сколько бы раз, каждый из нас в жизни своей не переживал эти знаменательные дни, как бы кто ни был надломлен жизнью, как бы ни зачерствела душа христианская, все-таки нельзя и представить себе верующего христианина, который мог бы потерять сочувствие к этим святым дням, который бы не ощутил в течение их особенного, необычайного волнения, духовного подъема, религиозного вдохновения.
Само собою разумеется, что только, собрав свои мысли и чувства и устремив их на страдания Господа, мы найдем в этих днях чистейшие утешения сердца. Без собранности же в мыслях, среди рассеянья, для нас бесследно рассеются благостные впечатления святых дней — и самый светоносный день Воскресения Христа промелькнет для нас бесследно, не внеся ни единого луча света и жизни в нашу закрытую душу.
СТРАСТНАЯ И СВЕТЛАЯ СЕДМИЦЫ в МОСКВЕ в 1900 году
Пребывание Их Императорских Величеств
В истории русского народа нет моментов более величественных, чем моменты прямого общения народа со своими Царями, нет страниц более светлых, чем страницы, на которых увековечены эти незабвенные минуты.
Одной из подобных страниц, полных трогательных эпизодов и бурных проявлений беззаветной преданности русского народа своим Государям, несомненно явится пребывание нашей Царственной Семьи в Москве в Страстную и Светлую седмицы текущего года. Для Белокаменной Светлый праздник никогда еще не наступал светлее и торжественнее. Никакое перо не изобразит глубокого восторга, охватившего население первопрестольной столицы при сознании присутствия среди него обожаемого Монарха и Его Августейшей Семьи.
Все мысли и взоры москвичей сосредоточилась на Нем, Вожде русского народа, Он всюду будет окружен народным движением—движением непрерывным, неугомонным, подобно биению сердца под влиянием высокорадостного события. Беспримерное воодушевление первопрестольной столицы усиливается еще тем, что счастливые минуты, переживаемые ею теперь, редко выпадают на ее долю.
Было время, когда Белокаменная «царила» одна на Руса. Не существовало еще ее соперника Петербурга, и Москва нераздельно пользовалась своим счастьем; но с 1704 г. обстоятельства изменились, и с появлением на берегу Финского залива «младшей столицы» на долю Белокаменной все реже и реже выпадало счастье христосоваться со своими Венценосцами.
Когда государи русские уехали из Москвы на постоянное жительство в новой столице, — говорит Г. П. Георгиевский в своей статье «В Старой Москве» («Русск. Вестн.», апрель),—когда в Москве не стало и патриарха, первопрестольная столица много потеряла в великолепии и блеске своей церковной жизни, особенно в праздники и в дни церковных торжеств.
Дальнейшее развитие ее, дальнейшее обогащение ее обрядами окончательно остановилось, и Успенскому первопрестольному собору оставалось свято хранить завещанное ему наследие старины — древний устав и древние обычаи, как во вседневных службах, так по возможности и в праздничных. И он в прежнее время строго соблюдал свое призвание и тем привлекал к себе внимание русских императоров при посещении ими древней столицы.
В 1775 году прибыла в Москву Императрица Екатерина Алексеевна. О желании Ее посетить Москву и пожить в ней известно было заранее, и потому Успенский собор был прибран заблаговременно: на аналоях переменены одежды, святыни расположены по своим местам. 22 января, в четверг, в самую полночь «в 12 часу во второй четверти» скромно вошла Государыня в собор. Прямо с дороги прибыла Она сюда, и потому Свита ее была самая малая. Войдя в первопрестольный храм, Государыня преклонила колена, лобызала святые иконы и мощи московских чудотворцев и прочие святыни собора. Соборяне тихо творили молитвословие в полумраке и безмолвии ночи, а по окончании его, принесли поздравления Императрице с благополучным прибытием в царствующий град Москву.
Государыня милостиво пожаловала всех их к руке и за отправление молебна благоволила выдать сто рублей. По отбытии Ее, соборяне совершили торжественный молебен за здравие Государыни.
25 января, в воскресенье, последовал торжественный въезд Государыни в Москву, и Она прежде всего совершила поклонение московской святыне в Успенском соборе. В два часа дня качался благовест на Иване Великом ко встрече Государыни, сменившийся потом торжественным звоном всех московских колоколов, не прекращавшимся до седьмого часу.
Из Успенского собора навстречу Императрицы вышло все духовенство, с крутицким преосвященным архиереем во главе, со крестами, иконами, св. водой и кадилами. Когда Императрица приложилась ко Кресту, шествие направилось в собор. При вступления Ее в собор, певчие запели:
«Воспойте, людие, благолепно»,—тот стих, который обычно поется при вступлении Русских Государей в Успенский собор по въезде в Москву для Коронации. Приложившись ко святыням и выслушав краткое молитвословие, Государыня отбыла из собора.
Заинтересовавшись тем, что в Успенском соборе службы совершаются по древнему уставу, что в нем соблюдаются издревле установленные обычаи, и даже пение исполняется столповое, Государыня несколько раз посетила его и присутствовала в нем за богослужением. 7 февраля, в субботу, перед неделей о блудном сыне, Государыня прибыла в собор к вечерне. Вечерню служил ключарь с диаконом, а на клиросе пели протоиерей и прочие священнослужители собора, по окончании службы, протоиерей благодарил Императрицу за посещение и был пожалован к руке, а митрополит Платон от имени Императрицы объяснял, что Государыня «благоволит о столповом издревле уставленном пении». Приложившись к образам, Государыня пожаловала всех соборян к руке, и все они провожали ее до кареты.
27 марта, в субботу акафиста, на пятой неделе Великого поста, по именному повелению Государыни, благовест к утрени был в начале шестого часа пополудни, и Государыня изъявила желание отстоять ее в Успенском соборе, где был престольный праздник в приделе Похвалы Богородицы. Когда Государыня въехала в Кремль, на Иване Великом был звон во все колокола, и навстречу Ей вышел преосвященный новгородский Гавриил. В соборе Государыня стояла на Царевом месте и только при чтении акафиста стала за правым столпом, у образа Иерусалимской Божей Матери. Сюда преосвященный принес Ей возженную свечу, которую и принял от Нее после акафиста. Государыня простояла всю утреню до конца и при отъезде приложилась к иконам и мощам.
6 апреля Государыня присутствовала при мироварении в синодальной палате и за литургией в соборе Двенадцать Апостолов, а потом посетила Успенский собор, где осматривала все драгоценности успенской сокровищницы, приготовленные для осмотра на аналоях и столах под большим паникадилом. В Великий четверг, 9 апреля, Государыня пожелала именно в Успенском соборе причаститься Святых Таин. Причащал в Царских вратах преосвященный новгородский Гавриил; духовник царский держал на блюде автидор, а успенский протоиерей—теплоту. По окончании богослужения, преосвященный со всем собором приносил поздравление Государыне.
На другой день, в Великую пятницу, Государыня присутствовала в Успенском соборе за вечерней, которую совершал преосвященный псковский Иннокентий; проповедь была произнесена ключарем Алексеем Левшиным. Пред вечерней соборный протоиерей был призван во дворец и там получил большое Евангелие, приготовленное во дворце «тщанием и иждивением» императрицы. Тогда же соборянам пожалованы были Императрицей тысяча рублей денег и различных цветов материи на рясы с обозначением, сколько мерой на каждое лицо.
12 апреля, в Светлый день Святыя Пасхи, Государыня прибыла к заутрене во втором часу пополуночи. Тотчас по окончания ее, преосвященный московский Платон начал литургию, которая окончилась к шести часам утра. После литургии преосвященный говорил Государыне приличествующее слово и после того все духовные жалованы были к руке.
В понедельник Светлой недели, 13 апреля, в пятом часу пополудни, по Высочайшему соизволению, протопресвитер Успенского собора со всеми священнослужителями трех кремлевских соборов имел счастье предстать пред священнейшее лицо Ее Императорского Величества в Пречистенском дворце и по обыкновению христианскому, издревле установленному, с животворящим Крестом славят воскресшего Христа и от имени всех трех соборов священнослужителей со всерадостным днем Воскресения Христова поздравить и за Высочайшее к последнейшим рабам благоволение благодарят речью».
Пребывание в первопрестольной столице Императора Павла Петровича в Светлую Седмицу совпало с днем Священного Коронования Его Императорского Величества. В воскресенье, 5 апреля 1797 года, Их Величества Император Павел Петрович и Императрица Мария Феодоровна присутствовали на богослужении в Большом Успенском соборе. Государь был введен митрополитом новгородским через Царские двери в алтарь, где Его Величество, становясь пред Св. Трапезой на золотом ковре, соизволил принять с престола Св. Таин, Тела и Крови Господней.
За истекающее столетие Москва в Светлый Праздник только во второй раз видит в своих стенах столь дорогую ее сердцу Царственную Семью: 27 марта 1849 года—Императора Николая I с Августейшей Семьею а ныне, полвека спустя, благополучно Царствующего Государя императора Николая II с Августейшей Семьею. Пребывание Императора Николая Павловича в Москве ознаменовалось торжественными празднествами: освящением нового Кремлевского Дворца, освящением камня, сооруженного в память учреждения лейб-гвардин Преображенского полка, и др., а в общем представляет столько любопытного, что нельзя не остановиться на описании его несколько подробнее.
В начале нарта 1849 года, в Москве получено было из Петербурга от И. С. Аксакова письмо, в котором он сообщал своему отцу:
«на пятой неделе поста едет в гости к вам Государь со всем своим Двором, со всей Царской Фамилией. Они хотят встретить там Пасху. Говорят, отравляется также туда по почте батальон Преображенского полка и эскадрон конногвардейцев».
Известие это молнией облетело Москву и привело всех в неописуемый восторг. Вслед затем было получено другое письмо от И. С. Аксакова, в котором он, между прочим, сообщал, что
«Государь хочет всю службу Страстной недели прослушать в Успенском соборе и вообще крепче возобновить свою связь с народом, в чем, разумеется, и успеет».
Почти одновременно, 4 марта того же 1849 года, знаменитый митрополит московский Филарет писал своему лаврскому наместнику, архимандриту Антонию:
«...дает Бог и радость, и заботу. К Страстной неделе и Пасхе ожидается собор Высоких Гостей. Помолитесь преподобному отцу нашему Сергию, чтобы он своими молитвами покрыл мою немощь, да воздастся должное и дням святым, и Благочестивейшему Величеству в мире и благом разумении».
Наступил многознаменательный день 27 марта 1849 г.—прибытие Царственной Семьи в первопрестольную столицу. Вот как описывает это редкое по торжественности обстановки и проявленному народом энтузиазму событие очевидец-историк—Погодин (Н. Барсуков: «Жизнь и труды М. Н. Погодина», кн. 10-я):
«Площадь кипит народом. Не видать нигде пустого места и яблоку упасть негде, — Иван Великий по всем ярусам уставлен людьми, — все паперти, крыши заняты, около стен везде подмости и скамьи. Взоры устремлены на Дворец, где с утра поднялся Императорский флаг, к крыльцу, откуда должен показаться Царь. Большой успенский колокол давно уже благовестит к торжественному молебну. Скоро ли, скоро ли?... Но вот он умолк! Что это значит? Верно, сейчас выйдет Царь. Все руки поднимаются к шляпам.
Нет,—колокол, как будто переведя дух, опять начинает свой чудный благовест, которому нигде не услышите подобного. Съехались все государственные чины. Уже прибыл и митрополит. Всеобщее ожидание. Вдруг... перезвон оглушающий, какая-то громовая торжественная, наполняющая сердце весельем гармония: Царь показался на крыльце! Вот он, вот он! Головы все открылись...
Он поклонился народу; «ур-ааа»! «ур-ааа»! «ур-ааа»! Он сошел е крыльца,— всех выше, всех виднее,—за Ним Его первый сын, Наследник, родившийся в Москве, среда нас его младшие сыновья... «Ура, ура, ура»! Народ со всех сторон бросается к Нему навстречу, загораживает дорогу; Ему пройти, кажется, нельзя, но Он проходит свободно, и лишь только куда оборотится, везде перед Ним сама собою раздвигается улица...».
«Мне,—продолжает Погодин, — случалось стоять в артели вдадимирских плотников. Ребята, я остановлю Его, сказал один детина, дюжий, в сажень косую в плечах.— Что ты, закричали на него прочие, ухватясь за полы. Ей-же-ей, остановлю, говорит он, порываясь вперед. Полно, полно, зачем? Скажу: «дай насмотреться». Другой, старик, уведя Царя, перекрестился благоговейно и промолвил с собою: «ну—сподобил Бог»!
У северных дверей Успенского собора встретил Царя высокопреосвященный Филарет, митрополит московский, благословил Его и произнес:
«Благочестивейший, Самодержавнейший Государь!
С благодарением к Богу сретаем Тебя и чувством нашего счастья. Твой Престол осенен покровом Провидения. Твой род цветет и прививает к себе новые цветущие отрасли. Во дни, не обильные миром, Твой народ в мире: потому что над ним бодрствует Твой Самодержавный дух. Из праха древности Ты воскресил здесь Твой Царский Чертог, в величии, достойном Твоего Царства, и великому дню Воскресения, царю дней, представляешь освятить Твой праздник обновления. При предстательстве святых, к которым во храме сем приводит Тебя благочестие, молим Бога, да пребудет Его благословение над Домом Твоим, да пребывает всегда с Тобою державно благочестие, и Твоим благочестием и Самодержавием всегда крепка и счастлива Твоя Россия».
Величественное зрелище шествия Венценосного Вождя России, окруженного несметной толпой народа, к московским святыням благоговейно настроило очевидца-историка, из-под пера которого, под влиянием пережитого им торжественного момента, вылились следующие прекрасные строки:
«Царь идет приложиться к московской святыне—образу Владимирской Божией Матери, мощам Петра митрополита, предрекшего славу Москве, Ионы, спасшего ее первого Самодержца, Филиппа, говорившего правду Грозному. Из южных дверей выходит Царь ко Дворцу. У Красного крыльца принимает Он Супругу и Дочерей. На крыльце встречает Их в полном облачении придворное духовенство. Радостные клики народа сопровождают Их на всяком шагу. Вот все Они всходят на Красное крыльцо. Царь оборачивается и кланяется народу на все стороны. Ура, ура, ура!...
В эту минуту даже нельзя не быть взаимной любви. Чего и может Он сделать тогда? Если Он этим тысячам велит броситься в огонь, в воду на нож, на пушку, на верную смерть... Они бросятся, не думая, не спрашивая, и никто не отстанет. Этого мало: пусть эти тысячи погибнут пред нашими глазами. Другие кинутся за ними с той же готовностью, в том же восторге, лечь подле своих братьев, лишь бы исполнить Царское слово».
«Вот, где сила Русского Царя, теперь непреоборимая, всемогущая! У нас шестьдесят миллионов жителей, но в Китае их больше; у нас целые страны лишней земли, но в Америке, Австралии она плодоноснее; у нас множество золота, серебра и прочего,— но оно есть и по другим местам,—а этой любви к Царю, этой безотчетной преданности, этой неограниченной доверенности нет нигде на всем свете. Разбирайте ее и толкуйте об ее происхождении, природе, значении и достоинствах, как угодно: она есть, и вот в чем главное! И эта любовь, преданность, доверенность русского народа нигде, в самой России, не выражается так ясно, тик сильно, так торжественно, как в Москве, в Кремле, на Красной площади, между Иваном Великим, Успенским собором, Грановитой палатой. Здесь — свято-место Русской Истории, здесь русский дух воочию совершается! Здесь можно понять тому, кто хочет, что значит Русский Царь».
Этот светлый московский день вдохновил Шевырева на следующее стихотворение, проникнутое горячим воодушевлением:
Царь в Кремле перед святыней,
И народ вокруг Него
Оживленною твердыней
Собрался на торжество.
Что же движет эти волны?
Здесь наш дух и наша кровь:
Все единым чувством полны,
Всех в одно сплела любовь.
Запад в бурях и в покое
Ты поглядывай сюда:
Это зрелище живое
Неизменно никогда.
Уж давно толпою тесной
Кремль так звучно не шумел,
Долго колокол воскресный
Тем весельем не гудел.
Как теперь под сочным звоном,
От земли и до небес,
Нам и дальним миллионам
Загудит: "Христос Воскрес!"
Да воскреснет Он меж нами
Верой, правдой, чистотой,
И небесными дарами
Наделит Царя с Семьей.
Вернувшись в этот знаменательный день домой, Погодин написал автору приведенных выше стихов, Шевыреву, записку следующего содержания:
«Я так устал, так устал, что даже испугался. В Кремле был до 11-го часа на ногах, или лучше — на ноге, а воротился вместе с твоими санями. Рад, что вылились у тебя стихи. Что за русский народ, что за Кремль, что за успенский колокол. Хоть кого проймут слезы».
Впечатления, пережитые очевидцем-историком 27 марта 1849 года, несомненно разделяло все население первопрестольной столицы.
Наступающее ныне время молений Царя и Царицы в Страстную седмицу, в Москве, дает повод припомнить нижеследующие слова митрополита Филарета.
«И что есть самая молитва в сущности своей, как не дыхание Божественной жизни в человеке, по реченному:
сам Дух воздыхает в нас воздыхании неизглаголанными (Римл. VIII, 26)
Где есть хотя слабые начатки дыхания, там есть признаки жизни; а где нет дыхания, там нет и жизни. Так, в ком есть хотя начатки молитвы, в том есть признаки жизни духовной: состояние человека без духа молитвы есть состояние бездыханного по внутреннему человеку. Посему, как для жизни естественной, прежде всего нужно возбудить дыхание; так для жизни духовной прежде всего нужно возбуждать дух молитвы».
(«П. В.»).
Московский листок (большая политическая внепартийная газета) № 94, 3 апреля 1900 г.
|
