nik191 Среда, 09.07.2025, 13:31
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная | Дневник | Регистрация | Вход
» Block title

» Меню сайта

» Категории раздела
Исторические заметки [945]
Как это было [663]
Мои поездки и впечатления [26]
Юмор [9]
События [234]
Разное [21]
Политика и политики [243]
Старые фото [38]
Разные старости [71]
Мода [316]
Полезные советы от наших прапрабабушек [236]
Рецепты от наших прапрабабушек [179]
1-я мировая война [1579]
2-я мировая война [149]
Русско-японская война [5]
Техника первой мировой войны [302]
Революция. 1917 год [773]
Украинизация [564]
Гражданская война [1145]
Брестский мир с Германией [85]
Советско-финская (зимняя) война 1939-1940 годов [86]
Тихий Дон [142]
Англо-бурская война [258]
Восстание боксеров в Китае [82]
Франко-прусская война [119]

» Архив записей

» Block title

» Block title

» Block title

Главная » 2018 » Август » 10 » Два казака. Николай Голубов. Часть 3.
05:25
Два казака. Николай Голубов. Часть 3.

Два казака

 

II

Николай Голубов


 

 

На нем кровь первого партизана Чернецова, последнего атамана Назарова, Волошинова и позже Митрофана Богаевского.

Голубов не был сам палачом донских вождей, палачом был другой, а он был чем-то средним между Иудою и Понтием Пилатом: то предавал, то умывал руки, сторонился и даже рыдал, когда узнавал о смерти им преданных.

В августе на круге Митрофан Богаевский обмолвился о Николае Матвеевиче Голубове:

— Я помню его гимназистом. Он всегда ходил с засученными рукавами и искал случая, с кем бы подраться.

Засученные рукава у Голубова остались на всю жизнь, несмотря на двойной просвет на погонах. Всю жизнь искал случая, с кем бы подраться. Кончил гимназию, поступил в университет, но загремели на Дальнем Востоке японские пушки и студент Голубов меняет тужурку с голубыми петличками на казачий мундир и идет в Маньчжурию добровольцем. Там лихо дерется и возвращается в Новочеркасск в чине сотника с Георгием в петлице. И казаки говорят:

— Честно заработанный Георгий!

Голубов гуляет по Московской улице, покоряет гимназисток и берет приступом рестораны и пивные. А затем, оставив после себя шлейф скандалов и дебошей, удаляется в Томск и поступает в технологический институт.

Снова скандалы и, томский редактор не вытерпел «пропечатал» Голубова. На беду редактор оказался евреем и Голубов устраивает еврейский погром. Маленький погром, но ведь Голубов же еще сотник, и не войсковой старшина, не штаб-офицер: большой погром еще впереди.

Возвеличенный громкой хвалой сибирской прессы, Голубов возвращается в Новочеркасск и здесь скучает, пока в его положение не входит Фердинанд болгарский, объявляющий войну Турции. Славяне идут на Царьград. Голубов весел, обряжается в военный мундир и едет на Балканы.

— С Голубовым я познакомился под Адрианополем,— рассказывал мне один рубака-воин штаб-ротмистр.

—Как то в солнечный день на горке блеснул широкий красный лампас. Столбы пыли, что-то гремит—катится. Ближе ближе и, из-за клубов пыли показывается сперва орудие, а за ним какой-то коренастый казак, удерживающий 6ег орудия с горы за лафет. Это был сотник Голубов. Фуражку он потерял и лоб закрывал громадный вьющийся, вихор непокорных каштановых волос, лицо было потное красное.

— Увез у турок орудие на себе.

И там, на Балканах, Голубов жил с засученными рукавами. Его ценили, славословили, как героя, но Болгария в конце концов, попросила Россию отозвать Голубова.

В Новочеркасске студенты острили:

— Голубов царя Фердинанда с королем Петром поссорил.

А старожилы по этому поводу вспомнили забавную историю об одном подъесауле. Стоял подъесаул  с полком в Финляндии и от скуки пьянствовал. Поехал  однажды в пьяном виде с казаками купаться в пограничной речушке. Выкупался, и вплавь переплыл речушку и, так, в чем мать родила со взводом казаков, появился на чужой территории—в Швеции.

Шведы-пограничники в смущении отступили в ближайший городок, подъесаул за ними и въехал в тихий городок тихих шведов. В городе началась паника: приехали пьяные казаки, очевидно, Россия объявила войну. А казаки погарцевали на конях—голые, в одних фуражках, и уехали обратно.    У шведов же был большой переполох: войска отступали, войска группировались... А подъесаул понял все значение им содеянного только после сильного нагоняя командира полка:

— Ведь вы, батенька, чуть Россию в войну со Швецией не втянули!    

Что-то, подобное творил на Балканах и Николай Голубов. Пришлось ему возвращаться в Новочеркасск. В участках отточили перья и приготовились писать протоколы и пописывали, ибо что же было делать Голубову, если на земле мир и в человецех благоволение?

Заскучал... Встрепенулся, едва началась мировая война. Опять бранные поля, опять лихие схватки.

Сколько корреспонденций написали военные корреспонденты о казачьем сотнике Голубове. Удали ему не занимать стать, лютости к врагу тоже. Мне клялся и божился один из боевых товарищей Голубова, что Николай Матвеевич на фронте сам вызывался казнить пленных и после с наслаждением рассказывал, как он расстреливал и вешал.

На полях Польши и Галиции он развернулся во всю ширь.

В одной из схваток его ранили и он снова поехал в Новочеркасск лечиться. Погоны сотника сменили погоны штаб-офицера—войскового старшины.

Герой войны был обласкан генералом Покотило, наказным атаманом, одним из самых ужасных для Дона. Все душил атаман Покотило и Дон в его дни даже черное «Русское Знамя» звало «Покотилией». Приехал на Дон царь Николай Александрович—генерал Покотило представил ему своего любимаго офицера, а фотографы запечатлели для иллюстрированнаго журнала красивую группу: государь император милостиво разговаривает с Николаем Голубовым. Голубов замер в живописной позе верноподданного с рукой у козырька, сбоку стоит генерал Покотило.

Царь бросил окутрок папиросы, Голубов стремительно поднял его и спрятал у себя на груди.

В марте семнадцатого года на митингах не было более сильных речей во славу пришедшей свободы, чем речи друга Покотило. Казаки-фронтовики на руках носили Голубова и послали своим представителем в исполнительный комитет.

 

Волошинов Е.А
Временный Донской войсковой Атаман

 

Голубову уже грезилась атаманская булава, но ее временно вручили Волошинову и Голубов стал «леветь» не по дням, а по часам. Когда власть от исполнительного комитета перешла к кругу, Голубов завладел сердцами и умами фронтовиков в военном комитете и оттуда делал вылазки на круг и здесь пытался громить стариков и упрекал их в реакционности. Старики заглушали речь Голубова криками негодования и Голубову приходилось покидать трибуну и проходить сквозь строй стариков, подчас рискуя бортами тужурки.

В корниловские дни Голубов появился в Ростове и здесь произнес пламенную речь против Корнилова.

— Русский народ возведет на эшафот офицерство и это будет по заслугам.

 

Донская волна 1918, №07

 

 

 

Еще по теме:

Два казака. Подтелков. Часть 1.

Два казака. Подтелков. Часть 2.

Два казака. Николай Голубов. Часть 3.

Два казака. Николай Голубов. Часть 4.

Два казака. Николай Голубов. Часть 5.

Два казака. Николай Голубов. Часть 6.

 

 

 

 

 

 

Категория: Тихий Дон | Просмотров: 877 | Добавил: nik191 | Теги: 1918 г., дон, Голубовв | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
» Календарь

» Block title

» Яндекс тИЦ

» Block title

» Block title

» Статистика

» Block title
users online


Copyright MyCorp © 2025
Бесплатный хостинг uCoz