Письма из Петербурга

29 марта, 1921 г.

Дорогие мои!

— Ну, вот, и кончились наши попытки к освобождению и кулак сжался еще крепче, еще больше. Я говорю — наши попытки, но это, в сущности, не так — интеллигенция тут не при чем.

Начали и печально закончили сами пролетарии. Дело началось без барина, а окончилось расстрелом того же барина. Убийства массовые. Сегодня ночью прошел по Ириновке пятый поезд с жертвами. Убивают без разбора. Уже убито много женщин и детей. Остатки нашего офицерства еще поредели.

Конечно, только ради такого конца и было спровоцировано кронштадтское дело. Все шло так хорошо, как я вам писала. Вот-вот, еще немного, еще чуточку — и вспыхнуло бы поголовное восстание. И вот тогда-то встал бы Кронштадт.

Мы знали. что готовится какая-то провокация, но были уверены, что то будет еврейский погром, для отвлечения страстей народных в иное русло. Но Троцкий—не даром Троцкий. Он редко ошибается и был преждевременно спущен с цепи Кронштадт. Кажется там пустили слух, что здесь режут рабочих. А здесь стали усиленно разбрасывать листовки якобы с просьбой к Кронштадту подождать с выступлением. Тогда же стали раздавать рабочим по 9 арш. ситцу, по шапке, по иголке, свинину, хлеб.

Поддались, негодяи, продали кронштадтцев за иголку, за ситец, Хотя, сознаюсь, не знаю кого винить. Ми ничего здесь толком не знаем. Знаем лишь то, что тюрьмы переполнены настолько, что некоторые партии расстреливаются без предварительного заключения. Должны лучше нас знать, что именно здесь произошло — эс-ры, прозевавшие все, не сумевшие организовать даже связи с Кронштадтом.

Видала кое-кого из кронштадтцев, но они тоже не понимают в чем суть и, нар., даже одна часть города не знала, что делается в другой, почему многие и попались, не были предупреждены и не успели удрать. Все сведения сходятся на одном: провокация и измена.

Кронштадтцы благородничали и принимали в свои ряды курсантов, которым приказано было сдаться. А между тем были и такие части, которые сдались честно. Ну, как было разобрать? Бился Кронштадт геройски, каждый дом был крепостью. Из домов бросали в красных мебель, кастрюли обливали кипятком, детишки кидали своими книжками и игрушками и т. д. Каждый такой дом вырезан. Не знаем сколько ушло рабочих и матросов в Финляндию, знаем лишь, что много жителей перевезено в Петергоф, в Ораниенбаум, сюда — арестованными, и многих, многих уже нет.

У красных потери громадны, но это тщательно скрывается и маскируется. Троцким был дан приказ не подбирать на льду раненых и не свозить их на берег, за отсутствием перевозочных и перевязочных материалов, лекарств и т. п. Раненных спускали под лед. Спасся лишь тот, кто имел силы и смелость доползти до берега...

Удивительно помогает коммунистам природа. В решающий день наступления был густой туман и плюс - их белые халаты и видимо полная неосведомленность и безначалие Кронштадта сделали свое дело.

Бедная наша Россия. И несчастный народ русский. Но зато власть создала себе непримиримых врагов в лице матросов и рабочих. Их сумели поссорить, но они сумеют же снова спеться. Будем ждать. Пока идут восстания по всей стране, но благодаря несорганизованности и неединовременности, бунтарей усмирят по частям, по очереди.

Боже мой, как тяжко. Что делать? Что делать?

Жду сама ежеминутно ареста, но мне все равно, нервы притуплены окончательно. Беспокоит лишь, что не могу помочь. Столько таких, которых некому кормить. Есть целые семьи арестованных, дома никого нет, кто бы позаботился, а мы, оставшиеся еще на свободе бессильны. Ни средств, ни возможности их достать и их применить. Кормлю сейчас двоих, но не могу дать им ни жиров, ни сахару, ни белья. Бьюсь достать и не могу. Сама едва хожу — ноги распухли. Муки, картофеля у меня уже совсем мало.

К тому же приходится ехать за сестрой моей, десять дней тому назад овдовела. Бедный мальчик умер от брюшного тифа, на почве истощения, прямо скажу—голода. Сестра лежит третий месяц в больнице, получила сперва тиф брюшной по тем же причинам, затем воспаление печени. Бедная нажила себе эту болезнь от невыносимой жизни. Ей вырезали 29 камней и она еще лежит. У нее и малярия. Лечить нечем,— нет хины. Единственная ее мечта—попасть сюда или в Москву, к нам. Но как это сделать. Я до нее не доберусь раньше, как через 2 месяца, если совсем не пропаду дорогой, как моя кузина, выехавшая к умирающему мужу из Москвы в Полтавскую губернию, 5 декабря.

Она так и не доехала. Муж умер. Детей куда-то вывезли, она пропала. Я еще ни разу не спала с 12 марта, да и не засну без брома, а брома нет. Не знаю, что мне делать, куда ехать. Что предпринять. Ждут и в Москве, куда я так и не попала из-за объявленного осадного положения. Там тоже все больны и несчастны.

Напишите, кто и откуда информирует русские газеты в Париже. Напишите непременно скорее, т. к. нельзя дальше терпеть вашей неосведомленности. Русская печать зарубежная чрезвычайно способствовала нашей последнее катастрофе своими нелепыми сенсациями, провокационными сведениями и преждевременными радостями. Ее глупый розовый цвет превратился у нас в кровавый и мы жестоко расплачиваемся за это.

К.

Руль. - Берлин, 1921  № 179, 22 (9) июня