Первая мировая война. Женщина на войне - 3 Июля 2015 - Дневник

Во времена почтенного австрийского фельдмаршала о сестрах милосердия не было и помину, что делает вышеприведенное изречение для нашего времени слишком резко звучащим и несколько относительным. Но, если выделить из тысяч представительниц прекрасного пола, делящих ныне с нами труды и опасности военной жизни, скромных подвижниц «Краснаго Креста», то для остальных мой эпиграф строгая критика может, пожалуй, упрекнуть в резкости образа, но никак не в логичности вывода:
— «женщине на войне—не место».

Женский вопрос—один из самых острых подводных камней социального океана.
Опираясь на идею справедливости, женскую трудоспособность и приспособляемость, выдвигая вперед лучшие черты своей природы, ссылаясь даже на экономические принципы, «она» тут и там— на страницах прессы, с общественной трибуны и в недрах семьи, давно неустанно и настойчиво просит и требует себе полного равноправия с «ним», весьма, в общей массе, неодобрительно встречающим ее порывы.
Сущность заявлений господ антифеминистов сводится всегда к тому выводу, что многим специальностям нашего современного строя женственность вовсе не к лицу.

— «Помилуйте»,—говорят они, «Женщина— всегда женщина, чистейшая индивидуалистка, не умеющая подняться выше собственной личности нигде, кроме семьи, да и то далеко не всегда разумно. Где у нас теперь матери Гракхов и святые Моники? На троне и при дворе, она—вечный источник и центр интриг, игрушка ловких фаворитов временщиков. Посадите ее на судейское кресло и она станет оправдывать симпатичных подсудимых. Сделайте государственным чиновником - будет брать взятки на туалеты. Дайте профессорскую и даже просто учительскую кафедру—в нее будут влюбляться слушатели, если она обладает счастливой наружностью, и не будут слушать совсем, если она стара и безобразна».

— «Позвольте»,—с не меньшим успехом могут возразить им их противники. «Исключите, из вашей речи заботу о туалетах, как причину лихоимства, и мы вам укажем сотни, тысячи аналогичных примеров среди мужчин. При чем же тут женщина, как представительница своего пола?».

Нам лично кажется, что после ряда курьезов, которыми неизбежно сопровождаться будет резвая гражданская эмансипация женщины, мы скоро привыкнем к ней, более,—перестанем замечать ее. Пример — многочисленные труженицы разных канцелярий, женщины-врачи, почтовые чиновницы, учительницы. Лучшее доказательство справедливости этого вывода уже в том, что трудящуюся интеллигентку оставила в покое наша сатира, и досужего юмориста за подобную тему любой серьезный критик справедливо упрекнет в недостатке оригинальности. Всякому овощу свое время, а нигилистке семидесятых годов—вечная память.

Но, признавая претензию «ея» на более или менее широкое равноправие с «ним» в принципе справедливой, мы должны особенно подчеркнуть выражение «более или менее». Полного уравнения полов в смысле свободного выбора той или другой профессии не может и не должно быть. Представьте себе, что, пользуясь количественным преобладанием прекрасного пола над не прекрасным и связанной с этим обстоятельством дешевизной рабочей платы, какой-нибудь ловкий предприниматель станет морить наших жен и матерей на непосильной для них работе, как некогда испанцы американских краснокожих. Вряд ли подобного равенства захочет самая пылкая суфражистка, а работницы найдутся на всякую работу и всегда при современной дороговизне жизни. Здоровье,— благо большое, но, когда вопрос идет о том, чтобы не умереть с голода, им мало интересуются.

Охранение здоровья и сил граждан—одна из наиболее важных задач законодателя и, эмансипируя нашу подругу, он, в ущерб ее свободе, должен будет неминуемо поставить рамки последней, ограничив эмансипацию трудом, безвредным для женского организма в самом широком значении этого слова. Охранение материнства и воспитания, культивировка лучших черт женской природы, забота о физическом развитии работницы несравненно выше самых демократических конституций, и даже социализм в его крайних проблемах не посягает на эти тенденции.

Что такое современная война, как труд и состояние каждого отдельного индивидуума?

Полное растворение личности в массе, замена индивидуального творчества социальным,—с одной стороны. Победу решает не героизм отдельных бойцов, но стойкость целых групп, с каждой войной все более и более крупных. Подвиг воина возрос до самопожертвования не только вполне пассивного, но часто бессознательного. Умирать безропотно и беспрекословно—стало добродетелью не одного лишь солдата. Панику в современных шестидесяти тысячных корпусах не остановишь уже чем-нибудь вроде суворовского—«заманивай, ребята!»

С другой стороны, могущество современной военной техники от аэропланов и дирижаблей до осадных орудий в поле и мин подземных и подводных гнетущим образом влияет на психику.

Подросток, умеющий обращаться с пулеметом, легко, подобно Давиду, положит на месте несколько десятков отборных Голиафов, не дав им времени даже хорошенько разглядеть его. Человеческому достоинству трудно, если не невозможно, примириться с подобным деспотизмом машины и нет ничего удивительного, что войны нашего времени калечат не только тело, но и душу, что ужасы их оставляют в переживших следы на всю жизнь и число психических заболеваний, более или менее серьезных, в армии прогрессирует с каждой новой войной.

«Совершенно верно», скажут, быть может, многие, «но война на то и война. Чем выше ее цель, чем сложнее поставленные ею себе задачи, тем ожесточеннее борьба и многочисленные жертвы. Раньше, когда люди были сильнее телом и духом, они гибли или непосредственно от руки врага или от недостатков внешней обстановки, голода, холода, отсутствия лечения. Теперь, когда в течение десятков лет человечество непрерывно работает над устранением последних дефектов и параллельно средствам разрушения увеличиваются средства обороны, приходится прибегать и к мерам психического воздействия на противника, иначе не победишь».

Пусть так. Но, полагаю, любой полководец откажется от солдата, основными чертами которого будут сравнительная физическая слабость, обостренная нервная восприимчивость; избалованность в отношении обстановки, полная неподготовленность в смысле воинского обучения и развития чувства дисциплины.
А, ведь как ни слаб современный солдат гражданин в сравнении с солдатом-ремесленником минувшего столетия, он не дошел еще в своем упадке до подобной характеристики.

Между тем перечисленные черты,—черты именно женственные и тем более развитые в женщине, чем она сама развитее и интеллигентнее.

Простая женщина, дочь народа, не нужна на войне, пока мужского населения достаточно для обороны страны, и в общем правиле сама это понимает. Но, если случайно она окажется в рядах армии, то здравый смысл в огромном большинстве случаев подскажет ей работу, полезную для воина, без посягательства делить с ним активную борьбу с врагом. Как на исторический пример, укажу на известную матроску Дашу под Севастополем,—по существу, ту же сестру милосердия.

К сожалению, в ряды армии, как «воительницы», стремятся не столько простые, сколько интеллигентные женщины и, к еще большому сожалению, этому несвойственному для женщины и вредному для армии стремлению, не оказывается должного сопротивления. Пресса же всех оттенков восхищается ими, как «героинями». Та, в качестве супруги командира полка, «является кумиром всего отряда», другая в мужском платье совершает опасные разведки и награждается медалью или крестом и т. п.

К чему это, господа?

Недостатка в бойцах-мужчинах ни одна великая держава, а Россия тем более, не ощущает. Чтобы стать достойным товарищем на боевом поле нашего солдата, много надо потрудиться над собой и офицеру. Для женщины же это, при ее современном воспитании и социальном положении, положительно невозможно. И я убежден, что, поразмыслив сама с собой серьезно логически, каждая «героиня» должна будет сознаться, что она об этом мало думала.

Что влечет на войну наших новых Дуровых? Сознание гражданского долга?

Но, когда с каждым новым месяцем войны со страшным врагом страна вырывает из своей среды новые десятки и сотни тысяч лучших сынов, гражданский долг женщины лежит совершенно в другом. Позади сражающейся и терпящей лишения армии стоит мирное общество, чутко отзывчивое на всякую неудачу, всякое промедление в ходе военных операций, рвущееся от самой незрелой молодежи до неспособных к службе стариков на поля сражений в моменты патриотического подъема и, наоборот, болезненно опускающее руки и падающее духом при кризисах, без которых невозможна никакая война.

Женщина, мыслящая и серьезная, патриотка в лучшем смысле слова в русском обществе играла, играет и будет играть крупную роль, как регулятор общественных настроений. Удержать бессмысленно стремящегося на войну не способного для нее человека, (к чему ко всем нуждам армии прибавлять еще бремя героев андреевского «Красного смеха»), направить силы таких честных, но слабых, работников на деятельность в тылу, не менее полезную и нужную родине, чем активная борьба армии с врагом, (современные войны ведут нации), ободрить колеблющихся и сомневающихся, заложить в сердца детей, на девственное поле душ которых военные впечатления ложатся особенно ярко и выпукло, семена здорового патриотизма и гуманности,—разве это не благородная и не почтенная задача женщины, не могущей в силу тех или других причин надеть повязку «Красного Креста»? И, если уж искать примеров из эпохи Отечественной войны, то не лучше ли остановиться на такой женщине, как Великая Княгиня Екатерина Павловна, деятельность которой в глазах каждого истинного патриота-гражданина должна стоять несравненно выше, чем оригинальничанье Надежды Дуровой, хотя бы даже и красивое.

Тщеславие?

Да, тщеславие несомненно играет огромную роль в стремлениях наших воительниц. Стать воином только потому, что женщина им обычно не бывает, выделиться этим из рядов своего пола, заслужить награду, женщине несвойственную,—весьма заманчиво для легкомысленной и пустой натуры. Она знает хорошо, что там, где мужчине, выражаясь фигурально, надо несколько раз умереть, ей достаточно провести лишний час под огнем, чтобы получить одну и ту же награду, она знает, что награда оправдается в отношении ея шаблонным афоризмом:

«Она—женщина».

И к сожалению, сплошь да рядом оправдывается.
Женщина, представляющая исключение из подобного вывода своим бескорыстием, настолько редка, соблазн дешевого героизма через привилегию слабого пола настолько велик, что несравненно полезнее запретить сражаться в рядах армии всем женщинам, чем свободно пустить туда десятки спекулирующих на шумиху рекламы авантюристок

За авантюристкой проникает на театр военных действии развратница, подавляя первую численностью. Тыловые города кишат жрицами любви и, как ни борется с этим позорным и опасным для армии явлением полиция всякого рода, победить его пока не удается. Мы можем лишь радоваться, что запрещение продажи спиртных напитков сделало невозможным устройство оргий типа Харбиг. Иначе, немецкий шпионаж расцвел бы пышным цветом в притонах Варшавы, среда фиктивных «офицерских жен» и «кузин милосердия», купивших повязку Красного Креста в аптекарском магазине без всяких подготовительных курсов и испытаний.
О тех из настоящих сестер милосердия, что ищут на войне прежде всего флирта и женихов (наличность подобных особ, к сожалению, нельзя отрицать), равно, как и о достойных их «гусарах Красного Креста», хорошо пишут Беляев в своих «Сестрах Шнейдер» и Пуришкевич в раздаваемых им направо и налево своих стихотворениях. Пусть к ним и обратится любознательный читатель. С своей стороны могу лишь высказать мнение крайней желательности большого запаса сестер-профессионалок в мирное время. Все, что делается на «тяп да ляп», всегда будет с изъянами.

Впрочем, и то сказать,—в возможность нынешней войны многие не верили накануне ея.

Остается сказать несколько слов о многочисленной категории женщин, привлеченных на войну чувством любви к мужу или сыну и не желающих почему-либо стать сестрами милосердия.

Варшава переполнена офицерскими женами, не имеющими другой цели пребывания там, кроме вышесказанной. Встречались они и в Сувалках. Случалось их видеть мне даже в Восточной Пруссии,—в каком нибудь Гольдапе или Маркграбове.

Наши бабушки и даже матери решались предпринять подобную поездку в самых крайних случаях,—когда муж или сын опасно болен или тяжело ранен. Поездка считалась героическим предприятием и, схоронив или утешив свиданием любимого человека, русская женщина спешила домой, к детям или домашней работе, или, если была свободна и в силах, венчала свою грудь «Красным Крестом», становясь такой же подвижницей, как и близкий ей на поле сражения, исключения из этого правила бывали крайне редки и объяснялись причинами вполне уважительными.

В настоящее время мы видим сплошь да рядом в весьма близком тылу жен, явившихся к мужьям, вполне здоровым, с целью единственной—быть к ним поближе возможно дольше. Многие, имеющие средства, совсем переселяются в Варшаву, и, хотя редко, но приходится иногда слышать и на позициях, особенно в штабах, парках, обозах:

— «К такому-то приехала жена».

Побойтесь Бога, господа нежные мужья!

Несомненно, весьма приятно иметь около себя любимую женщину, несомненно и то, что это соседство благотворно в смысле нравственном, что оно в значительной степени гарантирует от «роковых ошибок» в тылу, сберегая ваше здоровье и ваши деньги. Все это прекрасно, но прекрасно в каком-нибудь продолжительном путешествии, где вы—сам себе пан, но не на войне, где вы,—прежде всего офицер и гражданин, где всякое лишение—долг службы, старый долг родному народу, уплате которого следует радоваться даже в самых минимальных дозах. Не можешь служить в строю,—служи в штабе, в тылу, в обозе, в интендантстве, в госпитале, но, если ты и там будешь стремиться, как говорится, «и невинность соблюсти, и капитал приобрести», ты,—кто угодно, только не офицер в настоящем смысле этого слова.

Может ли вся армия не разлучаться с своими семьями? Не может. Какое же нравственное право имеют не разлучаться с ними ее отдельные члены, в то время, как миллионы других нуждаются более, чем в семейной ласке?

Такова главная точка зрения, на которую, на наш взгляд, следует стать в данном вопросе. Но есть и другие.

Во-первых, расположение частей на войне то и дело меняется, и едущая к мужу в одно место, рискует уже не застать его там. Такие случаи нередки.

Во-вторых, далеко не на всяких позициях можно часто видеться и не всякое начальство охотно пускает в тыл.

В-третьих, сама жизнь в тылу, с его скоплением народонаселения, болезнями и соблазнами всякого рода может оказаться опасной для женщины, в особенности молодой и недурной собой. В-четвертых, при быстром отступлении, некогда думать о частных лицах, и офицер, имеющий в тылу семью, рискует поставить ее в положение семей беженцев, если не отдать в плен. Уехать из оставляемого города может не удасться.
Словом, и в данном случае женщина платит дань только легкомыслию и эгоизму. Случаи приезда на короткое время к раненому тяжело, опасно больному и умирающему, разумеется, исключаются, но процент таковых не так велик, как приезжающих к здоровым.

Русская история и русская литература не знают типов воинственных женщин. Наш народ не любит оружия в руке носительницы своих идеалов. Наша героиня от святой Ольги и Ярославны до образов Тургенева, Достоевского и Толстого и от них до женских типов современной литературы, не говоря, конечно, об отрицательных,— верна заветам гуманности, уважения к свободе и милосердия, то есть именно тому, с чем война не может мириться. Не потому ли самая военная нация,—самая жестокая? В семье и вне ее лучшая русская женщина всегда вела и ведет за собой мужчину, и история не один раз доказала, что, пока велика женщина,—велика нация. Но величие это,—не величие бранного подвига. Если не настал еще час для вечного мира на земле, если осуществление великих идеалов до сих пор покупается кровью, то не будем забывать и того, что одним мечем не создашь ничего. После войны начнется великая творческая работа, и для нее мы должны сберечь силы нашей подруги, как и силы созревающей ныне молодежи. Не восхищаться легкомысленно героизмом девушек, переодевающихся в мужское платье, и гимназистов, бегущих в добровольцы, следует нам, а сказать им:

— «Уходя туда, где вы не нужны, ради тщеславия, из легкомыслия и жажды ощущений, вы поступаете не патриотично, лишая нас заслуженного после великой борьбы отдыха».

Место женщины на войне только одно—жрицы милосердия и любви к страдающему человечеству.
Кто может и в силах,—бери на себя этот крест; слабых и связанных никто винить не смеет, им найдется, при добром желании, всегда работа дома.

А доморощенные Жанны д'Арк—если не нравственные уроды, то, в лучшем случае,—жертвы заблуждения.

И дай нам Бог их поменьше.

Е. Кривцов.

Еще по теме:

Первая мировая война. Русская женщина и война

Первая мировая война. Женщина на войне

Первая мировая война. Женщина на войне. Часть 2

Первая мировая война. Крестьянская женщина и война

Первая мировая война. Женщина-героиня Иванова Софья Михайловна

Первая мировая война. Скромная героиня