Генерал Шкуро. Часть 2 - 28 Января 2019 - Дневник

Будут петь казаки песни когда-нибудь про лихие подвиги, про казачью хитрость, про веселую храбрость генерала Шкуро. Никто не подошел так для борьбы за „казачью волю", как он.

Г. Ф. Шкуро (отец генерала в молодости)

А. А. Шкуро (мать генерала в молодости)

А. Г. Шкуро (кадет)

Кубанский казак из ст. Пашковской, он, и сделавшись генералом, сохранил всю казачью сноровку, те неуловимые жесты и интонации, ту манеру говорить, улыбаться, сидеть на лошади, по которым каждый кубанец признает его своим и которую подделать нельзя.

А. Г. Шкуро в кругу семьи. Слева направо - ген. А. Г. Шкуро (есаулом),

отец А. Г. Шкуро - Г. Ф. Шкуро, мать - А. А. Шкуро, брат - В. Г. Шкуро

Настоящий, не книжный демократизм всей натуры - живой интерес к простому казаку, его хозяйству, его горю и радостям, делает его желанным гостем в каждой хате. Он весь—живое опровержение глупой сказки о „царских погонах".

В генеральских погонах входит он в казачью хату и его принимают не как генерала, а как друга, как своего, „нашего" Шкуро. Интересно, примут ли так „товарища" Троцкого в русской крестьянской избе? А ведь у „товарищей" нет погон. И любопытнее всего то, что погонами Шкуро именно станичники-то и гордятся. И бекеши и боргустанцы и пашковцы и баталпашинцы одно скажут:

„Деникин-то, как прослышал про нашего Шкуру, так и произвел его в генералы".

А что Деникину пришлось „прослышать" про Шкуро, то это совершенно правильно рисует обстановку, в которой Шкуро действовал в сентябрь—октябре 1918 года. Прорвавшись из Ставропольской губернии в баталпашинский отдел Кубанской области, он очистил весь отдел (и даже проникнул в Терскую область, т. к. был захвачен и Кисловодск), остался в Баталпашинске, отрезанный от главных сил Добровольческой армии и в непосредственном соседстве с главными силами большевиков.

В продолжении двух месяцев единственным источником добывания патронов и оружия был... „комиссариат снабжения" красной армии, у которой казаки отбивали все им необходимое. В составе тогдашних войск Шкуро были отряды пикадоров—казаков, вооруженных деревянными пиками—и больше ничем... И все это войско, состоявшее, главным образом из станичных ополчений, держалось одним порывом, одной волей, одним искусством Шкуро, умевшего, где надо подбодрить в момент опасности, которую он один ясно сознавал и немного провести растерявшихся станичников, не раскрывая им положения дел. И немногие, знающие Шкуро как блестящего партизана, совсем не знают, что громадный край был поднять и организован против большевиков исключительно им одним.

Легенда не любит жестоких людей.

О злобе и мстительности, о безжалостной расправе с побежденным врагом никогда не будут слагаться песни.

Песни поют про храбрых и добрых, про строгих, но милостивых и великодушных. Именно таков Шкуро. Ни одно имя вождей Добровольческой армии не было так известно в стане большевиков, как имя „полковника Шкуры".

Ни одного не угощали такими „лестными" эпитетами, как его. Происходило это от того, что в то время, как регулярные войска с их планомерными действиями были угрозой далекой, их движение можно было усладить и пока они были далеко можно было спокойно бесчинствовать в совдепах, Шкуро был неуловим и вездесущ. Вчера он был в Невинке, завтра - в Кисловодске. Казалось бы, стена фронта отделяет ессентукский совдеп от врагов, казалось бы, можно комиссарам расположиться в Ессентуках и предаться „углублению" революции—но нет неожиданно врывается "бандит" Шкуро и прощай—„диктатура-пролетариата“!.. Летят гонцы в Пятигорск, снимаются с фронта „красные" части, летят на помощь броневики—а „бандита" уже давно нет, только отряд его увеличился на сотню казаков...

Плохо приходилось комиссарам, которые попадали в руки Шкуро.

Но темных и, в сущности, одураченных людей он щадил. Мобилизованный член профессионального союза, случайно попавший в красную армию молодой казак, какой-нибудь „комиссар народного образования" из струсивших интеллигентов, после встречи со Шкуро уносил воспоминание об оригинальной „банде", которая не расстрляла без суда и опроса свидетелей ни одного человека, голодная и измученная не взяла насильно у жителей ни одного куска хлеба, ни одной рубахи.

Когда в сентябре прошлого года он взял Кисловодск, в городе было до 3000 раненых и больных красноармейцев, с ужасом ожидавших, что казаки сделают с ними то же, что они делали с захваченными казаками.

— Не тронуть ни одного раненого красноармейца,—отдал приказ Шкуро.

И никакие репрессии, никакие виселицы не произвели бы на население и самих красноармейцев такого впечатления силы и уверенности в себе, какое произвело это великодушие победителя.

В Пятигорске, под влиянием известия о занятии Кисловодска, усилился террор. Шкуро приказал посадить на подводы боле здоровых красноармейцев, довезти их до передовых постов и пустить к врагам.

— Пусть там расскажут о «кадетских зверствах» — сказал Шкуро—быть может там хоть немного станут щадить невинных людей.

— Я не могу слышать о том, что они делают, говорил он.

—И он производит налеты на Кисловодск, Ессентуки и вывозит с собой оттуда тысячи человек.

В бою он тверд. В бою он не знает рассуждений и „сантиментов". — Но кончился бой. Занято село. Пойманы комиссары. И когда идут женщины и старухи-матери умоляют за сыновей, когда плачут и просят милости и прощения—он теряет всю свою твердость. Он идет на войну, а не в карательную экспедицию.

Иные идут по трупам, а я иду—по цветам,—такую фразу приписывает Шкуро молва.

Шкуро—романтик. Он любит бой, любит развернутые знамена, любит "идти в шашки" (и много раз лично водил свою „волчью сотню"). С боем заняв город, он любит вводить в него свои войска под музыку, под звон колоколов.

Как партизан Шкуро несравненен. Старый девиз: „быстрота и натиск“ он осуществил полностью. Рассказывают такой эпизод из борьбы с большевиками на Северном Кавказе. Непосредственный начальник Шкуро отдал приказ: к 12 часам завтра занять такие-то пункты, как исходное положенее для наступления на ст. Прохладную.

Вечером того же дня от Шкуро было получено донесение: станция Прохладная занята.

Любимая сотня Шкуро называется „волчьей сотней". На ее черном знамени шелками и серебром вышита оскаленная волчья пасть. Волчья сотня названа так в память той „Волчьей поляны" (близ станицы Бекешевской), где Шкуро скрывался после своего бегства из большевистской тюрьмы и где он издал свой „приказ № 1“, в котором принимал на себя „командование партизанским отрядом", состоявшим из... четырех офицеров и трех казаков... Из этих семи человек выросла та дивизия, которая сражается сейчас на донском фронте.

Таков он, рыцарь-партизан, воин-романтик, генерал Шкуро. Он—один из тех, кто рожден не для мирного преуспяния и не для торных дорог. У него свои пути...

И придет еще время, будут и на Кубани и на Дону петь песни про то, как генерал Шкуро гнал большевиков с Кубани, гнал их с Терека, гнал их и с Дона...