Москва в XIX веке (Исторический очерк). Театры и их владельцы - 1 Мая 2021 - Дневник

Мы имели уже случай говорить о представлениях французской труппы, которые давались в нашей столице, в 1812 году, по приказанию Наполеона. Происходили они на домашнем театре Позднякова, на Большой Никитской, где в настоящее время стоит дом князя Юсупова.

В старой Москве палаты Позднякова славились своей роскошью, зимним садом, различными затеями прошлого барства, среди которых немалое внимание и удивление вызывал «певец зимой—погоды летней», садовник—бородач, во время балов и маскарадов прятавшийся в кустах, щелкавший и заливавшийся настоящим курским соловьем. Спектакли Позднякова также считались первыми в Москве. Обыкновенно на них и маскарадах сам хозяин важно разгуливал наряженным во всевозможные восточные одежды то персидские, то китайские, или иные. Про него именно отозвался Грибоедов в своей бессмертной комедии:

На лбу написано: „театр и маскарад"...

Однако, в самый разгар французских представлений, когда из Парижа ожидался новый транспорт актеров, последовал приказ Наполеона о немедленном оставлении столицы. Брошенные на произвол судьбы, иностранные артисты выбрались из Москвы очень печально; далеко не достигнув цели путешествия, они почти все закончили свою жизнь трагически. Не в лучшем положении оказались и наши доморощенные служители разных богинь. Также предоставленные собственной воле, — хорошо еще, если на какой-нибудь кляче, а то просто по образу пешего хождения, с котомками за плечами,— претерпевая всяческие лишения, невзгоды и случайности того тяжкого времени, — они с целыми семьями принуждены были скитаться по весям и градам наших внутренних губерний, чтобы где-нибудь и как-нибудь укрыться от беспощадного врага.

Но, по свидетельству князя Ив. Мих. Долгорукова, при всем горе и несчастье, в каком каждый москвич тогда находился, выпадали и такие минуты, когда трудно было воздержаться от хохота. Крайнюю жалость, но вместе с тем и смех вызывала какая-нибудь царица или королева кулис, обольстительная нимфа или сильфида, что еще несколько дней тому назад, в свой бенефисный вечер, собирала по несколько тысяч рублей и подбирала у ног своих брошенные из партера на сцену, туго набитые золотом, кошельки; — теперь, вся, измазанная дегтем, торопясь, волнуясь и сердясь, она своими слабыми и неумелыми руками натягивала дугу у телеги и впрягала в нее упрямую, никуда негодную клячу...

Не слаще приходилось и тем из артистов, которые оставались на месте; порой они попадали тоже в трагикомические переделки, об одной из которых передает тот же князь Долгоруков. Не желая пускаться с семьей в неизвестное странствование, отец нашего гениального Мочалова присмотрел себе квартирку при заводе этого князя. Управляющий, узнав, что съемщик-артист, наотрез отказал ему в помещении.

— Да как же возможно? — горячо протестовал он. — Господь Бог покарает весь завод за то, что он приютил в такое тяжкое время грешника—актера...

И следовало посмотреть, как велик был Мочалов в этой трагедии действительности, призывавший громы и молнии на управляющего за его невежество и бессердечие.

Театр московский возродился только в 1814 году. По оставлении столицы французами, у нее оказалось столько первостепенной важности дел, что думать о постройке нового театра не приходилось; поэтому представления открылись на одной из частных сцен.

Здесь не лишним будет заметить, что указанные нами замечательные представители русского сценического искусства, равно как и многие другие, с большими или меньшими дарованиями, так сказать, в двух направлениях находили себе постоянную и весьма обильную практику для таланта: в быстро возраставшей у нас русской драматической литературе и в сильно развившейся в обществе уже с самого начала прошлого столетия особенной любви к театру.

Именно в это время и установилась между обществом и сценой та живая связь, которая впоследствии, в Петербурге, не порывалась до конца 60-х годов прошлого же века, а в Москве существует и доныне. Столичное общество, постоянно и непрерывно следуя по пути прогресса, более и более внося в жизнь утонченные нравы и обычаи просвещенного европеизма, начало отставать от грубых забав и потех «доброго старого времени», искало благородных развлечений и все более привязывалось к посещению театров, увлекалось драматическими сочинениями и всей душой участвовало в игре актеров.

Театр перестал быть забавой, времяпровождением, к которому надо было привлекать общество, иногда даже «усиленными» штрафами, как то практиковалось в блаженное время императрицы Елисаветы. Теперь он стал для многих целью жизни, центром всех их стремлений и интересов, серьезным делом. Сановники и литераторы, аристократы и художники, мелкие чиновники и богатые представители торгового класса, старики и молодые—все одинаково увлекались театром, проводили в нем большую часть вечеров, входили во все мелочи и подробности закулисных интриг, составляли партии и горячо отстаивали своих избранных любимцев в среде актеров.

Мало того: явились особые любители театра, так называмые «театралы», которые, не принадлежа к храму искусства непосредственно, оказывали ему свое внимание, поощрение и содействие. Наряду с общераспространенной любовью к сцене публичной, развилась также сильная страсть к театру домашнему или просто к чтению драматических произведений на различных собраниях.

В ту пору высоко ценилась в авторах способность внятно и с чувством читать свои произведения или отрывки из чужих сочинений. Декламирование монологов и даже целых сцен из драматических произведений было в моде на вечерах во всех салонах. Юноша, выступавший на литературное поприще, мог лучше всего зарекомендовать себя мастерской декламацией.

Таким образом, театр и драматическая литература стали одним из наиболее преобладавших интересов в тех литературных салонах, которые служили сборным местом для современных писателей, журналистов и художников. В нашей столице среди подобных салонов особенной известностью пользовался дом директора театра, Ф. Ф. Кокошкина.

Кокошкин Ф. Ф.

Вполне просвещенный человек, сам литератор и актер, он беззаветно любил драматическое искусство, обращал серьезное внимание на постановку пьес, неутомимо посещал репетиции и в самих артистах умел возбудить любовь и уважение к их искусству. В его-то доме и происходили нередко литературные собрания и давались драматические спектакли, в которых непременно участвовал сам хозяин, на которые съезжались представители лучшего московского общества и артистического круга.

Другая, не менее того славившаяся частная сцена, на которой именно и приютились артисты Императорского театра, устроена была в громадном и красивом здании графа Апраксина, на Знаменке и Арбатской площади, занятом ныне третьим военным Александровским училищем.

Дом графа считался в столице самым гостеприимным. О широком хлебосольстве владельца его можно судить уже по тому, что, вскоре после нашествия французов, он дал в один и тот же день: обед в зале Благородного собрания на двести человек, а вечером в своем доме ужин на пятьсот. Но не одними лукулловскими пирами угощал нашу столицу граф Апраксин; он устраивал также различные празднества, возвышенные и утонченные развлечения, в виде литературных вечеров, концертов, французских и русских «благородных» спектаклей, итальянской и русской оперы, на спектаклях которой гремели настоящие охотничьи рога, за кулисами раздавался лай гончих собак, а по сцене бегали живые олени.

Кроме театра Апраксина, после французского погрома, уцелел еще барский театр Столыпина, в Знаменском переулке, близ Арбатских ворот. Труппа актеров, почти вся состоявшая из крепостных людей, в свое время пользовалась большою известностью. Особенно славилась в ней опереточная актриса «Варенька» Столыпинская, впоследствии вышедшая замуж за известного нашего писателя Страхова.

Когда Столыпин задумал продать свою труппу доморощенных актеров, она приобретена была, по Высочайшему повелению, за несколько десятков тысяч для Императорского театра. Естественно, с переходом артистов в казенное ведомство, каждый из них почувствовал себя на седьмом небе. Им, для получения пенсионов, засчитали все время пребывания на частной сцене.

Отошел в область преданий и обычай за какую-либо провинность, тут же, на сцене делать им достодолжное «внушение». Самое же главное — к фамилиям их на афишах стали теперь присоединять буквы: «г.» пли «г-жа», чего они прежде были лишены, и этим отличались от «свободных» актеров. Но, по странной случайности, публика не долюбливала бывших крепостных актеров и не так усердно посещала театр, где они играли.

Особенного впечатления они не произвели и на самого Императора Александра.

— Твои артисты должно-быть испортились,— заметил он заведывавшему театром Нарышкину, неистощимому остряку.

— Когда же? Не может быть, Ваше Величество!—возразил тот.—Как им испортиться, когда они все время играют на льду?!...

Как раз тогда под театром помещались погреба с винами.

От Столыпина дом и театр перешли во владение князя Хованского, страстного любителя театра и симпатичного поэта, одна песенка которого про «незабудочку» в свое время обошла всю Россию и по сейчас живет в памяти многих.

Я вечор в лужках гуляла,
Грусть хотела разогнать...

и т. д.

Не останавливаясь ни перед какими издержками, князь ставил на своей сцене целые оперы, с большим уменьем и вкусом.

У этого же Хованского, жил известный на всю Москву, шут Иван Савельич, в сущности преумный человек, проделывавший подчас такие шуточки, которые впору были самому находчивому умнику.

Поспорил Савельич с причудливым московским вельможей, что он обязательно чихнет на каждой из ста ступеней. Пари он выполнил добросовестно и вычихал себе довольно-таки изрядный дом.

Хованские любили и баловали Савельича. Для него специально устроена была одноколка и дана в распоряжение лошадь. На ней он и выезжал на разные московские гулянья — лошадь в шорах, с бантами и перьями, сам же во французском кафтане, напудренный, в розовом венке. Сидя в своем оригинальном экипаже, Савельич разъезжал между рядами карет и во все горло пел: «Выйду-ль я на реченьку» или «По улице мостовой».

К сожалению, Хованский недолго владел домом и театром. По соседству с ним находился дом также князя Вяземского. Когда последний скончался, на отпевание к нему приглашен был викарий московский, который, по ошибке, попал в дом князя Хованского.

— Как я рад, князь, что встречаю вас, —столкнувшись с живым покойником, сконфуженно промолвил архиерей,—а я уж думал, что к вам приглашен для печального обряда.

Хованский отличался большим суеверием и совсем не рассчитывал умирать. Не взлюбив своего дома, он поспешил его продать при первом же удобном случае.

Театр Дурасова в Люблино

Наконец, немалой любовью москвичей пользовался театр Дурасова. Самый театр и декорации отличались красивым видом и нарядностью; на сцене и в оркестре появлялось иногда до сотни крепостных людей; исполнение актеров было весьма порядочное. В антрактах в публике разносили подносы с обильным угощением — фруктами, лимонадом, ликерами, пирожками и мороженым.

Из столиц привязанность и привычка к сцене начала мало-помалу переходить и в провинцию, губернские и уездные города. Там всюду строились театры, около частных антрепренеров собирались труппы, блиставшие иногда замечательными талантами, а в имениях вельмож, богатых и знатных помещиков, устраивались особые театры, на которых подвизались актеры, набранные барами-любителями из их же крепостных людей.

Правда, в значительной степени чувствовался еще недостаток школы, сценической подготовки, основанной на определенных правилах, и еще более — образованности в артистах; но этот недостаток всеми силами старались восполнить директора столичных театров и сами авторы, писавшие для сцены, усиленно разрабатывая роли с актерами, сглаживая грубость их дикции, умеряя крайности декламации, истолковывая и отмечая значение отдельных выражений и возгласов. Этим, понятно, еще более скреплялась связь автора со сценой.

По отношению к сцене, в данное время в литературных вкусах публики произошли весьма существенные изменения. Старые писатели, с их ложно-классическими трагедиями, быстро начали отступать на задний план. На смену им явилось новые деятели и с новым направлением, более плодовитые и более способные угадывать прихоти вкуса современной публики. Их драмы и комедии, заимствованные из обыденной бытовой обстановки, с сюжетами, почерпнутыми из современной общественной жизни, с героями, взятыми из среды обыкновенных смертных, с будничными печалями и радостями, — быстро вытеснили обветшалую трагедию с ходульными героями, с отвлеченной, чуждой для всех мифологией, с напыщенными речами и условными положениями.

Среди писателей этого нового направления заслуживают особенно быть отмеченными — Озеров, вызывавший неописуемые восторги и стяжавший себе громкую славу, но и также быстро сошедший со сцены, быстро забытый толпой; не отдавшийся еще вполне своему истинному призванию бесподобный дедушка Крылов, выступивший с наделавшими немало шума комедиями: «Урок дочкам» и «Модная лавка»; гениальный юноша Грибоедов, в сотрудничестве с другими писателями и без них, написавший комедии: «Молодые супруги», «Притворная неверность» и «Своя семья», и тем делавший «пробы пера» для создания своего бессмертного «Горе от ума»: известный уже нам Кокошкин, появившийся с прекрасным переводом «Мизантропа» Мольера и несколькими оригинальными пьесами; наконец, знаменитый граф Ростопчин, поставивший на сцене комедию «Весть или убитый живой», в период наибольшего развития ненависти к французам и к галломании.

Но во главе таких драматургов, горячо любивших театр, писавших для него и заботившихся об его усовершенствовании, бесспорно, следует поставить князя А. А. Шаховского, заведовавшего репертуарной частью нашего театра, и создателя русского «водевиля», занявшего, с его легкой руки, такое видное место в нашем репертуаре.

Князь А. А. Шаховской

Этот неистощимо-плодовитый писатель, поставивший на сцене около восьмидесяти пьес, в глазах наших имеет важное значение уже потому, что он в течение целой четверти века являлся главным поставщиком пьес для сцены, ревниво оберегавшим доступ на нее от всяких сторонних попыток вторжения.

Однако, справедливость требует сказать, что он не столько принес пользы нашей сценической литературе своими произведениями, не отличающимися ни глубиной содержания, ни особенной талантливостью изложения, сколько примером своего неутомимого усердия, своими непрестанными советами актерам и наставлениями писателям, всей своей разнообразной деятельностью, направленной к обогащению русской сцены во всех отношениях.

(Продолжение следует).

С. Знаменский.

Московский листок, Иллюстрированное приложение № 46, 17 июня 1901 г.

Еще по теме:

Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение

...............................

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Актрисы Семенова, Жорж и другие

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Театры и их владельцы

Москва в XIX веке (Исторический очерк). Писатели, поэты, сказочники и баснописцы