Родина в опасности! (июль 1917 г.) - 10 Августа 2017 - Дневник

Вся Россия радуется, читая подобное известие с фронта и тысячи людей нервно ищут на карте этот участок.
Но чем не такое же известие принес телеграф на днях всей России, но уже не с фронта, где, местами, враги занимают позиции в нескольких саженях друг от друга и сплошь и рядом делают естественные попытки захватить чужое место, а из столицы России, до сих пор составляющей для немцев лишь предмет их отдаленной мечты.

В самом деле, если уничтожить только несколько слов в телеграмме кн. Львова от 5 июля, то получится полная иллюзия внезапного нападения на Петроград немцев, каким-то хитрым способом получивших туда доступ.

«Утром 4 июля в Петроград прибыли вооруженные части войск и флота из Кронштадта, части... из Ораниенбаума, и... из Петергофа... В различных местах города обнаружены убитые... Кронштадтские матросы... производили повальные обыски в квартирах. По имеющимся сведениям, кронштадтцы вернулись в Кронштадт»...

Произвели внезапную атаку, но дружным огнем были загнаны в свои окопы...

Разве не так? Пришли товарищи кронштадтцы, ораниенбаумцы, петергофцы, открыли ружейную и пулеметную стрельбу, убили, ранили—и ушли.

Только. Пустяки.

Пустяки, вероятно, и то, что

«была сделана неудачная попытка захватить контр-разведочное бюро на Воскресенской набережной»,

иначе говоря, захватить один из главных нервов нашей защиты от немцев, австрийцев, турок и болгар...
Министр-председатель телеграфировал всей России о лозунге товарищей кронштадтцев и петергофцев.

«Долой временное правительство и 10 министров-капиталистов», но там, на Воскресенской набережной, не было ли там какого-нибудь знамени с яркой надписью:

— Да здравствуют немцы!

Ибо, вероятно, уже не ради 10 министров—капиталистов пытались товарищи захватить бюро, имеющее строго определенное и лишь военное значение.

Все мы, недавно или давно, хоть немного изучали нашу историю и всем нам знакомы былые набеги шаек разных вольниц и удальцов, известны нам Разины и Пугачевы, знаем мы кое что и про Ермака Тимофеевича и, не погрешая против истины, мы видим в них типичные разбойничьи черты, но было же в этих людях что-то, что, несмотря на все их грехи и преступления, никогда не вызывало в нас чувство брезгливости и омерзения к ним. Этим чем-то не обладают товарищи кронштадтцы, петергофцы и ораниенбаумцы и, очевидно, им этим обладать не суждено; для этого они слишком ленинцы и большевики.

Нет у них и не будет чувства любви к родине, нет и не будет понимания переживаемого Россию тяжелого времени. Что за дело этим героям разбойничьего нападения на Петроград до какой-то родины,—их понятия не идут дальше трескучих слов митингов, дешевых призывов Лениных, Троцких и их присных, вся их политическая идеология вкладывается в фразы—«Долой буржуазно-капиталистический строй»,—«Война нужна только империалистам—капиталистам»—и т. д., хотя, впрочем, далее уже ничего нет: это весь их багаж. Но у них есть еще оружие, которое они считают греховным обратить против немцев, но с легким сердцем обращают против единокровных русских, и в результате—убитые, раненые, ни за что погибшие люди и ужас по всей России.

Есть у этих людей «великие» слова и имена, есть интернационализм, Циммервальд, товарищ Бебель, товарищ Ленин, были, а может быть есть и теперь, тоже великие имена Малиновского и Черномазова,—но нет у них ни России, ни родины, ни отечества.

Братскую руку с готовностью протягивают они какому-то созданному их ограниченным воображением немецкому пролетарию, тому самому пролетарию, который не сегодня-завтра бесчеловечно начнет расправляться с их товарищами на фронте ими же предаваемыми, и эту же братскую руку, вооруженную штыком, всаживают они в петроградского жителя и протягивают к шкафам контрразведочного бюро. Зачем? Да, вероятно, затем, чтоб.. облегчить дело товарищей немецких пролетариев...

Дешевые лозунги, трескучие слова, ограниченные понятия, малый кругозор и безграничный апломб, вера в свою непогрешимость и нетерпимость к чужим мнениям и убеждениям,—вот содержимое этих людей и с политической и умственной стороны,—и с этим багажом, малокультурных людей они, вооруженные ружьями и пулеметами, врываются в столицу, стреляют, требуют, убивают, угрожают, обыскивают—и уходят восвояси, убежденные не только в своей непогрешимости, но,вероятно, и полнейшей безнаказанности...

Родина в опасности!

Как не говори, как ни убеждай их в истине этих трех слов, как ни доказывай, что за этими словами кроется нечто ужасное и быть может никогда непоправимое, их не убедить, им не доказать, в их ум и сердце не вложить правдивой и страшной истины этого понятия. У них нет родины и не может быть, следовательно, опасности для того, чего не существует.

У них, у этих кронштадтцев, ораниенбаумцев, петергофцев, у этих Лениных, Троцких нет родины, или, вернее, нет России, как родины, но у вас, у миллионов остальных обыкновенных граждан, не бывавших в Циммервальде в компании с товарищем Гриммом и, вероятно, и другими агентами германского императора, неужели же и у нас нет ея, неужели и для вас всех это слово пустой звук, не имеющий ни смысла, ни значения?.. Неужели то, за что десятки лет болели душою наши лучшие люди и за лучшее будущее чего эти люди боролись, не существует в действительности?

Есть родина у украинцев, есть она, долго страдавшая, у поляков, есть у финляндцев, есть у сибиряков, кавказцев, у бесконечного числа малых единиц, составлявших недавно государство Российское, но нет ее у русских, у многомиллионной массы, населяющей часть земного шара от Балтийского до Японского и от Ледовитого до Черного моря.

Крики— революция в опасности!— раздаются часто и везде и лишь редко редко прозвучит где-либо крик—родина в опасности! — словно революция совершалась лишь ради самой себя, словно она есть какая-то самодовлеющая величина, словно гибель родины, не значит гибель революции.— Революция в опасности!—кричали «адтцы», «аумцы» и «гофцы», идя свергать 10 министров-капиталистов, арестовывать Керенскаго и пытаться захватить контрразведочное бюро;— Революция в опасности!—кричали, вероятно, на митинге те полки, которые обсуждали вопрос, идти или не идти помогать гибнущим в окопах братьям при немецком наступлении, те полки, на погонах которых вместо их номеров нужно поставить отныне каиново клеймо-полки изменников и предателей... Кричат, и в упоении собственным криком толкают Россию к анархии, к междоусобной войне, к потере уважения всего мира. Кричат об опасности для революции, кричат о сепаратном мире, кричат везде и всюду, и кого-кого только не увидишь и не услышишь в этом хоре!».

И рвут, рвут, рвут, кто сколько и где может!..

Когда враг, пользуясь этой сумятицей, анархией и предательством тыла, на западе угрожает Риге и Петрограду и на юге—Киеву, тогда товарищи кронштадтцы и компания, устраивают в тылу такие сюрпризы, от которых даже немцы, к бесчестным поступкам которых мы уже привыкли, и те, вероятно, брезгливо поморщатся.

Что это,—временное ли безумие людей, к которым вдруг привалило огромное счастье, как бывает временное безумие бедных игроков, неожиданно выигравших колоссальную сумму, разнузданность ли это вчерашних рабов, переживших сотни лет унижений, расстрел, издевательств и ссылок и ещё не освоившихся с свободой и не умеющих ее самоограничивать, или это только заблуждение?..

Не будем сейчас искать ответа, предоставим решать эту задачу историкам и психологам в более спокойные времена...

Перестанем только кричать об опасности для революции—кто и где угрожает ей, кто и где мечтает о возврате кошмарного прошлого? Будем кричать о другом угрожающем несчастье, неизмеримо более важном и быть может стоящем уже у порога—об опасности для родины...

— Родина в опасности:

Украинцы, ораниенбаумцы, кронштадтцы и петергофцы, солдаты в окопах и солдаты в тылу, русские люди, кто бы вы ни были по своему положению и по своим политическим идеалам, вдумайтесь хоть немного в то, что творится вокруг вас, вспомните о стрлшном враге, уже ворвавшемся в Россию, вспомните о суде будущих поколений, о суде истории, об ужасах легко могущей быть анархии, задумайтесь о возможной гибели из-за мелких споров и дрязг всего, что приобретено 4 месяца назад, вспомните, наконец, о чести и достоинстве и самих себя и родины, сбросьте с себя безумный и нелепый кошмар, отвратите братоубийственную бойню и крикнете, вместо не нужного сейчас крика:

— Родина в опасности!

И в минуту этой опасности отбросьте все, что разъединяло вас, отбросьте ваши программные несогласия, вашу политическую идеологию, какая бы она ни была,—не в ней сейчас спасение России, а в борьбе с врагом и дружной работе всех для блага всех...

— России грозит гибель. Родина в опасности!..

Р- -ъ.

На краю пропасти

Прорыв нашего фронта расширяется. Полчища германского императора устремляются сквозь образовавшуюся брешь в глубь революционной России, той самой России которая провозгласила на весь мир великие идеи справедливости и братства и в первом порыве революционного энтузиазма протянула руку германскому народу, оставшуюся висеть в воздухе.

Русские войска на многих частях прорванного фронта не оказали должного противодействия неприятелю, не исполняли боевых приказов и побежали со своих позиций, кидая оружие, сдаваясь в плен. Революция, так чудесно завоеванная, на краю пропасти, германский солдатский сапог уже занесен над нею, чтобы затоптать ее и вместе с нею те великие возможности освобождения, которые в ней таятся.

Угроза порабощения и расчленения поднялась над Россией. В течение всей своей истории нашей родине быть может не приходилось переживать таких ужасных грозных часов, как сейчас. Решаются судьбы революции и страны. Решаются при трагическом сверкании молний войны: вопрос о том быть или не быть России свободной, независимой страной, вопрос о том жить ли русскому народу в свободе или рабстве.

Пропаганда большевизма и политика тех, которые им мироволили, дали свои ядовитые плоды. Революция разрушила старую отвратительную и гнусную царскую дисциплину, она могла создать другую дисциплину, революционную, более крепкую и прочную. История дает нам такие примеры, ибо свобода вовсе не есть элемент разрушения и разъединения, наоборот она наилучшим образом цементирует единство воли и действия, если с ней умеют обращаться. Революция могла вдохновить армию тем могучим революционным патриотизмом, который воспламеняет на героизм, на подвиг, на самопожертвование, который зажигает неукротимое мужество даже в слабых сердцах, но этого не случилось.

Большевизм и то слепое доктринерство которым были заражены многие из тех, кто давал направляющие идеи революции, разрушили тот фундамент—веру в необходимость и справедливость жертвы и подвига, на котором можно было бы построить революционную дисциплину.

В темные несознательные массы, измученные исстрадавшиеся от ужасов и лишений небывалой трехлетней войны, были брошены идеи ее в исключительно захватническом характере для союзников, о ее ненужности для трудовых масс, или говорили, что стоя на месте они лучше служат интересам революции, чем двинувшись вперед под истребительный огонь метких пушек. Им говорили, что интернационал положит конец войны без пролития крови. Народное невежество, доктринерское ослепление и явное предательство все эти причины, одни другую дополнявшие, разрушили боеспособность армии...

Революция на краю пропасти, Россия в критическом положении, но еще не все потеряно.

В минуты смертельной опасности народы, обладавшие запасом жизненных сил, источниками еще не иссушенной духовной мощи всегда умели героическим напряжением воли и энергии отвести поднятую над их головами для удара железную руку рока.

Если русский народ действительно тот народ, каким мы его до сих пор себе представляли, народ духовно одаренный, великодушный и мягкий, но грозный в своем гневе, способный на мощные порывы, на беспримерное упорство в борьбе, то можно еще надеяться на спасение, но чтобы собрать воедино силы русского народа, дать мощный толчок их выявлению, сконцентрировать их, сделать их боеспособными, необходима в эти трагические минуты могучая революционная власть, власть безжалостно сокрушающая все препятствия и препоны, сметающая без пощады элементы дезорганизующие и разлагающие с какой бы стороны они не выступили, власть неограниченная и не скованная, но сильная народным доверием. Только такая власть сумеет прямо и быстро пойти к своей цели, сумеет проводить те революционные меры, которые диктуются головокружительным развитием грозных событий.

Это поняли Советы Р., С. и Кр, Депутатов, до сих пор тактически делившие власть с правительством. Они провозгласили правительство правительством спасения революции. Они признали за ним неограниченные полномочия и объявили, что его приказы должны быть законом для всех. Если страна, народ, армия поймут то, что поняли Советы, руководящие органы революционной демократии, если сознание надвинувшейся страшной опасности зажжет в сердцах всех пламя борьбы за свободу и честь родины, за спасение русской революции, то в этом пламени сгорит все гнилое, все затхлое, все что отравляет и разлагает и тогда временное Правительство будет правительством действительного революционного народа и сумеет твердой рукой направлять борьбу русской революции против угрожающих ей сил прошлого.

Правительство получило неограниченные полномочия, но этого еще недостаточно. Необходимо, чтобы все, в ком живо чувство чести и свободы, пришли на помощь правительству, чтобы все организации демократии, все без различия направлений кто способен хотя в самой слабой степени помочь родине сплотиться вокруг него для дружной неустанной работы во имя спасения Революции. Революция на краю пропасти, она уже стоит одной ногой в пропасти, эта страшная мысль должна гореть сейчас в сознании русского народа.

—Все мелочное, второстепенное должно быть забыто. Прошла пора слов, положение требует от нас действий и сверхчеловеческой энергии.

Еще по теме:

Революция. 1917 год. Предисловие

.............................................................................

Светлой памяти героев-казаков (июль-август 1917 г.)

Воззвания всероссийского Ц. К. сов. раб. и солд. депут. и И. К. всероссийского совета крестьянских деп. (июль 1917 г.)

Отношение к большевикам в Сибири (июль 1917 г.)

Учредительному Собранию - достойную встречу! (июль 1917 г.)

Родина в опасности! (июль 1917 г.)

Большевики — главные виновники совершающейся катастрофы (июль 1917 г.)