До начала нынешней войны все считали немцев за культурную нацию; никому и в голову не приходило сомневаться в том, что они будут соблюдать все обычаи и правила войны и не станут нарушать тех международных трактатов, которые стремятся смягчить ужасы вооруженных столкновений государств.

Когда же вспыхнула война, действительность доказала, что современные немцы не далеко ушли от диких гуннов. Оказалось, что вся их психология сводится только к тому, что все совершаемое ими непререкаемо и свято и что у них исчезли всякие человеческие чувства, всякие понятия о правде, справедливости, сострадании и человеколюбии.

Оказалось, что для немца, ведущего войну, нет женщин, нет детей, нет священнослужителей, нет храмов, вообще нет ничего могущего надеяться на его пощаду и что для нанесения вреда неприятелю допустимы все, без исключения, средства.

Не давать пощады врагу стало девизом современного немца. Начальники некоторых германских и австрийских войсковых частей стали, не стесняясь, отдавать приказания добивать раненых и убивать пленных, а некоторые газеты стали писать, что не может быть даже вопроса о том, дозволены ли или запрещены те или иные способы ведения войны и, что все, могущее облегчить достижение конечной цели—дозволено. На ряду с этим стали известными сведения о варварском истязании отдельных воинских чинов, захваченных немцами, стремившихся получить таким путем нужные им сведения.

Все это, взятое вместе, явилось для нас неожиданностью и сильно поразило всех.

Потратив много времени и труда на ознакомление с немцами, мы были убеждены, что хорошо знаем их, и вдруг оказалось, что они вовсе не таковы, какими мы их себе представляли. Вместо того, хотя и грубоватого, но все же культурного немца, которого мы рассчитывали встретить, нам пришлось столкнуться с другим, диким и необузданным, не далеко ушедшим от своих первобытных предков.

Мы действительно прилежно изучали немцев, но при этом сами подпали под их влияние, оказались загипнотизированными ими и стали восторгаться прогрессом их техники, удивляться совершенству их военной организации, широкому, как нам казалось, полету их мысли и старались во многом подражать им. Иногда, правда, раздавались одиночные, большею частью робкие, голоса, указывавшие на то, что немец груб, и что от него можно ожидать всего, но голоса эти заглушались хором, певшим ему хвалебные гимны.

При этих условиях не мудрено, что мы не обратили должного внимания на многое из того, что писалось и высказывалось немцами еще задолго до войны.

Между тем отнесись мы вдумчивее ко всему этому и сумей мы во время отделаться от немецкого гипноза, все те уродливые явления, с которыми нам пришлось столкнуться во время войны, не были бы для нас чем-то неожиданным и мы, может быть, могли бы своевременно принять меры противодействия. Во всяком случае от нашего внимания не ускользнули бы такие перлы, как приводимые ниже.

Известный историк Момсен советует немцам быть жестокими, особенно по отношению к славянам, которые, по его мнению, способны понять только то, что им внушается при помощи побоев.

Фон-Трейчке высказывает мысль, что всякое проявление слабости или мягкости на войне, является государственным преступлением, независимо от тех побуждений, которыми будет руководиться проявляющий их.

Томас Манн пишет, что, говоря вообще, культурность вещь хорошая, но что она отнюдь не исключает необходимости проявлять иногда кровавую дикость, которой, зачастую, должно быть отводимо первое место.

В труде профессора Лассона «Война и идеалы культуры», изданном еще в 1868 году, высказываются между прочим следующие мысли:

Не может существовать законов, обязательных для государств; от последних нельзя требовать ни сострадания, ни человеколюбия, и они не могут быть ответственными за преступления.
Глупо ожидать пощады и проявлять мягкосердечие раз вспыхнула война.
Только слабые государства могут верить в ненарушимость разных договоров и соглашений, которые в сущности представляют собою весьма малоценные документы, могущие всегда быть нарушенными при самом возникновении войны. Существует только одна верная гарантия—это вооруженная сила.

В появившейся 15 лет тому назад книжке «Германия в начале XX века» говорится, что Германии нечего страшиться союза Франции с Россиею, так как в случае войны она несомненно победит. Для этого необходимо только, чтобы она вела войну беспощадно, не останавливаясь ни перед чем, могущим вселить ужас во всех тех, которые будут мешать торжеству германизма.

Лейпцигский профессор д-р Гассе проводит мысль, что любовь к ближним является вполне уместным явлением, пока имеются в виду отдельные личности, но что она недопустима раз начинается выступление вооруженных народных масс.

Много, очень много, подобного рода цитат можно было бы привести, но и из помещенных выше легко убедиться, что проповедь жестокости ведется среди немцев не со вчерашнего дня и что всякие, даже самые крайние, проявления дикости кем-либо из них на войне всегда найдут себе оправдание.

Вначале проповедь эта велась, так сказать, под сурдинку, но в последнее время немецкие авторы, окончательно сбросив маску, стали совершенно открыто высказывать такие мысли, которые, казалось бы, могли появиться только у некультурных дикарей.

В этом отношении чуть ли не пальма первенства принадлежит некоему Роберту Гессену, выпустившему в 1913 году свою «Философию силы», которая была встречена германскою критикою весьма сочувственно.

В этом сочинении автор вполне присоединяется к мысли одного из древних философов, что тот сознательно творит зло, должен быть поставлен выше делающего его бессознательно, и отрицает мысль Платона, что дух противоположен телу и что первый должен властвовать над вторым. Думать иначе могут только пустые болтуны, говорит он.

Вся философия, по мнению Гессена, должна базироваться исключительно на естественные науки, краеугольным камнем которых должно быть полнейшее отрешение от каких бы то ни было предрассудков. Всякая мораль, как стесняющая свободу личности, им отрицается.

Ницше он считает эстетом, а его учение признает чуть ли не проповедью слабости.

Вообще, по его мнению, немцам необходимо усвоить себе принципы зоологической философии, выдвигающей животные инстинкты на первый план.
Раз зло существует, говорит он, значить оно необходимо; бесполезно бороться с ним и пытаться его искоренить. Зло естественно вызывает противодействие и порождает энергию.

Признав естественность и необходимость существование зла, он вместе с тем восхваляет озлобление, считая его неиссякаемым источником и возбудителем всякого творчества.

Национальными особенностями немцев Гессен считает дикую необузданность, презрение смерти, алчность, страстность, упрямство и склонность к излишествам всякого рода.

По его мнению все это такие качества, которые необходимо всячески поддерживать и развивать, так как они представляют собою наследие древних германцев, отличавшихся силою и положивших основание величию современной Германии. Последняя должна приложить все усилия к тому, чтобы число здоровых и физически развитых людей, обладающих всеми особенностями своих диких предков, постоянно возрастало; в этом он видит ее национальную цель.

Такие душевные качества как сострадание и благодарность совершенно не признаются автором книги. Первое он считает явлением патологическим. Воин, проявивший сострадание, говорит он, пожалуй может представить известный интерес романисту или поэту, но для народа ценность его равна нулю. Вообще же, он того мнения что проявлять сострадание могут разве только глупцы.

Что касается чувства благодарности, то он считает его унизительным, так как оно уместно только в том случае, когда у человека нет возможности взять силою то, что ему нужно, и он, поневоле, должен обращаться с просьбою.
Не признавая никаких нравственных устоев и являясь проповедником материализма, в самой грубой его форме Гессен естественно не может относиться должным образом к христианству и к его догматам. По его мнению христианство вызвало у людей жажду неземного блаженства и они, вследствие этого, стали чуждаться реальной жизни перестали наблюдать за ее проявлениями и ставили себе это в особую заслугу.

В соответствии с приведенными выше взглядами находится также и та роль, которую автор отводит женщине.

За нею он признает только одно, единственное, право—именно производить на свет здоровых людей, обладающих всеми отличительными признаками своих предков—диких германцев. Взгляд этот, как видно не далек от высказанного самим Вильгельмом, который, как известно, ограничивает сферу деятельности женщин четырьмя буквами К.—Кindег, Кlеidег, Кuсhе, Кiгсhe т. е. детскою, тряпками, кухнею и церковью.

Размеры журнальной статьи не позволяют привести большого числа тех крайних идей, на которых в Германии воспитывается население, в чаянии благодаря применению их на практике достигнуть всесветного господства германизма, но и приведенных достаточно, чтобы понять, где нужно искать корень озверения современных немцев.

Впитав в себя учение грубейшего материализма и признавая только одну истину, что Германия превыше всего, они естественно должны были утратить всякие человеческие чувства. Для них понятия о праве, законе и человеколюбии, поскольку они касаются не немцев, утратили всякое значение и они стали уничтожать все то, что так или иначе может помешать их конечному торжеству, причем перестали считаться даже с самыми азбучными правилами морали и этики.

Этим объясняются насилия, учиненные ими над всеми теми больными и туристами, которых объявление войны застало в Германии, их отношение к мирному населению занятых ими областей, истязания и убийства раненых и пленных, применение на войне разрывных пуль, удушающих газов и вообще все те варварские приемы, которыми они пользуются на войне без зазрения совести.

А. К—ъ.

Продолжение будет

Еще по теме:

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 2

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 3

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 4

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 5

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 6

Первая мировая война. Варвары. Проповедь жестокости у немцев - 7