Как известно, в свое время была Высочайше учреждена Чрезвычайная Следственная Комиссия для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками. Эта Комиссия, под председательством сенатора А. Н. Кривцова, и составляет теперь грозный счет немцам,—счет, которого не вырубишь уже никаким кровавым топором.

„Считая, что графическое изображение зверств, допущенных неприятельскими войсками, всегда представляет собою более наглядный способ доказательства этих фактов, чем умозрительное их описание, Чрезвычайная Следственная Комиссия издает в выпусках краткие биографии пострадавших с их портретами и описанием совершенных над ними зверств".

И вот пред нами лежат два выпуска упомянутых „биографий". И даже не биографий, а „житий": пространный синодик русских мучеников, претерпевших пытки и истязания за то, что они не нарушили своего воинского долга и любви к родине.

Жития эти написаны с той трагической простотой, которая не нуждается в громких фразах и восклицаниях там, где страшные факты говорят сами за себя. „Чрезвычайная Следственная Комиссия не высказывает чувств, охватывающих ее при занесении в журналы фактов, характеризующих отношение неприятельских войск к женщинам, имевшим несчастье попасть в их руки, к офицерам, захваченным врагами, и т. п., считая, что простое указание на обстоятельства, изложенные в выпусках Следственной Комиссии, само по себе есть красноречивое доказательство образа действий нашего врага".

Факты, зарегистрированные Комиссией, действительно достаточно красноречивы сами по себе и не нуждаются в комментариях. Но от выражения чувств, охватывающих при ознакомлении с ними, удержаться все-таки трудно. И когда мы перечитываем эпически-спокойные строчки, повествующие о диких изуверствах, чинимых над русскими людьми, то в душе зажигается несгораемая купина гнева и омерзении.

Вот, например, повесть о мучениях Водяного:

„Ефрейтор пехотного полка, Василий Водяной, был захвачен в плен германскими войсками... Под угрозой выколоть глаза и отрезать уши германский унтер-офицер потребовал у Водяного сообщения сведений о расположении русского штаба и численности русской пехоты.

В виду последовавшего со стороны Водяного отказа дать эти сведения, унтер офицер, вытащив с бранью кинжал, отрезал Водяному сперва мочку левого уха и верхний край правого, а затем, сказав:

„Мы тебя научим говорить-, сжал руками горло, после чего Водяной лишился сознания. Очнувшись от обморока, продолжавшегося несколько часов, Водяной почувствовал. что у него отрезан язык".

Так же методически немцы резали уши и у Порфирия Панасюка. В этой тупой методичности и жестокости сквозит полное пренебрежение к человеческому достоинству— и более того: полное отрицание человеческого достоинства и у себя. Так относились к людям прославленные своей скотской жестокостью южно-американские фермеры...

Случай с Панасюком в особенности характерен тем, что роль палачей здесь играли уже не нижние чины, как в предыдущем случае с Водяным, а офицеры генерального штаба, т.-е. цвет германской армии, ее высшие интеллектуальные силы.

„Офицеры, числом около 10, стали раз спрашивать Панасюка о расположении наших сибирских и армейских корпусов, обещая вознаграждение. Панасюк отказался что-либо сообщить. Тогда один из присутствовавших офицеров генерального штаба отдал какое-то приказание по-немецки. Другой офицер принес небольшие ножницы, коими офицер генерального штаба отрезал у Панасюка мочку правого уха, сказав при этом: „Ну, что? Теперь скажешь что-нибудь?"

Когда же Панасюк и после того не сообщил требуемых сведений, офицер отрезал ножницами сперва один, а затем и еще два куска того же правого уха выше мочки. А потом схватил Панасюка за нос с такой силой, что искривил его, и в довершение всего ударил Панасюка по лицу".
Короче говоря, истерзал, да потом истерзанного еще и избил!

Казака Ивана Пичуева немцы за отказ изменить воинскому долгу подвешивали за ноги и за руки вниз головой. Затем офицер (опять офицер!) и нижние чины „подрезали Пичуеву правое ухо, отрезали верхнюю часть левого, а сверх того вырезали на бедре четыре продольные полосы в виде лампасов. Этот случай с „лампасами" известен уже давно всей читающей России, но описание его в официальном сообщении производит особенно сильное впечатление. Здесь с особенной силой дает себя знать тот возмутительный элемент надругательства, то гнусное веселье и „юмор", которыми немцы, как оказывается, иногда уснащают свои варварства.

Пичуев был освидетельствован врачами русского Красного Креста в присутствии пленного германского офицера Теодора Раабе. К сожалению, нам неизвестно, как отнесся к подвигам своих соотечественников этот германский офицер.

Не меньшей "культурной- дикостью" веет и от истории с Макухой. Участие в ней принимали австрийские офицеры. Эта истории, как известно, послужила своего рода сигналом для взрыва общественного негодования у нас по адресу германо-австрийских „ухорезов". Макуха был первомученик: с него начались все эти пытки и истязания. По крайней мере, до Макухи у нас не было известно о замучивании немцами русских пленных с целью выпытать у них показания.

Когда Макуха отказался отвечать на вопросы, офицеры повалили его на землю ничком и вывернули руки за спину. Затем один из них сел на него, а другой, повернув ему голову назад, при помощи кинжала-штыка раскрыл рот и, вытянув рукою язык, дважды резанул его этим кинжалом. Из рта и носа Макухи хлынула кровь. Затем офицеры повели Макуху к своим окопам. Дорогой, воспользовавшись тем, что офицеры начали закуривать. Макуха сбил их с ног и бежал".

В результате этой пытки Макуха почти совсем утратил способность говорить и глотать пищу. Освидетельствованием у него были установлены глубокие резаные раны языка и тяжкие ушибы гортани. В настоящее время Макуха может говорить только шепотом.

Еще более ужасный случай „нарушения законов и обычаев войны" произошел в деревне Хилички Варшавской губернии, в месте покинутого немцами их боевого расположения в октябре прошлого года.

Немцы сожгли живьем русского солдата-стрелка со связанными ногами. Как и при каких обстоятельствах произошел этот неслыханный случай попрания всех Божеских и человеческих законов, неизвестно: русские офицеры и вольноопределяющиеся, оказавшиеся по уходе немцев в Хиличках, случайно обнаружили уже обуглившийся труп несчастного стрелка, при чем под трупом сохранились остатки костра и большое количество гильз от разорвавшихся патронов. Не удалось установить ни имени погибшего ни обстоятельств пытки. Установили только, что это был русский стрелок. Да, достаточно красноречиво вопияли сожженные лохмотья его одежды, остатки костра и связанные ноги. Очевидно, и здесь практиковался свойственный немцам метод разузнавания русских военных секретов. Метод, который, конечно, займет видное место в изготовляемом для тевтонов грозном счете.

Продолжение будетъ

Еще по теме:

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 2

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 3

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 4

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 5

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 6

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 7

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 8