Лики городов. Киев - 9 Октября 2016 - Дневник

Город двух пластов, двух лиц, двух душ. На уездном фундаменте столичные верхи, ранняя тишина подле гулко-шумного дня, маленькие, скромные, стыдливые улички рядом с торопливым, несущимся, беспокойным Крещатиком. Похожа на маленькие карманные часы с оглушительным боем, нервным и дерзким ходом какого-то серьезного внутреннего маятника. Городской, разноцветный пласт лег на ровный, неспокойно-недвижный... не то деревенский, не то уездный. Две России встретились в Киеве,—кустарная и машинная,—и вот где нужно изучать, будто по карте и иллюстрациям, эволюции былого города, рост капиталистического древа познания добра и зла.

И отсюда две души. Две скрестившихся психологии. Две взаимно-отсекающиеся черты характера.
И как во всем переходном, они обе не яркие. Полутонные, в пол звука, эта благородная душа северной задумчивости, смягченная южной ласковостью, но без специфической южной суетливости, без южной стукотни и гомонливости. Весь внешний и внутренний облик Киева бесспорно благородней и тоньше Одессы. Но менее серьезен и менее глубок, чем, например, у Москвы и, особенно, у Петрограда.
Здесь умеют уважать, но не умеют открывать. Изучать, но не изобретать. Ценить, но не находить. Здесь гранят, но не копают. Я заметил здесь много ювелиров, но не встретил золотоносных жил.

Как ни любишь Киев, как ни горишь желанием его постичь, как ни достоин он всех хвал, милый город, умный город, он все же провинциален в своем недуге, уезден в своей сокровенной сущности и, весь в будущем, решительно несет на себе выразительную часть прошлого. Красота его же от природы, а не от искусства. Энергичный темп его муки от темперамента, от солнца, быть может, от этой буйной зелени, и вовсе не от его тихих трамваев и медленных машин, и не страшного хода всей его экономической конструкции.

Старый, древний город молодой страны, он молод и посейчас и, как некогда русские юноши, побывав в заграничной науке, приезжая из-за моря, многое и многое в себе изменив, так и не могли изменить своей молодости, крепости и здоровья, так и этот город. Изрезав себя бороздами времени, статными рубцами рельс и трамваев, помудрее, даже изморщинивших, быть может, немного поседев, Киев все также,все по-прежнему, как и раньше, остается тем же юношески ласково-нежным и с такими же побуждениями молодым, как 25, 50 и 100 лет назад.

Его вечная пуповина, связывающая его с далеким прошлым, так и не перетирается и не изнашивается. Во всем,—в его жизни, в смешанных звуках разных наречий, в отдельных памятниках, в старых домах, бульварах и предместьях, и в этой мелеющей исторической реке,—в святынях, во многих обычаях, и особенно в его сказках и сказаниях и поговорках, даже в его блюдах, и, разумеется, особенно песнях,—во всем всегда неизменно слышишь историю, предание, седину, дедовские дальние голоса.

Сквозь мелочи, сквозь отдельные пустяки чуется даль. Наши-то заветы упрямо говорят с вами на протяжении веков. И в них, и в этих, столь частых случаях, характерно-задумчивых фигурах людей, и во всех взаимных отношениях, в прочности симпатий, в неподвижности привязанностей, во всем везде—упорство.

Быть может, упрямство, быть может, убежденность, во всяком случае—стойкость.
Быть может, главная разница, как и главное преимущество, Киева над Одессой заключается в его корнеплодности. В том, что у него очень мало наносного и много своего. Пожалуй, мужского, тогда как у Одессы все, или почти все—женское.

Киев волевой. Одесса бесхарактерная.

Один упрям, другая уступчива.

Он умеет настаивать, она способна только отдавать себя.

Киев завоеватель, с талантом держать и владеть. Одесса в лучшем случае обороняется и у нея не талант, а разве только способность. Способность терпеть, отсрочивать, выжидать и ускользать.

В истории Киева бывали всякие времена, но таких, какие знала Одесса, ему не снились во сне, и не могли сниться! И все это оттого, что в Киеве наносного почти нет. Одесса же вся наносная. Внешняя, видимая, показная, лакированная. Подведенная чуть-чуть, а то и очень,—подгримированная и подрумяненная, и подвинченная, и лживая, и хвастливая, как Тараскон (только теперь, пожалуй, победней его!)—или Марсель (только чуть-чуть и бледней, и бедней), как чудовищное соединение недостатков полу-порта и полу-курорта, не то и не се, ни два, ни полтора, вся источенная изнутри, гнилая, но подкрашенная снаружи.

Вот город, на котором уже давно лег страшный знак душевной немощи, собачьей старости, плохо прикрытого, но неудержимого хирения, какого-то грустного не обманывающего недомогания, печать оброшенности и обреченности!

Рядом с ней Киев—как молодой витязь. Весь—энергия, весь—страсть, весь—молодость и стремительность.
Отдельные моменты показания или неудачничества, разумеется, не в счет.

Оступаться не значит хромать. Отсрочить не есть обанкротиться. Конечно, сейчас плохо, и нотариусы работают в Киеве не хуже Одессы,—разумею, по энергичному протесту векселей. Но какая огромная разница!

Тут заминка, там отходная. Тут—лихорадка, неровность пульса, там— остановившаяся, или останавливающаяся жизнь! У одной впереди все, у другой даже не «почти все», потому что могила означает «почти ничего». У Киева горе. Над Одессой—проклятие. Разница!

Во всем, решительно во всем чувствуется превосходство молодости здесь, а не там.

И в отношениях к науке и знанию, в этих библиотеках и книжных магазинах, и в общественности и ея организациях, и в умении поставить по своему в самый важный и самый нужный и дорогой момент, и в клубах и партиях, в их борьбе и изобретениях. В самом кипучем теле всей этой бегущей и движущейся жизни, в людях, в делах, в помыслах и надеждах, в этой общей бодрости и окрыленности. В готовности, желанье и жажде жить, работать и бороться. И в числе самоубийств, и в твердости лозунгов, и в большой тайной уверенности в себе и своих силах. И в этих поднятых головах и в безжизненности завтрашнего дня, и в неизменно-постоянном влечении к культуре искусства и мысли. В этих стремлениях и осуществлениях художественных и литературных начинаний, и в отношениях к театру и к обряду, и в бережливости к чужой личности, в умении уважать и славить талант, восторгаться силой и подвигать, носиться с дарованиями, ценить и холить, лелеять и взращивать хрупкое, молодое и розовое.

Все это—тоже молодость, только молодость. Единственно и исключительно она,— да будут благословенны и православны ее золотые дни!

У молодого города—молодая душа, молодое рвение, молодые порывы, молодая отвага и любовь, и молодая жажда жить, действовать и страждать с молодой неустрашимостью молодого избытка кипящих и немощных сил!

Молодость, молодость!
Самая его двуликость, двудуховность, двухпластность—все то же перепутье, на котором люди стоят на 20 году, молодые города на XX век. Перемешаны краем, смешаны звуки, ломающийся голос, бесконечная даль вперед, а детство уже сзади, но нет ни горба, ни усталости, ни одышки, ни трагических и скорбных предчувствий старости, и все кругом—волнение, жизнь, весна, расцвет и зелень кудрявая, как голова юноши, и такая вечная, такая же радостная...

Привет тебе, молодость! Привет тебе, Киев!

Еще по теме:

Лики городов. Одесса

Лики городов. Киев

Лики городов. Харьков