СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И ПАМЯТНИКИ СТАРИНЫ

(начало здесь)

В нашей заботливости мы доходим до того, что имеем для посетителей там, где невозможно постлать дорожки, особые полотняные туфли, надеваемые сверх обуви, чтобы не портить полов. И это внушает посетителю, как бы ни был он непривычен к такой обстановке, идею о том, что он находится среди народного достояния, где все должно быть охраняемо государством и публикой с самой крайнем заботливостью.

В Екатерининском дворце он увидит вычурную и тяжелую пышность Елизаветинского времени; грациозное, удобное, гармоничное великолепие Екатерининского века. И эта царско-барская культура, привлекавшая с Запада в Россию лучших архитекторов, лучших драпировщиков, мастеров фарфора, бронзы, ковра и т. п., доходит как будто до своего апогея в царствование Павла с несравненным совершенством произведений первого ампира.

Впрочем, наилучшим памятником совершенно целостного вкуса этой эпохи является соседний Павловск. Изысканный выбор художественных произведений, составляющих его обстановку, в связи с замечательной отделкой его зал, делает из Павловска несравненный памятник, равный которому вряд ли можно найти в Европе.

Но и в большом царскосельском дворце эта эпоха оставила свой приятный след. Эксплуатируя труд крепостных, цари того времени, уверенно стоявшие во главе своего дворянства, умели использовать всю Европу и заменяли азиатскую пышность своих московских предшественников самыми утонченными произведениями европейской культуры.

При Александре вкус несколько понижается. В его ампире сквозит некоторая холодность, не лишенная, однако, величия. Это отражение Наполеоновского империализма в крепостном империализме России.

Затем комнаты Александра Второго, фешенебельные, комфортабельные, с оттенком английского буржуазного вкуса: никакой пышности, кабинеты и гостиные британского джентльмена, зажиточного помещика. И вдруг—Александр III,—странный аляповатый псевдорусский стиль, пышность главным образом материальная.

Этот упадок начинается еще при Николае 1-м с его солидной бронзой, с парижскими вещами второго сорта, произведениями 2-й империи.

Но аляповатый русопетский дух Александра III-го прибавляет ко всему этому что-то возвращающее нас к Азии. С величайшим трудом найдете вы здесь какой-нибудь проблеск истинного художества. Это все вещи, которые дорого стоят, чванные, крикливые, бьющие на грубый эффект.

Чувствуется, что дворянство изжило себя, что цари не идут уже впереди, обещая дать искусство в том, что касается материальной культуры, культуры в смысле обстановки. Они уже приспособляются и жизни в отвратительных помещениях, исключительно рассчитанных на то,чтобы поражать подданных мнимым великолепием, чисто мишурным. Вы уже чувствуете, что самодержавие поддерживает себя искусственно: оно не уверено в себе, оно стремится поразить, а поразить нечем, и отсюда стремление к колоссальным размерам и к ценности материала.

Но если мы находим быстро ниспадающие ступени от Александра I к Николаю, от Николая к Александру II, от Александра II к Александру III-му, то мы воочию стоим перед настоящим падением в бездну, когда переходим в безвкусные покои Николая II-го.

Чего в них только нет! Какой-то пестрый ситец и всюду развешанные фотографические карточки, ни дать, ни взять—в комнате первой горничной какой-нибудь миллионерши. Тут и Распутинский уголок, заставленный раззолоченными иконами, тут и какие-то необыкновенные ванны и колоссальные диваны и весьма странно разубранные "уборные", наводящие на мысль о грубой животной чувственности, тут и базарная мебель, та самая, которой обставляют свой дом разжившиеся выскочки без роду и племени, покупающие всякую „мебель", какая понравится их одичалому вкусу.

Как-то причудливо сплетаются здесь два потока: отвратительное безвкусие выродившегося русского барина с не менее отвратительным безвкусием немецкой мещанки.

А ведь мы имеем дело с отпрысками царских домов! Нельзя отказаться от мысли, если даже нарочито не наводить на нее, о головокружительном моральном и эстетическом падении династии.

Наши художники предложили оставить в совершенной неприкосновенности все жилища Николая II-го, как образец дурного вкуса, — так мы и сделали, ибо эта прогулка по прошлому, недавнему прошлому времени краха Романовых, сопровождаемая соответственной лекцией, является изумительной иллюстрацией к культурной истории царей.

Весьма много поучительного в этом отношении дает Гатчина. Но я чрезвычайно боюсь, что генерал Юденич и сопровождавшие его великобританские культуртрегеры, пожалуй, нанесли много ударов столь тщательно сохранявшимся нами, столь популярным в массах дворцам музеям.

В Москве многочисленные экскурсии посещают Кремль, который за вычетом некоторых зданий, занятых правительственными учреждениями,—весь, включая сюда и храмы, превратился в громадный поучительный музей.

Имения вокруг Москвы охраняются, в тех случаях, когда они не представляют собою целостного ансамбля, из них и из монастырей извлекается все достаточно ценное с художественной или исторической точки зрения и переносится в специальные музеи, обогатившие музейный мир Москвы.

Имения же, отличающиеся цельностью стиля, как Архангельское или Останкино, даже в наше тяжелое время являются местами паломничества тех, кто хочет полюбоваться целостными памятниками „славного" для нашего дворянства времени, когда оно, изнуряя и губя целые поколения своих рабов, умело, по крайней мере, жить изящно и знало, что именно покупать в Европах, куда в обмен на их «обстановку" текли реки русского трудового пота.

В стране, которая переживает революционный кризис, в которой массы естественно полны ненавистью к царям и барам и невольно переносят эту ненависть на их жилища, на их имущества, не будучи при том же в состоянии оценить их художественное, историческое значение по темноте, в которой их держали все время те же самые баре, те же цари,— в этой стране остановить волну разрушения, не только сохранить культурные ценности, но уже приступить к тому, чтобы оживить их вновь и из музейных мумий создать живых красавиц, готовых обласкать бессознательно жаждущего красоты труженика, и из замкнутых дворцов и поместий, где, скучая, прозябали ко всему привыкшие и ничего не замечающие выродки когда-то по своему славных родов,—сделать общественные дома, с любовью охраняемые и дающие часы радости многочисленным посетителям, — это, конечно, было трудно.

Наркомпрос с его Отделом Охраны Памятников Старины и Произведений Искусства может во всякое время дать отчет перед цивилизованным человечеством в своих работах в этом направлении и с уверенностью заявляет, что не только международный пролетариат, лучшая часть этого цивилизованного человечества, но всякий честный человек должен будет отдать дань уважения этому колоссальному усилию.

Не на отдельные разрушения надо обращать внимание, они имели бы место в любой, даже самой просвещенной стране, но на то, что в стране, преступно задержанной в своем развитии на стадии варварства, это разрушение не приняло широких размеров и было превращено силой Рабоче-Крестьянского Правительства в мощную охрану народного достояния.

А. ЛУНАЧАРСКИЙ.

Кремль, 28/Х-19 г.

Коммунистический интернационал : Орган Исполнительного Комитета Коммунистического интернационала. -  1919 №7-8